Вопрос существования Бога

Аргументы за и против существования богов предлагались философами, теологами и учёными на протяжении нескольких тысячелетий. В настоящее время в философской терминологии эти вопросы рассматриваются в рамках эпистемологии (теории познания) и онтологии (природы бытия).

Большинство доводов в пользу каждого мнения можно разделить на три крупные группы — метафизические, логические и субъективные. Приводимые доказательства не обязательно должны быть привязаны к божеству, однако исторически были сформулированы прежде всего применительно к иудаизму, христианству и исламу, а аргументация была основана на метафизике древнегреческой философии.

Общепринятое доказательство существования Бога не сформулировано, так как не существует общепринятого определения Бога.

Наука не обнаружила существование какого-либо из божеств. Тем не менее вопрос о существовании Бога продолжает оставаться предметом оживлённых философских споров и общественных дискуссий.

Аргументы в пользу существования Бога

«Бог белых пятен»

Доказательство существования Бога, основанное на пробелах в научных или правдоподобных естественных объяснениях.

Доказательство от степени совершенства. (Нравственный)

В нашей совести существует безусловное требование нравственного закона. Нравственность — от Бога.

Из наблюдения о том, что большинство людей следует некоторым моральным законам, то есть, осознаёт, что есть хорошо, а что — плохо, делается вывод о существовании объективной нравственности, но поскольку и хорошие люди совершают дурные поступки, а плохие люди способны и на добрые, необходим не зависящий от человека источник морали. Заключается, что источником объективной нравственности может быть только высшее существо, то есть Бог.

То, что в человеке присутствует нравственный закон — совесть (который отличается от земных законов только большей точностью и неумолимостью), и внутреннее убеждение в необходимости конечного торжества справедливости, указывает на существование законодателя. Мучения совести иногда приводят к тому, что преступник, имея возможность навсегда скрыть своё преступление, приходит и объявляет о себе.

Космологический

Всё должно иметь причину. Цепочка причин не может быть бесконечной, должна быть самая первая причина. Первопричину всего некоторые называют «Бог».

Встречается, отчасти, уже у Аристотеля, который разграничил понятия о бытии случайном и необходимом, условном и безусловном, и заявлял о необходимости признания в ряду относительных причин первого начала всякого действия в мире.

Авиценна математически сформулировал космологический аргумент существования Бога как единой и неделимой причины всего сущего. Очень похожее обоснование приводит Фома Аквинский как второе доказательство бытия Бога, хотя его формулировка не столь строга, как у Авиценны. Впоследствии это доказательство было упрощено и формализовано Уильямом Хэтчером.

Выглядит космологический аргумент приблизительно следующим образом:

1. Всякая вещь во вселенной имеет свою причину вне себя (дети имеют свою причину в родителях, детали делают на заводе и т. д.);
2. Вселенная как состоящая из вещей, имеющих свою причину вне себя, сама должна иметь свою причину вне себя;
3. Так как вселенная является материей, существующей во времени и пространстве, обладающей энергией, то следовательно, причина вселенной должна находиться вне этих четырёх категорий.

Следовательно существует нематериальная причина Вселенной, не ограниченная пространством и временем, не обладающая энергией^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Вывод: Бог есть. Из третьего пункта следует, что он нематериальный дух, вне пространства (то есть вездесущий^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)), вне времени (вечный), и не зависит от энергии^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) (всемогущий)^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Бытие

Проблема соотношения бытия и небытия рассматривается как исходная философская проблема. Центральный вопрос этой проблемы: что служит началом и основанием мира — бытие или небытие. В рамках парадигмы философии бытия утверждается, что бытие абсолютно, а небытие относительно. Согласно философии небытия, небытие исходно, а бытие производно и ограничено небытием. Для авраамических религий на вопрос о том, что является самым исходным, даёт ответ книга Бытия (Быт. 1.1): «В начале сотворил Бог небо (мир духовный, ангельский) и землю (мир видимый, материальный)…».

Вечность

Вечность — признак трансцендентного бытия, безусловно сверхвременного — встречается в индийской теософии, в некоторых из упанишад; это понятие также разрабатывалось в греческой философии (особенно у неоплатоников), сделалось любимой темой для размышления как восточных, так и западных мистиков и теософов. Впервые мы его встречаем в откровении о вечном Боге у евреев.

Разновидности космологического аргумента

Каламический аргумент

В свете теории «Большого взрыва» космологический аргумент выглядит следующим образом:

1. Всё, что когда-либо появлялось, имеет причину
2. Вселенная появилась
3. Следовательно, Вселенная имеет причину

Эта разновидность космологического аргумента в связи с его происхождением из исламской теологии называется «каламическим аргументом» (англ. — kalām cosmological argument).

Космологический аргумент Лейбница

У Лейбница космологический аргумент имеет несколько иную форму. Он утверждает, что каждая единичная вещь в мире «случайна»; иными словами, это означает, что логически возможно, чтобы она не существовала; и это истинно не только в отношении каждой единичной вещи, но и в отношении всей Вселенной. Даже когда мы допускаем, что Вселенная существовала вечно, то и тогда внутри Вселенной нет ничего, что бы показывало, почему она существует. Но в соответствии с философией Лейбница все должно иметь достаточное основание, поэтому и Вселенная в целом должна иметь достаточное основание, которое находится вне ее. Этим достаточным основанием и является Бог.

Телеологический

Мир слишком сложен, чтобы возникнуть случайно.

Древнегреческий философ Анаксагор, наблюдая целесообразное устройство мира, пришёл к идее о «верховном уме» (Νοΰσ). Так же, Сократ и Платон в устройстве мира видели доказательство существования высшего разума.

Сущность этого аргумента можно изложить так:

Действительно, чрезвычайная сложность устройства мироздания свидетельствует о Великом Мастере, который создал настолько сложную громаду мира, и наполнил её столь сложными настройками, что объяснить случайностью это просто невозможно. Если обычная видеокамера с трудом приближается по уровню сложности к устройству глаза, то, как наш глаз мог создать слепой случай? Если эхолокацию нельзя объяснить случаем в случае человека, то как её объяснить случаем у летучих мышей? Это же явная глупость!

Таким образом, у вселенной, которая имеет очень сложное устройство, должен быть разумный создатель. Весьма интересен здесь и антропный принцип.

Этот аргумент называется также «аргументом часовщика»: «Если есть часы, то есть часовщик, который их устроил». Его разрабатывал в том числе британский учёный Уильям Пейли (1743—1805), который писал: «Если бы вы нашли в чистом поле часы, то исходя из очевидной сложности их конструкции, вы пришли бы к неизбежному выводу о существовании часовщика».

Также об этом говорили представители патристики, например, Григорий Богослов в слове 28: «Ибо Вселенная как могла бы составиться и стоять, если бы не Бог все осуществлял и содержал? Кто видит красиво отделанные гусли, их превосходное устройство и расположение, или слышит саму игру на гуслях, тот ничего иного не представляет, кроме сделавшего гусли или играющего на них, и к нему восходит мыслью, хотя, может быть, и не знает его лично».

