Схватка за Фоллз

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Схватка за Фоллз
Основной конфликт: Конфликт в Северной Ирландии

Граффити, описывающее события в Фоллз
Дата

35 июля 1970

Место

Белфаст, Северная Ирландия

Причина

обыск британцами домов на наличие незарегистированного огнестрельного оружия

Итог

массовые аресты ирландских националистов

Противники
Официальная Ирландская республиканская армия Британская армия
Командующие
Джим Салливэн
Билли Макмиллен #
сэр Ян Фрилэнд
Силы сторон
80-90 человек 3000 солдат
Потери
337 арестованы, данных об убитых и раненых нет
изъято огромное количество оружия
18 пострадавших
Общие потери
4 гражданских убиты британцами, 60 гражданских пострадали, 18 пострадавших солдат британской армии
  Бои и операции конфликта в Северной Ирландии
Хронология • Участники

Ирландия
Богсайд • Беспорядки августа 1969 • Шорт-Стрэнд • Фоллз • Шотландские солдаты • «Деметриус» • Бэллимёрфи • «Макгёрк» • «Балморал» • Кровавое воскресенье • «Аберкорн» • Донегол-Стрит • Спрингмартин • Спрингхилл • Кровавая пятница • «Мотормэн» • Клоуди • «Бенни» • Дублин • Колрейн • Ольстер • Дублин и Монахан • «Майами» • «Байардо» • Драммакаволл • Бэллидуган и Уайткросс • Кингсмилл • Флагстафф • «Хлорэйн» • «Рэмбл Инн» • Джонсборо (1) • «Ля Мон» • Уорренпойт • Данмерри • «Нелли М» • Голодовка • Глэсдрамман • «Сент-Бедан» • Бэлликелли • Мэйз • Ньюри • Бэллигоули (1) • Лафголл • Эннискиллен • Миллтаун • Белфаст • Лисберн • Бэллигоули (2) • Джонсборо (2) • Дэрриярд • Дерригорри • «Консервация» • Форт Виктория • Кошкуин, Ома и Клоходж • Маллакриви • Каппа • Гленанн • Коу • Тибэйн • Контора Шона Грэма • Клоноу • Клоходж • Колислэнд (1) • Южный Арма • Каслрок • Каллавилль • Ньюри-Роуд • Шэнкилл-Роуд • Грэйстил • Кроссмэглен • Лафинислэнд • Драмкри • Типвэл • Колислэнд (2) • Беспорядки июля 1997 • Ома
Великобритания:
Элдершот • Трасса M62 • Гилфорд • Бирмингем • Бэлкомб-Стрит • Гайд-Парк и Реджентс-Парк • Кенсингтон и Челси • Брайтон • Дил • Даунинг-Стрит • Уоррингтон • Доклендс • Манчестер
За границей:

Гибралтар • Оснабрюк

Схватка за Фоллз (англ. Battle of the Falls), известная в историографии Великобритании как Комендантский час в Фоллз (англ. Falls Curfew) и в историографии Ирландии как Погромы в Лоуэр-Фоллз (англ. Rape of the Lower Falls) — операция британских войск, продолжавшаяся с 3 по 5 июля 1970 года в округе Фоллз Белфаста (Северная Ирландия).

Операция началась как обыск британскими частями домов в том квартале на наличие незарегистрированного огнестрельного оружия, в конце которого молодёжь набросилась на британские части, закидывая их камнями и зажигательными бомбами. Солдаты применили в ответ слезоточивый газ, что переросло в настоящую битву между британскими регулярными частями и повстанцами из Ирландской республиканской армии (её «Официального крыла»). Спустя 4 часа после начала боёв британское командование объявило комендантский час: это положение действовало в течение 36 часов. Во время комендантского часа британские войска продолжали обыск домов на наличие оружия и вступали в схватку с ирландскими повстанцами. Поиски привели к разгрому значительной части города и распылению огромного объёма слезоточивого газа. 5 июля положение о комендантском часе было отменено после того, как 3 тысячи человек прошли маршем из квартала Андерсонстаун, стремясь доставить вещи первой необходимости оказавшимся в блокаде гражданам.

Во время операции британцами были застрелены четыре гражданских, 75 человек были ранены (в том числе 15 солдат). 337 человек были арестованы, а у них изъято огромное количество оружия и боеприпасов. События в Фоллз очень серьёзно повлияли на дальнейшее развитие событий в стране: ирландские националисты и иные католики отныне считали британскую армию своим врагом, а популярность Ирландской республиканской армии значительно выросла среди ирландцев.





