Схат, Петер

Петер Схат (нидерл. Peter Schat; 5 июня 1935, Утрехт — 10 февраля 2003, Амстердам) — нидерландский композитор.

Биография

Учился в Утрехтской консерватории как пианист, затем занимался композицией в Гааге у Кеса ван Барена, в Лондоне у Матьяша Шейбера и в Базеле у Пьера Булеза. В 1957 г. стал первым лауреатом открывшегося в Нидерландах конкурса молодых композиторов «Gaudeamus».

В 1967 г. выступил одним из соучредителей Студии электроинструментальной музыки в Амстердаме. В 1974—1983 гг. преподавал композицию в Гаагской консерватории.

Скончался от рака.

Произведения

Среди основных произведений Схата — оперы «Лабиринт» (нидерл. Labyrint, на либретто Л.-П.Боона; Амстердам, Голландский фестиваль искусств, 1966), «Гудини» (нидерл. Houdini; Амстердам, 1977) и «Пир» (нидерл. Symposion, на либретто Г.Комрея, о «вынужденном самоубийстве» П.И.Чайковского; Амстердам, 1994), «Тема» (1970) для 19 духовых инструментов, 4 электрогитар и электрооргана, «Тебе» (англ. To You; 1972) для меццо-сопрано, четырёх фортепиано, ансамбля электромузыкальных инструментов и шести волчков. Значительная часть сочинений Схата — отклики на события современной ему политической жизни. Так, в пьесе «По восходящей» (англ. On Escalation, посвящена памяти Че Гевары, 1968) для шести ударников с оркестром согласно пояснениям автора «организованное восстание постепенно подрывает авторитарную власть дирижёра», «Всеобщая песнь» (исп. Canto General, на стихи П.Неруды; 1974) для меццо-сопрано, скрипки и фортепиано посвящена памяти Сальвадора Альенде, Полонез (1981) — восстанию рабочих на Гданьской верфи, симфонические вариации «Небеса» (нидерл. De Hemel; 1991) — реакция на подавление студенческих волнений на площади Тяньаньмэнь.

Ссылки

• [www.peterschat.nl/ Персональный сайт]
• [www.independent.co.uk/news/obituaries/peter-schat-730062.html Некролог в газете «The Independent»]  (англ.)
• [www.peterschat.nl/clockwise.html Разъяснение «тонклок-тональности» Схата]

Отрывок, характеризующий Схат, Петер

«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.