Частным случаем этого аргумента являются доводы, которые основываются на существовании сложных структур, встречающихся в природе (например, молекула ДНК, строение крыльев насекомых или глаза птиц или человека; а также присущие человеку сложные социальные свойства, например, язык). Заявляется, что такие сложные структуры не могли развиться в ходе самостоятельной эволюции, и, следовательно, были сотворены высшим разумом.

Онтологический

Совершеннее то, что существует и в представлении, и в действительности.

Из присущего человеческому сознанию понятия о Боге заключает о реальном существовании Бога. Бог представляется существом всесовершенным. Но представлять Бога всесовершенным и приписывать ему бытие только в человеческом представлении — значит противоречить собственному представлению о всесовершенстве существа Божия, потому что совершеннее то, что существует и в представлении и в действительности, нежели то, что существует в одном только представлении. Таким образом, нужно заключить, что Бог как существо, представляемое всесовершенным, имеет бытие не в одном только нашем представлении, но и в действительности. То же самое Ансельм выразил и в таком ещё виде: Бог по идее есть существо всереальное, совокупность всех реальностей; бытие относится к числу реальностей; поэтому необходимо признать, что Бог существует.

Психологический

Основная мысль этого аргумента была высказана ещё блаженным Августином и развита Декартом. Суть его состоит в предположении, что идея о Боге как всесовершенном существе существует вечно и не могла сформироваться в результате чисто мыслительной деятельности человека (его психики) от впечатлений внешнего мира, а следовательно — источник её принадлежит самому Богу. Похожую мысль высказывал ранее Цицерон, который писал:

Когда мы взираем на небо, когда созерцаем небесные явления, разве не становится вполне ясным, вполне очевидным, что есть некое божество превосходнейшего ума, которое всем этим управляет?<…> Если кто в этом сомневается, то я не понимаю, почему он не сомневается также, есть солнце или его нет! Чем одно очевиднее другого? Если бы это не содержалось в наших душах, как познанное или усвоенное, то не осталось бы оно столь устойчиво, не подтверждалось бы с течением времени, не могло бы так укорениться со сменой столетий и поколений людей. Видим же мы, что другие мнения, ложные и пустые, с течением времени исчезли. Кто, например, теперь думает, что существовали гиппокентавр или химера? Найдётся ли столь выжившая из ума старуха, что теперь боялась бы тех чудовищ подземного царства, в которых некогда тоже верили? Ибо ложные вымыслы время уничтожает, а суждения природы — подтверждает.

Этот аргумент составляет некоторое дополнение к историческому аргументу.

Исторический

Данный аргумент исходит из представления о том, что не существует ни одного безрелигиозного государства, и предлагался в основном во времена, когда действительно не существовало государств с подавляющим большинством неверующих граждан.
Возможные формулировки данного аргумента следующие:

«Нет народа без религии, значит, религиозное почитание естественно для человека. Значит, есть Божество»

«Всеобщность веры в Бога была известна ещё со времен Аристотеля, величайшего греческого учёного… И теперь, когда ученым известны все без исключения народы, населявшие и населяющие нашу землю, подтвердилось, что все народы имеют свои религиозные верования, молитвы, храмы и жертвоприношения. „Этнография не знает безрелигиозных народов“, говорит немецкий географ и путешественник Ратцель».

Древнеримский писатель Цицерон также говорил: «Всем людям всех народов, в общем, известно, что есть боги, ибо это знание у всех врожденное и как бы запечатленное в душе».

По словам Плутарха: «Обойди все страны, и ты можешь найти города без стен, без письменности, без правителей, без дворцов, без богатств, без монет, но никто не видел ещё города, лишённого храмов и богов, города, в котором бы не воссылались молитвы, не клялись именем божества».

«То, что человек тянется к Богу, испытывает нужду в религиозном поклонении, указывает на то, что Божество действительно есть; то, что не существует, не притягивает. Ф. Верфель говорил: „Жажда — лучшее доказательство существования воды“».

Религиозно-опытный

Свидетельства

По мнению ряда верующих^[кого?], различные артефакты, связанные с земной жизнью Иисуса Христа (в основном реликвии Страстей), а также явления, принимаемые ими за чудеса, являются непосредственными доказательствами бытия Бога, несмотря на то, что все эти свидетельства содержат серьёзную критику со стороны учёных.

• Изгнание бесов — по существующему мнению, свидетельствует о существовании как бесов, так и Бога.
• Мощи святых. Почитание мощей ведёт своё начало с самых первых веков христианской истории. Они сохраняются и почитаются с нравственно-назидательными и литургическими целями (см. Литургическое значение мощей), и по учению христианской церкви являются носителями благодатных сил, которые могут подаваться Богом верующим через останки святых.
• Околосмертные переживания — некоторые люди, пережившие клиническую смерть, рассказывают о том, что видели умерших родственников, парили над своим физическим телом или испытывали иные сверхъестественные переживания. Такие свидетельства считаются верующими доказательством бессмертия души и существования загробного мира.
• Схождение Благодатного огня — многими верующими принимается за чудо, то есть непосредственное проявление сверхъестественного в природе (по их представлению, огонь загорается не вследствие умышленного поджога лампады человеком или по причине специально созданных условий для самовозгорания).

Критика аргументов в пользу существования Бога

Доказательство от степени совершенства. (Нравственный)

В книге «Бог как иллюзия», критик религии этолог Ричард Докинз пишет:

Это называется доказательством? Почему бы тогда не сказать, что все люди пахнут с разной силой, но сравнить степень источаемого ими аромата можно только по отношению к совершенному образцу, обладающему абсолютной пахучестью. Поэтому должен существовать несравненный, превосходящий всё известное вонючка, и мы называем его богом. Приглашаю вас заменить моё сравнение на любое другое и получить не менее бессмысленное заключение.

Оригинальный текст (англ.)  

That’s an argument? You might as well say, people vary in smelliness but we can make the comparison only by reference to a perfect maximum of conceivable smelliness. Therefore there must exist a pre-eminently peerless stinker, and we call him God. Or substitute any dimension of comparison you like, and derive an equally fatuous conclusion.

— Р. Докинз. «Бог как иллюзия»

Онтологический

Критика Гаунилона из Мармутье («остров в море»)

Монах Гаунилон из Мармутье (англ.), современник Ансельма Кентерберийского, построил в книге «В защиту безумца» своё опровержение, схожее по логике с онтологическим аргументом в формулировке Ансельма. Его аргумент выглядит так:

1. Представим себе некий остров в море, полный богатств и удовольствий, прекраснее, чем все другие острова.
2. Если он существует в реальности, то он ещё более прекрасен, чем в представлении.
3. Если этого острова не существует, то можно представить ещё более прекрасный остров.
4. Следовательно, наипрекраснейший остров существует.