Предыстория

За неделю до случившихся событий 27 июня 1970 в Белфасте произошли беспорядки по случаю проведения парада Оранжевого ордена на севере города. В тот вечер республиканцы утверждали, что ольстерские лоялисты стали дерзко выбираться на восток Белфаста и организовывать провокации против католиков и националистов на Шорт-Стрэнде[1][2]. Лоялисты, в свою очередь, обвинили республиканцев в тех же провокациях[3], которые якобы имели место на Ньютаунардс-Роуд и были направлены против участников парада, возвращавшихся домой[4]. Всё это вылилось в битву за Шорт-Стрэнд: националисты из Ирландской республиканской армии («Временного» крыла) заняли позиции около католической церкви Святого Матфея и открыли огонь по лоялистам. В городе всего были убиты семь человек в тот день, из которых пятеро были протестантами, а ещё один, католик, был по ошибке подстрелен боевиками ИРА[5]. В то же время Официальная ИРА срочно начала вооружать националистов из Лоуэр-Фоллз — своеобразной штаб-квартиры «Официального» крыла[6].

Операция

Начало обысков

Британское правительство в ответ на вспыхнувшее насилие отправило войска с целью подавить мятежников: полки Чёрной стражи и Королевских телохранителей получили задание конфисковать всё незарегистрированное огнестрельное оружие. 3 июля, в пятницу в 15:00 начались обыски[1][7], которыми руководил генерал-лейтенант сэр Ян Фрилэнд. Согласно докладу информатора[6], на Бэлкан-Стрит находился большой склад оружия ирландских националистов, куда были направлены пять или шесть БТР, заблокировавших улицу. В ходе обыска было конфисковано 19 единиц оружия[8].

Стрельба и беспорядки

После того, как БТР выехали с Бэлкан-Стрит, небольшая группа молодёжи с Рэглан-Стрит стала швыряться камнями в солдат, в ответ на что те выпустили слезоточивый газ против бунтующих. Но молодёжь не только не разбежалась, но и продолжили швыряться всеми подручными предметами, в ответ на что британцы выпустили ещё больше газа[9]. Это противостояние переросло в полномасштабные беспорядки[6], и протестующие начали возводить баррикады на улицах с целью не пустить солдат в дома[10]. Местный командир сил ИРА, Джим Салливэн, боялся, что британцы перебросят подкрепления, и приказал своим людям немедленно увезти оружие из зоны[11]. В 18:00 боевики ИРА атаковали британцев, закидывая их самодельными гранатами и бомбами, очень многие солдаты получили осколочные ранения в ноги[9]. К британцам приходило всё больше и больше солдат, и ирландцы осознали, что без боя они не смогут покинуть эту зону. Салливэн приказал своим подчинённым вступить в бой с британцами[11], что подтвердил один из его подчинённых[8]:

Судя по ситуации, мы не собирались поднимать руки вверх и дать им [британцам] забрать оружие. Мы не хотели конфронтации, но не могли сдаться.

Со стороны ирландцев участвовали, согласно разным источникам, от 60-70[11] до 80-90 человек[8]. Каждый был вооружён винтовкой и револьвером[11]. В ходе перестрелки только британские войска выпустили порядка 1500 пуль[12]. Помощь повстанцам оказывала молодёжь, передавая им простые камни и зажигательные бомбы. Журналист Саймон Винчестер позднее писал[12]:

Для всех опытных бойцов было очевидно, что сотни и сотни пуль вылетали из оружия по обе стороны. Хотя у армии козырем была злость и наглость, судя по отчётам репортёров, солдаты выстрелили всего в лучшем случае 15 раз.

Британские войска вместе с тем выпускали слезоточивый газ, выстреливая баллончики с газом при помощи катапульт. Некоторые из таких снарядов угодили в жилые дома и пробили крыши в них[13]. Согласно заявлению Центрального гражданского комитета обороны, даже спокойные улицы содрогались от этого обстрела[13]. В ходе операции британцы выпустили 1600 баллончиков с газом[14], что казалось чрезмерным, судя по обстреливаемой площади[6]. Журналист Питер Тейлор описывал последствия применения слезоточивого газа таким образом[15]:

Облака удушающего газа расползались по узким аллеям и глухим улицам густонаселённого района Лоуэр-Фоллз. Газ просачивался повсюду сквозь окна, под двери, в глаза, носы, глотки и лёгкие жителей.

Согласно словам солдата, которого спросил Тейлор[16]:

Место всё ещё было пропитано слезоточивым газом. Как я помню, дети кашляли. Я говорю сейчас о малышах — детях не старше 3-5 лет. Газ повлиял дурно на всех, но особенно на детей.

