Су-15 (1949)

Су-15 (первый)
Тип	Истребитель-перехватчик
Разработчик	ОКБ Сухого
Производитель	Завод №134
Главный конструктор	П.О. Сухой
Первый полёт	11 января 1949 года
Статус	Опытный самолёт
Единиц произведено	1

Су-15 (1949)Су-15 (1949)

Су-15, «П» (первый с таким обозначением) — опытный истребитель-перехватчик ОКБ им. Сухого с двумя двигателями тандемной схемы расположения и РЛС «Торий». Построен в одном экземпляре, который был потерян в авиакатастрофе, произошедшей в ходе заводских испытаний.

История создания

Задание

Из опыта создания первых реактивных истребителей, советские конструкторы сделали вывод, что простого увеличения тяги недостаточно для роста скорости самолёта. Требовалось внести изменения в аэродинамическую компоновку истребителей, и в первую очередь следовало использовать стреловидное крыло, с тонким профилем, что позволило бы снизить лобовое сопротивление. Исследования по стреловидному крылу начались в 1946 году, их проводил ЦАГИ в кооперации с ведущими авиационными ОКБ.

К работам по самолёту со стреловидным крылом, в ОКБ Сухого приступили в начале следующего года, в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 11 марта 1947 года, утвердившим план опытного самолётостроения на этот год. П. О. Сухому предписывалось спроектировать и построить истребитель-перехватчик с двумя двигателями «Дервент V» и герметической кабиной, со следующими характеристиками:

• Максимальная скорость у земли — 1050 км/ч
• Максимальная скорость на высоте 5000 м 1000 км/ч
• Время подъема на 5000 м — 2,5 мин
• Время подъема на 10000 м — 6,5 мин
• Разбег — 700 м
• Пробег — 400 м
• Дальность полета на высоте 10000 м, на скорости 800 км/ч — 1600 км
• Максимальная дальность с дополнительными баками — 2000 км
• Практический потолок — 15000 м
• Вооружение — 3 пушки калибра 37 мм

Самолет надлежало построить в двух экземплярах, первый из которых должен был поступить на государственные испытания в июле 1948 года.

Разработка

В марте началось эскизное проектирование, в ходе которого после рассмотрения нескольких схем, был выбран среднеплан со стреловидным крылом и тандемным расположением двигателей, один из которых располагался в реданной части фюзеляжа, а второй в хвостовой. Аналогичная схема размещения двигателей была применена на И-320 ОКБ Микояна и перехватчике «200» ОКБ Лавочкина. В мае были получены рекомендации от ЦАГИ по крылу стреловидностью 30°.

Истребитель получил обозначение Су-15 и шифр «П». Ещё на стадии эскизного проектирования Павел Осипович принял решение заменить двигатели «Дервент V» на более мощные РД-45.

Эскизный проект был завершен в конце 1947 года, а в конце февраля 1948 года уже был утвержден макет Су-15, после чего, в середине марта, на заводе № 134 началась постройка первого Су-15. Его изготовление несколько затянулось из-за проблем, к решению которых приходилось привлекать ЦИАМ, ВИАМ и НИИ-17.

12 июня Совет Министров утвердил опытных работ по МАП на 1948 год, согласно которому П. О. Сухому надлежало построить истребитель-перехватчик с двумя двигателями РД-45, герметической кабиной и радиолокатором. Требуемые данные были несколько скорректированы, при неизменных требованиях к скорости, потолку и дальности полёта, возросли требования к скороподъёмности и взлётно-посадочным характеристикам. Время подъема на высоту 5000 метров и 10000 метров — две и пять с половиной минут соответственно. Разбег — 450 метров, пробег — 550 метров. Вооружение первого прототипа должно было состоять из 2 пушек калибра 37-мм, с возможностью установки третьей пушки калибра 37-мм на втором экземпляре самолета. Первый экземпляр требовалось предъявить на государственные испытания в ноябре 1948 года.

Испытания

Накануне нового 1949 года самолёт был собран, и началась подготовка к первому полёту, который состоялся 11 января. Пилотировал Су-15 лётчик-испытатель Г. М. Шиянов.

Первые же полёты выявили три основные проблемы: недоведённость гидросистемы, недостаточная эффективность элеронов на малых скоростях и слишком большой пикирующий момент при выпуске воздушных тормозов. Кроме того, в ряде полётов, на скоростях близких к скорости звука возникала незначительная тряска самолёта. Она начиналась на скорости соответствующей М=0,87, затем усиливалась достигая максимума при М=0,94, после чего интенсивность тряски снижалась. Для установления причин испытатели, совместно со специалистами ЦАГИ, установили на Су-15 контрольно-записывающую аппаратуру.

Анализ полученных данных показал, что вибрации носят нерегулярный характер, при этом оперение практически не вибрировало, а амплитуда колебаний концов консолей не превышала полутора миллиметров. В то же время стало ясно, что вибрации возникали независимо от величины скоростного напора и только после достижения определённого значения М. Приборная скорость начала возникновения вибраций колебалась от 570 км/ч до 830 км/ч. При достижении тех же скоростей, но при меньших значениях числа М тряска не наблюдалась.