Таким образом, Гаунилон, следуя логике Ансельма, вывел из представления о существовании острова абсурдное положение о существовании этого острова в реальности. Отвечая на критику, Ансельм прокомментировал умопостроения Гаунилона в следующем духе: остров может быть лишь прекраснее других островов, но не абсолютно прекрасен; свойства абсолюта присущи лишь Богу.

Бертран Рассел об онтологическом аргументе

Спустя много времени после того, как Бертран Рассел осознал онтологический аргумент, в 1946 году он написал:

На самом деле вопрос стоит так: имеется ли что-либо, о чём мы можем помыслить, что в силу того, что оно присутствует в нашем разуме, безусловно существует вне нашего разума? Каждому философу хочется ответить утвердительно, потому что задача философа — узнавать о мире методом размышления, а не наблюдения. Если правильный ответ — положительный, то между помыслами и реальным миром существует мост. Если нет — то нет.

Оригинальный текст (англ.)  

The real question is: Is there anything we can think of which, by the mere fact that we can think of it, is shown to exist outside our thought? Every philosopher would like to say yes, because a philosopher’s job is to find out things about the world by thinking rather than observing. If yes is the right answer, there is a bridge from pure thought to things; if not, not.

— Б. Рассел. «История западной философии»

Критика Нормана Малколма

Американский философ Норман Малколм говорит об онтологическом доказательстве так:

«Утверждение, что бытие является совершенством, исключительно странно. Заявление о том, что мой будущий дом будет лучше с утеплением, чем без него, — разумно и справедливо; но какой смысл имеет утверждение, что он будет лучше, если он будет существовать, чем если его не будет?»

Космологический

Критика каламического аргумента

По своей природе аргумент первопричины ничем не отличается от воззрения того индуса, который считал, что мир покоится на слоне, а слон — на черепахе; когда же индуса спрашивали: «А на чём же держится черепаха?» — тот отвечал: «Давайте поговорим о чём-нибудь другом». И впрямь, аргумент первопричины ничуть не лучше ответа, данного индусом. Ведь нет никаких оснований считать, что мир не мог возникнуть без причины; с другой стороны, нет никаких оснований считать, что мир не мог существовать вечно. Нет никаких оснований предполагать, что мир вообще имел начало. Представление о том, что вещи обязательно должны иметь начало, в действительности обязано убожеству нашего воображения. Поэтому, пожалуй, мне нет нужды более тратить время на разбор аргумента первопричины…

Оригинальный текст (англ.)  

It is exactly of the same nature as the Hindu’s view, that the world rested upon an elephant and the elephant rested upon a tortoise; and when they said, “How about the tortoise?” the Indian said, “Suppose we change the subject.” The argument is really no better than that. There is no reason why the world could not have come into being without a cause; nor, on the other hand, is there any reason why it should not have always existed. There is no reason to suppose that the world had a beginning at all. The idea that things must have a beginning is really due to the poverty of our imagination. Therefore, perhaps, I need not waste any more time upon the argument about the First Cause.

— Б. Рассел. «Почему я не христианин»

В приведенной цитате Бертран Рассел поднял две очень важные проблемы с космологическим аргументом: 1) может ли мир не иметь причины; 2) может ли мир не иметь начала?

Критика универсальности принципа причинности

Проблема индукции

В посылке космологического аргумента утверждается, что всякая вещь во вселенной имеет причину вне себя. В своей критике принципа причинности известный философ Дэвид Юм подчеркнул, что эта посылка является заключением по индукции не может быть верной a priori (проблема индукции). Рассматривая проблему индукции, другой великий философ Карл Поппер писал: «любое заключение, выведенное таким образом, всегда может оказаться ложным. Сколько бы примеров появления белых лебедей мы ни наблюдали, все это не оправдывает заключения: „Все лебеди белые“».

Ошибка суммирования

Многие философы усматривают здесь ошибку суммирования, ошибочное допущение, согласно которому то, что правильно для частного, неизбежно правильно также и для целого. Рассел иллюстрирует эту ошибку следующей аналогией: «у каждого человека, который существует, есть мать, и <…> следовательно, у всего человечества должна быть мать. Очевидно, что у человечества нет матери — это логически несообразно».

Известный австралийский философ Джон Мэкки подчеркивал, что даже если принцип причинности применим и к событиям в мире, мы не можем экстраполировать это на то, как устроен мир в целом.

Беспричинные явления

Утверждения о наличии беспричинных явлений также выдвигались рядом крупных ученых. Например, американский физик, специалист в области астрофизики и космологии Лоуренс Краусс, английский физик-теоретик Стивен Хокинг и американский философ Майкл Мартин с опорой на работы известных физиков приводят в качестве одного из примеров беспричинных явлений квантовые флуктуации.

Известный американский астроном, специалист в области физики элементарных частиц и философ Виктор Стенджер в своей книге опровергает критику христианского философа Уильяма Лэйна Крэйга:

Мы не наблюдаем очевидных причин у физических событий на атомном и субатомном уровне. Например, когда атом в возбуждённом состоянии переходит на более низкий уровень и испускает фотон, частицу света, мы не находим причину этого события. Точно так же, никакая причина не очевидна при распаде радиоактивного ядра.

Крэйг ответил, что квантовые события всё равно имеют причину, только «непредопределяющую». Он называет свою концепцию «вероятностной причинностью». В сущности, Крэйг тем самым признает, что «причиность» в первой посылке аргумента может быть случайной, спонтанной и непредопределеляющей. Допуская какую-либо «непредопределяющую причинность», он полностью разрушает свою защиту в отношении неслучайного (предопределённого) акта сотворения.

У нас есть весьма успешная теория вероятностных причин в квантовой механике. Нельзя предсказать, когда произойдет данное событие, и, действительно, предполагается, что отдельные события не предопределены. Единственное исключение происходит в интерпретации квантовой механики, предложенной Дэвидом Бомом. Это предполагает существование ещё не известных науке субквантовых сил. В то время как эта интерпретация имеет несколько сторонников, она не является общепринятой, поскольку она требует сверхсветовые связи, которые нарушают принципы специальной теории относительности. Ещё более важно, никаких доказательств субквантовых сил не было найдено.

Вместо того, чтобы предсказывать отдельные события, квантовая механика используется для прогнозирования статистического распределения результатов совокупностей подобных событий. Это можно сделать с высокой точностью. Например, квантовый расчёт покажет вам, сколько ядер в большой выборке распадётся по истечении заданного времени. Или можно предсказать интенсивность света из группы возбуждённых атомов, которая является мерой общего числа испускаемых фотонов. Но ни квантовая механика, ни любая другая существующая теория, в том числе Дэвида Бома, не может что-либо сказать о поведении отдельного ядра или атома. Фотоны, излучаемые в атомных переходах, начинают существовать спонтанно, как и частицы, выбрасываемые при радиации. Они появляться без предопределения, что разрушает первую посылку [космологического аргумента].

Оригинальный текст (англ.)  

Physical events at the atomic and subatomic level are observed to have no evident cause. For example, when an atom in an excited energy level drops to a lower level and emits a photon, a particle of light, we find no cause of that event. Similarly, no cause is evident in the decay of a radioactive nucleus.

