Сфинкс (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сфинкс
Жанр

драма

Режиссёр

Андрей Добровольский

Автор
сценария

Юрий Арабов

В главных
ролях

Алексей Петренко
Татьяна Панкова
Вера Майорова

Оператор

Юрий Райский

Композитор

Альфред Шнитке

Кинокомпания

Паритет
Зодиак (киностудия им. Горького)

Длительность

104 мин

Страна

СССР СССР

Год

1990

IMDb

ID 0420172

К:Фильмы 1990 года

«Сфинкс» — фильм-драма режиссёра Андрея Добровольского. Автор сценария — Юрий Арабов. СССР, 1990 год.





Сюжет

Действие фильма происходит в небольшом заброшенном монастыре, стоящем на высоком, крутом берегу Волги.

Герой фильма, архитектор, узнав, что пустующему монастырю грозит основательная реконструкция, решает в одиночку захватить его и подготовить проектную документацию для реставрации этого памятника истории и культуры.

Но монастырь оказывается далеко не пустующим. Кроме него в доме живёт ещё и странная старуха. Ночами в церкви монастыря собираются и ведут дискуссии об исторических и духовных путях России члены общества «Неформальное слово».

При составлении подробного плана монастыря герою удаётся обнаружить скрытые пустоты, подобные пустотам пирамиды Хеопса, и келью ещё одного таинственного обитателя монастыря — Николая Васильевича Гоголя. Архитектор становится свидетелем повторного сжигания второго тома «Мёртвых душ».

В ролях

Съёмочная группа

Критика

Критик Лев Аннинский: «Мне хватает того, что герой случайно выдёргивает зажжённую лампу из гнезда, а она ПРОДОЛЖАЕТ ГОРЕТЬ. Или что письмо, опущенное в почтовый ящик в пустынном монастыре, КЕМ-ТО ВЫНУТО. Или, что из уборной доносится голос: „занято!“, а там НИКОГО НЕТ. Строго говоря, мне достаточно уже того, КАК в кремовом колорите снял это кладбище Юрий Райский, прекрасный ученик Рерберга: светлая одухотворённость смерти и горькое безумие жизни действуют на меня по логике киноискусства, и мне не надо рассказывать ещё о каких-то убитых младенцах. Или выслушивать вполне злободневные „парламентские речи“ на собрании сумасшедших, сошедшихся в развалинах. Или наблюдать как герой, долго и тяжело лезущий внутри какой-то красной трубы, выходит прямо на крышу… четвёртого блока ЧАЭС… за мгновение до взрыва?.. Или это „индустриальный пейзаж вообще“, символизирующий дьявольщину? По-моему Андрей Добровольский тут меня немного пугает. Отвечу ему, перефразируя Толстого: чем больше пугаешь, тем меньше страшно. Страшны ФАКТУРА, НАТУРА нашей жизни, её РЕАЛЬНОСТЬ, а не кинонаходки, из неё извлечённые, и не разговоры про неё ведущиеся. Один разговор, впрочем, хорош. На кого собрались в поход „три богатыря“? На защиту Земли Русской, на злого ворога. Но ГДЕ земля и ГДЕ ворог? Вот если бы спиной к нам стояли, а так получается, что это мы, зрители,— злые вороги. Поворот, достойный шукшинского вопроса о том, кто едет в „птице-тройке“…»

«Не то конец света, когда усатая старуха, ряженая барыня, бредит по-французски посреди заросшего полынью пустыря. А сам этот пустырь — сама пустота прекрасной земли, брошенной народом.»[1]

Дополнительные факты

Фильм снимался в 1989 году в Свияжской Макарьевской пустыни, в заброшенном монастыре, живописно расположенном на высоком правом берегу Волги, посередине склона на природной террасе. В 1996 году этот монастырь был возрождён.

Сцены в сумасшедшем доме снимались в Свияжском Успенском монастыре, где в 1989 году располагалась психиатрическая лечебница. В 1994 году больница была выведена, в 1997 монастырь был возрождён.

В фильме звучат стихи Дмитрия Пригова.

В 1990 году фильм «Сфинкс» получил Главный приз на Первом Всесоюзном кинофестивале изобразительного мастерства кино в Свердловске.

Напишите отзыв о статье "Сфинкс (фильм)"

Примечания

  1. Разгадка сфинкса // Экран. — 1991,  — № 6 (810).

Ссылки

  • «Sfinks» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=6406 Фильм «Сфинкс» в Энциклопедии отечественного кино]


Отрывок, характеризующий Сфинкс (фильм)

Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.