К концу мая 1949 года были определены основные лётно-тактические характеристики Су-15. После установки переднего форсажного двигателя РД-45Ф планировалось провести ещё 12-15 полётов для корректировки характеристик. В связи с затянувшимися заводскими испытаниями, для ускорения его сдачи на госиспытания, приказом МАП от 28 мая 1949 года, вторым лётчиком был назначен С. Н. Анохин. Но программа заводских испытаний так и не была закончена, 3 июня 1949 года Су-15 был потерян в авиакатастрофе.

На момент аварии программа заводских испытаний была выполнена более чем на 90 %, было выполнено 42 полёта, общей продолжительностью в 20 часов 15 минут. Из них 38 полётов совершил Г. М. Шиянов, а 4 (не считая пятого, в котором Су-15 был потерян) С. Н. Анохин.

Катастрофа 3 июня 1949 года

2 июня 1949 года, для выяснения причин вибрации был выполнен очередной полёт. Тряска возникла на скорости 790 км/ч и усиливалась до скорости 805 км/ч, при уменьшении скорости до 780 км/ч тряска прекратилась. Из-за того, что лётчик не включил самописцы, данные не были зафиксированы и возникла необходимость в повторении подобного испытания.

На следующий день, при выполнении этого режима скорость была доведена до 825 км/ч, однако тряска не возникла. С. Н. Анохин приступил к следующему пункту программы испытаний — разгону до максимальной скорости на высоте 2000 метров. При достижении скорости в 870 км/ч возникли сильные вибрации педалей управления рулём направления, которые, несмотря на усилия пилота, переросли в тряску всей конструкции самолёта и продолжали усиливаться. Тряска не прекратилась даже после значительного снижения скорости. После того как начали искрить приборы, а кабина заполняться дымом, С. Н. Анохин принял решение покинуть самолёт, он использовал аварийный сброс фонаря и покинул кабину самолёта. Су-15 упал в районе населённого пункта Бронницы и был полностью разрушен.

Сразу после катастрофы была создана специальная комиссия для расследования причин аварии, которую возглавил М.А. Тайц. Для консультаций привлекались М.М. Громов, В.М. Келдыш и другие видные специалисты, однако точные причины аварии так и не были установлены. Комиссия ограничилась тем предположением, что из-за возникших вибраций был поврежден двигатель или конструкция самолёта, причины вибрации установлены не были.

Варианты

Название модели	Краткие характеристики, отличия.
Су-15 «Дублёр»	Дублёр Су-15 представлял собой истребитель перехватчик с увеличенной дальностью полёта. За счет некоторого уменьшения сечений воздушного канала заднего двигателя, оказалось возможным увеличить запас горючего с 2768 литров, до 4633. Кроме того была предусмотрена установка подвесных топливных баков общим объёмом 1951 литр. Стрелковое вооружение состояло из трёх пушек Н-37. Ещё одним отличием от Су-15 было использование щитка типа «фаулер» вместо сдвижного посадочного щитка. Работы по дублёру были прекращены в декабре 1948 года при 42 % готовности.
Су-15УТ «ДП»	В ОКБ Сухого так же был разработан эскизный проект учебно-тренировочного самолёта на базе Су-15. Кабина была удлинена назад за счет уменьшения бака для горючего, и в полученном объёме было установлено второе кресло для инструктора. У него имелись все органы управления и необходимое оборудование, включая индикатор радиолокатора «Торий». Стрелковое оружие состояло из одной пушки Н-37 с боекомплектом в 20 патронов и одного пулемёта УБ-12,7 с боекомплектом в 100 патронов.

Тактико-технические характеристики модификации Су-15

Технические характеристики

• Экипаж: 1 человек
• Длина: 15,44 м
• Размах крыла: 12,87 м
• Высота: 3,94 м
• Масса:
  • Пустого самолета : 7409 кг
  • Взлётная масса: 10437 кг
• Двигатель: 2 x РД РД-45Ф
• Тяга: 2 × 2270 кгс

Лётные характеристики

• Максимальная скорость на высоте: 1045 км/ч
• Дальность полёта: 1600 км
• Практический потолок: 15000 м

Вооружение

• Стрелково-пушечное вооружение :
  • 2 × 37-мм пушки Н-37

Литература

• Проклов, Владимир Истребители Су-15 и Су-17. // Авиация и Космонавтика. — 2005. — № 11. — С.25-30.
• Гордюков, Николай Первые реактивные истребители Сухого — Москва: «Polygon», 1994. — С.26-35. — ISBN 5-88541-003-8.
• Vladimir Antonov, Yefim Gordon, Nikolai Gordyukov, Vladimir Yakovlev and Vyacheslav Zenkin with Lennox Carruth and Jay Miller. OKB Sukhoy. A History of the Design Bureau and its Aircraft — Hinckley: «Midland Publishing», 1996. — С.86-89. — ISBN 1-85780-012-5.
• Валерий Багратинов Крылья России — Москва: «Эксмо», 2005. — С.695-696. — ISBN 5-699-13732-7

Ссылки

• [www.airwar.ru/enc/fighter/su15_1.html Су-15 (первый) на сайте «Уголок неба».]
• [base13.glasnet.ru/text/shavrov2/3-07.htm B.Б. Шавров. История конструкций самолетов в СССР 1938—1950. Самолеты ОКБ П. О. Сухого]

Отрывок, характеризующий Су-15 (1949)

После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…