Craig has retorted that quantum events are still “caused,” just caused in a nonpredetermined manner—what he calls “probabilistic causality.” In effect, Craig is thereby admitting that the “cause” in his first premise could be an accidental one, something spontaneous—something not predetermined. By allowing probabilistic cause, he destroys his own case for a predetermined creation.

We have a highly successful theory of probabilistic causes—quantum mechanics. It does not predict when a given event will occur and, indeed, assumes that individual events are not predetermined. The one exception occurs in the interpretation of quantum mechanics given by David Bohm. This assumes the existence of yet-undetected subquantum forces. While this interpretation has some supporters, it is not generally accepted because it requires superluminal connections that violate the principles of special relativity. More important, no evidence for subquantum forces has been found.

Instead of predicting individual events, quantum mechanics is used to predict the statistical distribution of outcomes of ensembles of similar events. This it can do with high precision. For example, a quantum calculation will tell you how many nuclei in a large sample will have decayed after a given time. Or you can predict the intensity of light from a group of excited atoms, which is a measure of the total number of photons emitted. But neither quantum mechanics nor any other existing theory—including Bohm’s—can say anything about the behavior of an individual nucleus or atom. The photons emitted in atomic transitions come into existence spontaneously, as do the particles emitted in nuclear radiation. By so appearing, without predetermination, they contradict the first premise.''

— В. Стенджер «Бог: неудачная гипотеза»

Критика утверждения о том, что Вселенная имела начало

Вопрос Бертрана Рассела «Может ли мир не иметь начала?» также имеет под собой серьезные основания. В настоящее время разрабатывается и до сих пор не опровергнута хаотическая теория инфляции, которая утверждает о бесконечной мультивселенной, хотя имеются и предположения для построения теории и без привлечения мультивселенной.

Безначальный ряд временных событий

См. также: Парадокс Галилея

Известный христианский философ Уильям Лэйн Крейг опровергает возможность существования безначального ряда временных событий следующим образом:

1. Реальная бесконечность существовать не может.
2. Безначальный ряд временных событий представляет собой реальную бесконечность.
3. Следовательно, безначальный ряд временных событий не может существовать.

Первую посылку он обосновывает следующим образом:

Допустим, что существует библиотека, содержащая реально бесконечное число книг. Представим себе, что книги в ней только двух цветов, черного и красного, и что они стоят на полках, чередуясь — чёрная, красная, черная, красная, и т. д. Если кто-то скажет нам, что число черных книг равно числу красных, мы, вероятно, не удивимся. Но поверим ли мы, если нам скажут, что число черных книг равно числу черных и красных книг вместе? Ведь в таком собрании мы обнаружим все черные книги плюс бесконечное число красных книг. Уильям Лэйн Крейг

Против этого выдвигался ряд возражений, например следующее: множество натуральных чисел имеет такую же мощность, как и множество квадратов натуральных чисел (1↔1, 2↔4, 3↔9, 4↔16…). Таким образом, как было подчеркнуто еще Галлилеем (в «Беседах о двух новых науках») если два бесконечных множества имеют одну и ту же мощность, но интуитивно одно кажется меньшим по отношению к другому, при сопоставлении двух множеств у вас всё равно никогда не закончатся элементы множеств (то есть для бесконечных множеств мощность множества может совпадать с мощностью своего собственного подмножества, например <math>|{\mathbb N}|=|\mathbb Z|</math>; более того, согласно теореме немецкого математика Дедекинда, множество бесконечно, если оно равномощно некоторому своему подмножеству, не совпадающему со всем множеством).

Противоречие второму закону термодинамики

Возражением христианских философов может являться утверждение о противоречии вселенной без начала второму началу термодинамики. При этом выдвигались множества возражений, например, что скорость энтропии также может варьироваться, в том числе допуская возможность существования бесконечного возраста вселенной.

Теорема Борда-Гута-Виленкина

Еще одно возражение, высказанное христианским философом Уильямом Лэйном Крэйгом, состоит в том, что три ученых (Борд, Гут и Виленкин) в 2003 году сформулировали теорему, согласно которой Вселенная должна иметь начало.

Известный американский астроном, специалист в области физики элементарных частиц и философ Виктор Стенджер опровергает этот аргумент:

Более позднее утверждение теологов о том, что Борд, Гут и Виленкин доказали, что Вселенная должна была иметь начало, также является ошибкой. Опять же, эта теорема была получена из общей теории относительности и поэтому неприменима к вопросу о происхождении [Вселенной]. Кроме того, она оспаривается другими авторами. Я спросил Виленкина лично, требуется ли [Вселенной] в его теореме начало. Он мне ответил по электронной почте: «Нет. Но она доказывает, что расширение Вселенной должно иметь начало. Вы можете „обойти“ теорему, предположив, что вселенная сжималась до определенного времени». Это именно то, что утверждают некоторые существующие модели происхождения несотворенной Вселенной.

Оригинальный текст (англ.)  

The more recent theological claim that Borde, Guth, and Vilenkin have proved that the universe had to have a beginning is also in error. Again, this theorem was derived from general relativity and so is inapplicable to the issue of origins. Furthermore, it is disputed by other authors. I asked Vilenkin personally if his theorem required a beginning. His e-mail reply: “No. But it proves that the expansion of the universe must have had a beginning. You can evade the theorem by postulating that the universe was contracting prior to some time.” This is exactly what a number of existing models for the uncreated origin of our universe do.

— Виктор Стенджер. "God and the Folly of Faith"

Возражение на образование Вселенной из ничего

Однако если мир имеет начало существования, возникает резонный вопрос: почему есть что-то, а не ничего. Хотя американский физик, специалист в области астрофизики и космологии Лоуренс Краусс возражает против такой постановки вопроса и утверждает, что вопрос «почему?» предполагает цель, и корректным вопросом является «каким образом?».

Одним из возражений может быть следующее. Закон сохранения энергии предполагает, что общая энергия изолированной системы не может меняться. Не опровергнутая в настоящий момент гипотеза вселенной с нулевой энергией утверждает, что сумма энергии во вселенной равна нулю. Это единственный вид вселенной, который мог получиться из ничего, поскольку такая вселенная — уже в некотором смысле «ничто». Такая вселенная должна быть «плоской». На основании эмпирических данных установлено, что наша Вселенная является «плоской». Вероятность ошибки в этом заключении на основании эмпирических данных равна 0,4 %.

Критика с точки зрения теории относительности

Как утверждает известный американский философ Теодор Шик, вторая посылка каламического аргумента («Вселенная начала существовать») равносильна утверждению «Вселенная имеет начало во времени» и поэтому вступает в прямое противоречие с теорией относительности Эйнштейна, так как общая теория относительности утверждает, что время появилось вместе со Вселенной. Возражение на этот довод последовало со стороны астрофизика Росса. По мнению последнего, согласно Новому Завету (2 Тимофею 1:9, Титу 1:2), имеется высшее измерение времени, которое не зависимо от измерения времени Вселенной и предшествует ему. Теодор Шик считает, что обращение Росса к Библии является неоправданным, и прежде чем мы сможем принять Библию в качестве источника данных, нам нужны некоторые основания полагать, что это действительно источник данных.