Ходят слухи, что солдаты швырялись баллончиками с газом в окна тех домов, где ещё были люди[10]. Сотни женщин, детей, стариков и инвалидов срочно начали эвакуацию[13].

Комендантский час

В тот же день в 22:00, спустя 4 часа после начала побоища в городе, Фрилэнд приказал объявить комендантский час и разрешил арестовывать любого, кто окажется на улице[6]. При помощи громкоговорителей на земле и на вертолётах британцы объявили о наступлении комендантского часа[10][13]. В зону его действия попали Фоллз-Роуд на западе и севере, Альберт-Стрит и Каллингтри-Роуд на востоке и Гросвенор-Роуд на юге. Впрочем, позднее в зону действия комендантского часа была включена и Данмор-Стрит на юго-востоке. Жителям порядка 3 тысяч домов пришлось принять его условия[17]. В зону прибыли порядка 3 тысяч солдат[18], а также некоторое количество бронетранспортёров и вертолётов. Зону оградили колючей проволокой[10]. Однако стрельба в городе не прекращалась на протяжении нескольких часов после наступления комендантского часа[1]: сразу же после его объявления три солдата подверглись атаке повстанцев ИРА на Омар-Стрит[11]. Почти везде нападения осуществлялись силами Официальной ИРА: Временная ИРА срочно покинула зону, опасаясь не только эскалации насилия, но и потери собственных запасов оружия[6]. Последние выстрелы прозвучали лишь на рассвете субботы 4 июля[19].

Армия тем временем обыскивала дом за домом под прикрытием слезоточивого газа, пытаясь отыскать спрятанное огнестрельное оружие. Всего британские солдаты обыскали около 1000 домов[20]. Всех журналистов, оказавшихся в зоне действия комендантского часа, сразу же арестовывала армия, а поскольку описать происходящие события было просто невозможно, солдаты вели себя, мягко говоря, неадекватно и грубо[6]. Хозяев насильно заставляли пускать солдат в дома[1][6][7], а отказывавшихся попросту избивали, оскорбляли, угрожали их семьям и выгоняли на улицу[21]. Обыску подверглись также пабы и магазины, некоторые из них были полностью разграблены солдатами[6]. Согласно свидетельствам хозяев[8]:

Солдаты вели себя с невиданной жестокостью … выламывали двери, разбивали половицы, ломали стулья, диваны, кровати и разбили гипсовую статуэтку Богоматери … которая украшала небольшую витрину.

На встрече Кабинета Северной Ирландии 7 июля сообщили, что получены данные о небольших разрушениях в городе, а министры решили, что ирландцы просто клевещут массово на британскую армию[22]. Министр обороны лорд Балнил, выступил в защиту солдат, сказав, что они выполняют особенно сложное задание, и он впечатлён их хладнокровием[10]. В 17:00 в субботу армия объявила по громкоговорителям, что люди могут на два часа покинуть свои дома, чтобы получить вещи первой необходимости, но при этом никто не имел права входить или выходить с закрытой военными зоны[23]. В то же самое время депутат парламента Падди Девлин, был арестован армией во время разговора с избирателями[24].

Конец операции

Несмотря на продолжение оцепления, к середине воскресенья 5 июля местные жители уже поняли, что операция близка к завершению[25]. Британцы осознали, что самое опасное оружие уже было вывезено из зоны прежде, чем был введён комендантский час и приняты самые суровые меры против его нарушителей[11]. Комендантский час был отменён после того, как 3 тысячи женщин и детей из националистического квартала Андерсонстаун маршем прошли к британским войскам, привезя с собой продукты и другие вещи первой необходимости для находившихся в оцеплении гражданских[1][7][10]. Солдаты, первоначально пытавшиеся воспрепятствовать этому, пропустили мирных граждан[10].

Всего британцами были изъяты 100 образцов огнестрельного оружия, 100 самодельных гранат и бомб, 250 фунтов взрывчатки и 21 тысяча патронов[26]. Из огнестрельного оружия: 52 пистолета, 35 винтовок, 6 пулемётов и 14 ружей[27], большинство оружия принадлежало боевикам Официальной ИРА[27]. Позднее сообщили, что во время оцепления и комендантского часа в городе инкогнито побывали два министра из Ольстерской унионистской партии: Джон Брук и Уильям Лонг[7]. Это вызвало массовые возмущения националистов, которые увидели в визите символ триумфа унионистов.