Значение Большого взрыва в критике аргумента

Несмотря на то, что модель «Большого взрыва» не предполагает полного отсутствия чего-либо до того, как произошёл «Большой взрыв» (а только той вселенной, что мы знаем и способны изучать), в своей книге «Бог как иллюзия» критик религии этолог Ричард Докинз предлагает тем, кто нуждается в первопричине, «Большой взрыв» именно в качестве такой причины.

Известный астроном и космолог Беатрис Мюриэл Хилл Тинслей привела наглядный пример: «спрашивать, что произошло до Большого взрыва — это примерно как спрашивать, где север на Северном полюсе».

Тем не менее, некоторые космологи и физики стараются исследовать причины Большого взрыва с использованием таких сценариев, как столкновение бран.

Наличие причины у самой «первопричины»

Другим классическим возражением против космологического аргумента является вопрос «освобождения» Творца от необходимости наличия у него причины (см. цитату Б. Рассела в начале раздела). Такое «освобождение» необходимо для снятия проблемы бесконечной цепочки причин, поскольку постулирование бесконечной цепочки никак не отвечает на вопрос, откуда в этой цепочке взялось существование. Как заметил Лоуренс Краусс в своей книге «Вселенная из ничего»: «признание первопричины оставляет открытым вопрос: „Кто создал создателя?“. В конце концов, в чем разница между утверждением в пользу вечно существующего создателя по сравнению с вечно существующей Вселенной без создателя?».

Критика космологического аргумента Лейбница

Аналитический характер утверждения

Бертран Рассел в знаменитых дебатах с отцом-иезуитом Ф. Ч. Коплстоном оспаривал «аналитический» характер утверждения о существовании «необходимого существа» в интерпретации Лейбница: «…суждение о том, что нечто существует, никогда не может быть аналитическим. Предположим, например, что вы берете в качестве субъекта „существующий круглый квадрат“. Тогда суждение „существующий круглый квадрат существует“ будет похоже на аналитическое суждение. Однако круглого квадрата не существует.» Аналогичной позиции придерживается и известный австралийский философ Джон Смарт.

Необходимое существо

Другой проблемой аргумента, по мнению Рассела, является использование ненужного термина «необходимое существо»:

Трудность с этим аргументом в том, что я не допускаю идеи необходимого существа и не допускаю, что имеет какой-либо смысл называть другие существа «зависимыми». Эти фразы ничего не означают для меня, они значимы только в логике, которую я отвергаю. Бертран Рассел. Существование бога.

Философ Бид Рандл не отвергает понятия «необходимого существования». По его мнению, материя — это «необходимое существование». Хотя она претерпевает изменения, ее количество во Вселенной сохраняется. Это согласуется с законом сохранения массы и энергии, согласно которому вещество и энергия не исчезают, а превращаются друг в друга. Таким образом, существует не один, но множество «необходимых существ», и все они внутри Вселенной.

Закон достаточного основания

Еще одной проблемой аргумента, по мнению Рассела, является неясное различие между терминами «достаточное основание» и «причина»:

Рассел. Так что все вращается вокруг этого вопроса о достаточном основании, и я должен сказать, что вы не определили "достаточное основание" так, чтобы я мог понять, что это такое. Что вы имеете в виду под достаточным основанием? Вы имеете в виду причину? Коплстон. Не обязательно. Причина лишь вид достаточного основания. Только зависимое существо может иметь причину. Бог есть его собственное достаточное основание; и он не есть причина себя. Под достаточным основанием в полном смысле слова я имею в виду адекватное объяснение существования некоторой отдельной вещи. Рассел. Но когда это объяснение адекватно? Допустим, я хочу зажечь спичку. Вы можете сказать, что адекватное объяснение этому состоит в том, что я тру эту спичку о коробок. Коплстон. Да, для практических целей оно пригодно. Но теоретически это лишь частичное объяснение. Адекватное объяснение должно быть в конечном счете полным объяснением, к которому нельзя ничего прибавить. Рассел. Тогда мне остается только заметить, что вы ищете то, чего нельзя найти. И не следует ожидать, что это будет найдено. Бертран Рассел. Существование бога.

Закон достаточного основания подвергается сомнению с тех же позиций, что и принцип причинности: с точки зрения проблемы индукции (в частности, Поппером) и с точки зрения квантовых процессов.

Свойства первопричины или «необходимого существа»

По мнению публициста Остина Клина, аргумент не приписывает первопричине некоторых основных свойств, обычно ассоциируемых с теистическим богом, например, всеведения, всемогущества и всеблагости. Космологической аргумент, лучшем случае, доказывает, что первопричина должна существовать.

Известный философ Майкл Мартин оспаривает богоподобность первопричины, то есть свойства, которыми, как считают сторонники аргумента, наделена первопричина. В частности, он отрицает, что создатель всегда более велик, чем создание, поскольку это подсказывает нам обыденный опыт. Например, родители могут родить и воспитать ребенка, который станет более великим, чем родители.

Также он использует контраргумент от множественных создателей:

Должно быть очевидно, что вывод Крэйга, что одна личность создала вселенную, нелогичен. В лучшем случае, этот аргумент показывает, что одна или несколько личностей создали вселенную. Крэйг неправомерно заключил, что одна личность является создателем. Наоборот, исходя из всего, что он показывает, вытекает, что, возможно, триллионы личностей участвовали в создании. Майкл Мартин

Возможна и обратная ситуация. Как пишет философ Стивен М. Кан, «возможно, первопричина прекратила свое существование… Эта возможность не исключается космологическим аргументом».

Известный американский публицист, ведущий телепрограммы «Опыт атеиста» Мэтт Диллаханти выразил мнение о том, что никто не знает точно, какова была первопричина, а сам аргумент является скорее доказательством в пользу существования страхов людей перед неизвестным, чем доказательством в пользу существования божеств.

Критика Юмом всех рациональных доказательств существования Бога

1. Никакое утверждение не является рационально доказуемым, если противоположное утверждение не ведет к противоречию, ибо коль скоро данное утверждение не исключает всякую другую возможность, оно не будет с необходимостью истинным.
2. Ничто из того, что воспринимается отчетливо, не ведет к противоречию. Если бы нечто было противоречивым, оно не было бы отчетливо воспринимаемым; если бы оно было невозможным, оно не могло бы быть возможным.
3. Все, что мы мыслим существующим, мы также можем помыслить несуществующим. Существование или несуществование нельзя опровергнуть чисто концептуальным путём.
4. Следовательно, нет такой сущности, несуществование которой вело бы к противоречию.
5. Соответственно, нет такой сущности, существование которой было бы доказуемо чисто рациональным путём.

По существу, Юм рассуждает так, что никакое доказательство существования Бога не оказывается рационально неизбежным, поскольку всегда содержит посылки, которые с точки зрения логики можно отрицать. Заключение никогда не следует с логической необходимостью, так как посылки всегда логически допускают и другие возможности. Хотя эта критика направлена против космологического аргумента, она также применяется и для онтологического аргумента.

Аргументы против существования Бога

См. также: Теоретический атеизм

Аргументы против существования Бога разделяются на четыре типа:

• Эмпирические — сведения, полученные на основе опыта, практики.
• Дедуктивные — сведения, полученные чисто логическим путём из предшествующих.
• Индуктивные — когда из частных суждений выводится общее.
• Субъективные — частные (личные) свидетельства.

Целью таких аргументов является демонстрация несуществования богов, или отсутствия необходимости верить в них.

Эмпирические

• Аргумент противоречивых откровений оспаривает существование описанного в священных писаниях Бога, находя видимые противоречия между различными писаниями, внутри одного писания или между писанием и известными фактами. Этот аргумент эффективен только против оппонентов, которые считают свои священные тексты непогрешимыми.
• Проблема существования зла: «Всезнающий, всемогущий и всеблагой Бог не совместим с миром, в котором есть зло». Теистические ответы на эту проблему называются теодицеями.
• Аргумент от неверия оспаривает существование всемогущего Бога, который хочет, чтобы в него верили, тем, что такой бог мог бы найти лучший способ привлечения верующих среди собственных созданий.
• Консервативный аргумент утверждает, что, так как естественные теории адекватно объясняют развитие религии и веры, то действительное существование таких сверхъестественных существ излишне до тех пор, пока оно явно не понадобится для объяснения этих феноменов (см. Бритва Оккама).
• Аналогия чайника Рассела, смысл которой в том, что бремя доказательства существования Бога лежит на теистах, а не на сомневающихся.
• Космологический. Почему, по его мнению, у Вселенной не могло быть создателя объясняет в документальном фильме 2011 года «Любопытство. Разве Бог создал Вселенную?» («Curiosity. Did God Create the Universe?») физик Стивен Хокинг:

Вы не можете отправиться во время до «Большого взрыва», потому что до него времени не существовало. Мы наконец обнаружили нечто, что не имеет под собой причины, потому раньше не было времени, в рамках которого она могла бы существовать. Для меня это означает невозможность существования создателя, потому что для этого не было времени. Так как время появилось только в момент «Большого взрыва», это событие не могло быть создано никем и ничем. Таким образом, наука дала нам ответ, поиск которого занял более трёх тысяч лет огромных человеческих усилий. (См. Пространство-время.)

Оригинальный текст (англ.)  

You can’t get to a time before the Big Bang because there was no ‘before the Big Bang’. We have finally found something that doesn’t have a cause, because there was no time for a cause to exist in. For me, this means there is no possibility of a creator because there is no time for a creator to have existed. Since time itself began at the moment of the Big Bang, it was an event that could not have been caused or created by anyone or anything. So, science has given us the answer we set out to discover, an answer that took more than 3,000 years of human endeavour.

Дедуктивные

• Парадокс всемогущества высказывает мнение о логической противоречивости понятия всемогущего существа, основываясь на вопросах, подобных «Может ли Бог создать камень настолько тяжёлый, что он не сможет его поднять?»
• Другой аргумент предполагает противоречие между всезнанием и всемогуществом, задавая вопрос «может ли Бог передумать?».
• Аргумент от свободной воли оспаривает существование всезнающего бога, обладающего свободной волей, или наделившего ей свои создания, заявляя о взаимоисключающей природе этих двух свойств. Согласно этому доводу, если Бог знает будущее, то все действия человека обречены соответствовать этому будущему, и свободной воли у него, таким образом, нет. Другой довод добавляет, что Божья воля в таком случае также ограничена его знанием всего, что он сделает в вечности.
• Возражение Космологическому аргументу распространяет предположение о необходимости существования создателя у всего на самого Бога («Кто создал Бога?»). Этим оспаривается заявление, что первопричиной всего является Бог, а не Вселенная («Проблема курицы и яйца»).

Индуктивные

• Аргумент от бессмысленности утверждает, что всемогущему и всезнающему существу нет смысла что-либо делать (в частности, создавать вселенную) потому что у такого существа нет нужд, потребностей или желаний — все эти понятия субъективно присущи человеку. Таким образом, само существование вселенной противоречит существованию всемогущего бога.
• «Историческая индукция» заключает, что раз большинство теистических религий в истории (например, древнеегипетская или древнегреческая) в конце концов стали рассматривать как ложные или ошибочные, то, по индукции, все теистические религии, включая современные — ложны или ошибочны.

Субъективные

Как и субъективные доводы в пользу существования Бога, субъективные аргументы против сверхъестественного полагаются на частные свидетельства или предположения о религиозных откровениях.

• Довод от свидетельств очевидцев полагается на мнение современных или исторических личностей, которые не верили или выражали сильное сомнение в существовании Бога.
• Довод от противоречивых религий — разные религии по разному описывают Бога и его предписания. Все противоречивые данные не могут быть истинными одновременно, следовательно, если не все, то многие боги не существуют.

Я утверждаю, что мы оба — атеисты. Только я верю на одного бога меньше, чем вы. Когда вы поймёте, почему вы отрицаете всех других возможных богов, вы поймете, почему я отрицаю вашего. (Стивен Генри Робертс, историк).

Оригинальный текст (англ.)  

I contend that we are both atheists. I just believe in one fewer god than you do. When you understand why you dismiss all the other possible gods, you will understand why I dismiss yours.

Прочие

Критика Гаскина

Австралийский философ Дуглас Гаскин в шутку разработал «доказательство» того, что бога нет. Оно схоже по построению с «опровержением» Гаунилона.

1. Сотворение мира — самое замечательное достижение, какое можно представить.
2. Степень величия достижения зависит от (а) качества самого достижения и (б) возможностей творца.
3. Чем больше ограниченность (и меньше возможности) творца, тем чудеснее выглядит выдающийся результат.
4. Творец обладает наименьшими возможностями, если он не существует.
5. Следовательно, если предположить, что Вселенная — творение существующего творца, мы можем представить в разуме ещё более совершенное создание — а именно сотворившего всё несуществующего творца.
6. Таким образом, существующий бог не будет существом, совершеннее которого невозможно представить, потому что несуществующий бог будет ещё более совершенным и могущественным.
7. Бога нет.

Боинг-747 к полёту готов

Аргумент о невероятности существования Бога. Ричард Докинз вынес его на рассмотрение в главе 4 «Почему бога почти наверняка нет» своей книги «Бог как иллюзия». По его словам, аргумент показывает почему дарвиновский естественный отбор — это единственное известное решение загадки появления информации, которую по-другому объяснить нельзя.

Парадокс всемогущества

(Парадокс потому что допущено логическое противоречие, бесконечному присваиваются конечные свойства).

Семейство связанных парадоксов, имеющих отношение к вопросу о том, что может сделать всемогущее существо, в особенности может ли существо, которое в состоянии выполнить любое действие, сделать что-то, что ограничило бы его способность выполнять эти действия.

Теологический антикогнитивизм

Идея, что язык религий, например, такое слово, как «Бог», не несёт когнитивного смысла. Исходя из этой позиции, можно прийти к заключению, что религиозный язык не имеет смысла, поскольку он не поддается проверке.

Эвгемеризм

Герменевтическая теория толкования мифов, согласно которой религия возникла из культа умерших или живущих «великих людей».

Опровержение существования Бога с помощью математической логики

Курт Гёдель математически доказывал существование Бога в рамках модальной логики. Его аргумент по сути тождественен онтологическому (см. выше). Как ни парадоксально, но именно с помощью теоремы Гёделя о непротиворечивости Анатолий Вассерман доказывал невозможность существования Бога (в реальности существует или Бог, или наблюдаемая природа)

Мнение Стефана Гоулда

Такое явление как — бог, и все основывающиеся на этом явлении понятия (душа, дух, рай, ад и т. д.), в принципе не являются гипотезой. И не могут быть использованы в роли аргумента, в любой научной или светской беседе, с целью опровержения научно обоснованных гипотез или уж тем более теорий. Ввиду того, что гипотеза существования бога или богов, не отвечает критерию Поппера, так как не имеет и не предполагает собой возможности её проверки научным методом. Вследствие чего, любые рассуждения о существовании бога, и всех строящихся на этом существовании понятий, не являются научными, а входят в разряд слухов, сказок, домыслов и т. д.

Критика аргументов против существования Бога

• На каждый из аргументов нет общерелигиозного ответа, каждая из религий на многие из вопросов отвечает по-своему. Данными вопросами (преимущественно, в христианстве) занимается апологетика.
• Критика дедуктивных аргументов приведена ниже для иллюстрации, но сами аргументы ею не опровергаются.

Аргументы	Критика
Эмпирические аргументы
Аргумент противоречивых откровений оспаривает существование описанного в священных писаниях Бога, находя видимые противоречия между различными писаниями, внутри одного писания или между писанием и известными фактами. Этот аргумент направлен против верующих, которые считают свои священные тексты непогрешимыми.
Проблема существования зла: «Всезнающий, Всемогущий и Всеблагой Бог не совместим с миром, в котором есть зло». Теистические ответы на эту проблему называются теодицеями.	Абдул-Баха считал, что данный аргумент не может являться аргументом против бытия Бога в целом, и максимум, что он может опровергнуть, — это понятие Бога как «всеблагого, всемогущего и всезнающего». Религии определяют различные источники страданий, и каждая по-разному отвечает на проблему существования зла. Так, можно было бы ответить, что зло появляется в свободной воле человека, а если бы свободы воли (возможности делать как добро, так и зло) не было, то человек не был бы в полной мере человеком. Напротив, если нет Бога, нет вечности, то каков смысл всех этих невинных (!) страданий? Игра слепых сил природы, случайность, стечение обстоятельств, безнаказанный произвол человеческой жестокости? Какой, спрашивается, смысл имела жизнь всех этих невинных страдальцев и их часто жестокие, бесчеловечные мучения? Атеистический ответ, по-видимому, только один — никакого! Абдул-Баха приводит точку зрения, согласно которой Бог создал всё благим, по Своему всеохватному Плану, в котором ничего не упущено. Понятие зла возникает в уме человека как конфликт между ожидаемым и реальностью. Таким образом, мы должны изменить свою точку зрения и понять, что всякое «зло» — это лишь проблема, которую надо решить, недостаток чего-то, который надо восполнить, задача, которую задал нам Бог с целью нашего духовного совершенствования.
Аргумент от неверия оспаривает существование всемогущего Бога, который хочет, чтобы в него верили, тем, что такой Бог мог бы найти лучший способ привлечения верующих среди собственных созданий.	Ф. М. Достоевский в своём произведении «Братья Карамазовы» ответил на этот аргумент тем, что непосредственное доказательство существования чудес «поработило» бы человека: Ты не сошел со креста, когда кричали тебе, издеваясь и дразня тебя: «Сойди со креста и уверуем, что это ты». Ты не сошел потому, что, опять-таки, не захотел поработить человека чудом, и жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим.
Консервативный аргумент утверждает, что, так как естественные теории адекватно объясняют возникновение и развитие религии и веры, то действительное существование никаких сверхъестественных существ излишне до тех пор, пока оно явно не понадобится для объяснения этих феноменов (см. Бритва Оккама).	Следует заметить, что, например, некогда космология Данте Алигьери адекватно объясняла мироустройство и была близка к истине, но была при этом в корне неверной. Так и естественные теории могут оказаться близкими к истине, но в корне неверными. Также существует критика основных научных концепций происхождения религии.
Аналогия чайника Рассела, смысл которой в том, что бремя доказательства существования Бога лежит на теистах, а не на сомневающихся.
Дедуктивные аргументы
Парадокс всемогущества. Может ли всемогущий Бог сделать что-либо, что ограничило бы его всемогущество? Формулируется, например, так: «Может ли Бог создать такой камень, который был бы не в силах поднять?»	Иерей Олег Давыденков отвечает на этот аргумент тем, что всемогущество «состоит не в том, чтобы делать всё, что ни вздумается, а только в том, чтобы приводить в исполнение то, что Ему угодно». Подробное рассмотрение данного вопроса см. Парадокс всемогущества.
Другой аргумент предполагает противоречие между всезнанием и всемогуществом, задавая вопрос «может ли Бог передумать?».	Августин говорит об этом вопросе: «…Вечен Творец; субстанция Его никоим образом не меняется во времени, Его воля слита с Его субстанцией. И поэтому Он не хочет то одного, то другого; то, чего Он хочет, Он хочет раз и навсегда, а не по-разному: сначала это, затем то, потом хочет того, чего не хотел, и не хочет того, что хотел раньше. Подобная воля, воля изменчивая, а все изменчивое не вечно: „Бог же наш вечен“». Бог находится вне времени, и он неизменяем (время — категория этого мира).
Аргумент от свободной воли оспаривает существование всезнающего Бога обладающего свободной волей, или наделившего ей свои создания, заявляя о взаимоисключающей природе этих двух свойств. Согласно этому доводу, если Бог знает будущее, то все действия человека обречены соответствовать этому будущему, и свободной воли у него, таким образом, нет. Другой довод добавляет, что Божья воля в таком случае также ограничена Его знанием всего, что Он сделает в вечности.	Блаженный Августин отвечал на этот аргумент в следующем духе: «Всякое событие и действие имеет причину; или в воле Божией, или в воле человека, или воле ангела; это не противоречит предвидению будущего». «Религиозная душа выбирает и то и другое; то и другое исповедует».
Индуктивные аргументы
Аргумент от бессмысленности. Богу незачем творить мир, если он абсолютен.	Представлять Бога не имеющим желаний и чуждым миру человеческих чувств значило бы представлять человека более совершенным, чем Бог. Те, кто признает творение мира, считают это проявлением любви. «Единственная причина сотворения мира… заключается в явлении преизобильной любви Божией… Любовью привел Он мир в бытие; любовью ведет Он его в этом его временном образе существования», говорит представитель патристики Исаак Сирин.
Древние религии с течением времени были признаны ложными, значит, и существующие ныне религии будут признаны ложными.	Если рассматривать этот аргумент, то все равно индукция может быть только неполной, см. Фрэнсис Бэкон. Также верующие люди рассматривают древность их религии, наоборот, как подтверждение её истинности: «Все, отличающееся древностью, почтенно».
Субъективные аргументы
Довод от свидетельств очевидцев полагается на мнение современных или исторических личностей, которые не верили или выражали сильное сомнение в существовании Бога.	Свидетельства очевидцев, современных или исторических личностей, которые не верили или выражали сильное сомнение в существовании Бога, всю историю сопровождались свидетельствами очевидцев, современных или исторических личностей, которые верили в существовании Бога (например, Платон, Паскаль, Лейбниц, Ломоносов, Ньютон, не говоря уже о представителях патристики).
Довод от противоречивых религий — разные религии по разному описывают бога и его предписания. Все противоречивые данные не могут быть истинными одновременно, следовательно, если не все, то многие боги не существуют.

Выводы

Доказать или опровергнуть существование Бога на данный момент нельзя

Другая точка зрения полагает, что логические доводы за и против существования Бога не отвечают на главный вопрос — не о существовании некоего «совершенного существа» или «первопричины сущего», а о существовании Яхве, Вишну, Зевса, Джа, или иного божества какой-либо из существующих религии, и если да — то какого?

Большинство религий считают, что истина содержится в учении именно этой религии, а все остальные — являются искажением истины или ложным откровением. Здесь человека ставят перед выбором — какую из религий выбрать, чтобы не ошибиться, и за поклонение одному ложному божеству не быть наказанным другим, истинным. Христианство, которое является самой распространённой религией, обладает огромным количеством трудов по апологетике, которая призвана показать истинность христианства (что христианство — это единственная истинная религия Откровения), и ложность других религий. Схожее положение вещей существует в исламе (концепция Мухаммада как «Печати пророков» и Корана как финальной священной книги) и традиционном иудаизме (концепция «избранного народа»).

Существует также широко распространённая точка зрения, что все религии содержат часть истины. Например теософы утверждают, что «Нет религии выше истины», а бахаи считают, что Бог един, и все религии ниспосылались Им в разное время с целью постепенного просвещения человечества, по аналогии с классами одной школы — ученики каждый год переходят в следующий класс, но при этом им вовсе не нужно отрекаться от прошлогоднего учителя. Сторонники индуизма (в частности, вайшнавы) полагают, что все пророки и посланники Бога суть аватары Вишну, а буддисты называют их реинкарнациями Будды. В этих религиях все конфессии рассматриваются как сущностно единые, и почва для религиозных конфликтов отсутствует (по крайней мере, теоретически).

Сильный атеизм

См. также: Сильный и слабый атеизм

Позиция сильного (или позитивного) атеизма заключается в утверждении, что богов не существует, если не доказано обратное. Некоторые позитивные атеисты также утверждают, что существование богов логически невозможно, например, по причине того, что комбинации приписываемых богам свойств (в частности: всемогущество, всеведение, вездесущность, трансцендентность, всеблагость) логически противоречивы, невразумительны или абсурдны, и следовательно, утверждение о существовании таких богов изначально является ложным.

Метафизический натурализм — распространённое мировоззрение, связанное с позитивным атеизмом.

Слабый атеизм

См. также: Сильный и слабый атеизм

Слабый (или негативный) атеизм — это позиция (1) сторонников более широкого утверждения, что по ряду причин (в основном, отсутствие научных доказательств), нет убедительной причины или должного основания верить в существование богов; или (2) тех, кто не верит ни в существование, ни в несуществование бога или богов. Эта позиция совместима с агностицизмом, который утверждает, что существование или несуществование богов неизвестно или непознаваемо. Данное определение является предметом споров и общепринятого определения, которое гласит, что слабого атеизма нет.

Агностицизм

Под термином агностик обычно подразумевается человек, который не верит, что на вопрос о существовании богов можно дать определённый ответ. Такая позиция не зависит от веры в бога, то есть, агностиком может быть как теист, так и атеист.

См. также

• Креационизм
• Историчность Иисуса Христа
• Апология
• Философия религии
• Рационализм
• Атеизм
• Околосмертные переживания
• Жизнь после смерти
• Пари Паскаля

Литература

• Казарян А. Т., Фокин А. Р. [www.pravenc.ru/text/178741.html Доказательства бытия Божия] // Православная энциклопедия. Том XV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2007. — С. 555-573. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-026-4
• Николаев А. И. [www.listos.biz/другие-науки/николаев-а-и-десять-лекций-о-религии/1-2-1-теология-научные-доказательства-бытия-бога/ Теология. "Научные доказательства бытия Бога] // Николаев А. И. Десять лекций о религии. Иваново: ЛИСТОС, 2013.
• Фокин А. Р. [cyberleninka.ru/article/n/dokazatelstva-bytiya-bozhiya-v-antichnoy-filosofii-i-hristianskom-bogoslovii-ii-xiv-vv Доказательства бытия Божия в античной философии и христианском богословии] // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Богословие. Философия. — М.: ПСТГУ, 2006. — Т. 1 (15). — С. 30—51.

Ссылки

• [www.binetti.ru/studia/sinicin_1.shtml Пять аргументов Фомы Аквинского в пользу бытия Божия]
• [www.pravoslavie.ru/put/060720123344.htm Доказательства бытия Божия]
• [www.holyfire.org/ref.htm О сошествии огня в храме Гроба Господня] (видео)
• [uspenskiysobor.narod.ru/html/7_1_10.html Жизнь после смерти] — свидетельства людей, переживших смерть и др.
• Стивен Лоу. [atheism.ru/library/lou_2.phtml «Существует ли Бог?»]
• [www.memoriam.ru/main/jizn_dushi Посмертное существовании души (Православие)] // memoriam.ru
• [inopressa.ru/article/27Apr2011/spiegel/kolskaya.html Дорога в ад]
• [azbyka.ru/vera_i_neverie/o_boge/Shorets_Est'_li_Bog-1g-all.shtml#1 Есть ли Бог?] // азбука веры.ру
• [library-of-materialist.ru/god/sod_god.htm Есть ли бог? (Философский анализ проблемы)] // Библиотека материалиста
• Эрик Метаксас (Eric Metaxas). [inosmi.ru/world/20141227/225188475.html Наука все больше убеждается в существовании Бога]. ИноСМИ / The Wall Street Journal (27.12.2014). Проверено 27 декабря 2014.

Отрывок, характеризующий Вопрос существования Бога

В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.