Потери

В результате беспорядков и перестрелок погибли четыре гражданских лица: Чарльз О’Нил, Томас Бёрнс, Патрик Эллиман и Збигнев Углик. Первые трое, все ирландцы-католики, были убиты 3 июля, последний, 23-летний английский турист[28] польского происхождения, фотограф по профессии, был застрелен 4 июля на Альберт-Стрит, когда пытался сделать снимок с крыши одного из домов[10]. 36-летний О’Нил, на момент событий являвшийся инвалидом[10], был сбит насмерть БТРом «Сарацин»[7][10][28], который, по свидетельствам очевидцев, он пытался остановить[7][10][13]. Один из свидетелей утверждал, что умирающего О’Нила избивали солдаты, выкрикивая «Шевелись, ирландский ублюдок, мало вас подохло»[13]. 54-летний Бёрнс был убит выстрелом в грудь в 20:20 на пороге собственного дома[29]. 62-летний Эллиман, прогуливаясь вечером на Маршонесс-стрит, получил огнестрельное ранение в голову[10] и был госпитализирован в королевский госпиталь, где скончался 10 июля[28]; дом Эллимана был занят армией в качестве штаб-квартиры[30].

Ещё 60 гражданских лиц получили огнестрельные ранения. 15 солдат были ранены, из них как минимум трое получили ранения после ударов камней и ожоги от коктейлей Молотова[6]. 337 ирландских повстанцев во главе с руководителем ИРА Билли Макмилленом были арестованы[11].

Результаты

Первым крупным последствием схватки за Фоллз стало обострение неприязни и ненависти к британским войскам среди католического населения Белфаста и ирландских националистов. Историк Ричард Инглиш утверждает, что беспорядки очень сильно ухудшили отношения между британской армией и католическим рабочим классом[26]. Ранее армия считалась нейтральной силой, которая препятствовала столкновениям между католиками и протестантами, но события в Фоллз вынудили ирландских националистов считать, что армия целиком и полностью на стороне протестантов, а значит, расценивается как оккупационная сила. Джерри Адамс, глава Шинн Фейн, заявил, что теперь на стороне католиков и ИРА будут выступать даже те, кто ранее вообще не имел отношения к республиканцам, но им придётся по мере необходимости применять силу в разрешении конфликта между религиозными группировками[31].

Вторым результатом стало усугубление раскола между Официальным и Временным крылами Ирландской республиканской армии (окончательный разрыв произошёл в декабре 1969 года). Боевики из Официальной ИРА обвинили солдат Временной ИРА в том, что те устроили провокацию против британской армии и бросили «официальных» на произвол судьбы, оставив их сражаться один на один с британскими частями. В течение следующего, 1970 года, боевики Официальной и Временной ИРА вели фактическую гражданскую войну друг против друга, отстреливая противников. Только после того, как был убит Чарли Хьюз, солдат Временной ИРА и участник схватки за Фоллз, оба крыла договорились о перемирии[32].

См. также

Напишите отзыв о статье "Схватка за Фоллз"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.anphoblacht.com/contents/17095 The Falls Curfew], Remembering the Past, Anphoblacht (5 July 2007). Проверено 27 мая 2016.
  2. Michael Norby. [www.irishemigrant.com/ie/go.asp?p=story&storyID=5585 Northern Ireland conflict photographer to give 'Peacelines' presentation] (англ.). The Irish Emigrant. Проверено 27 мая 2016.
  3. Shanahan, 2009, pp. 24—25.
  4. Barry McCaffrey. Battle of Short Strand // The Irish News. — 2010. — 2 июня. — С. 14—17.</span>
  5. Liam Clarke. [www.thesundaytimes.co.uk/sto/news/world_news/article169909.ece Loyalist victim' was shot by IRA crossfire: Henry McIlhone's family tells of joy as truth emerges after 39 years] // The Sunday Times. — 2009. — 24 мая. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0140-0460&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0140-0460].</span>
  6. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Dillon, 1991, pp. 212—213.
  7. 1 2 3 4 5 6 [cain.ulst.ac.uk/othelem/chron/ch70.htm#Jul Хронология конфликта: июль 1970] (англ.). CAIN.ulst.ac.uk. Проверено 27 мая 2016.
  8. 1 2 3 4 Bishop, Mallie, 1988, p. 159.
  9. 1 2 Ó Fearghail, 1970, p. 10.
  10. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Marie Louise McCrory. Falls Road Curfew - 40th Anniversary // The Irish News. — 2010. — 2 июня. — С. 12–15.</span>
  11. 1 2 3 4 5 6 7 Hanley, Millar, 2009, pp. 157—159.
  12. 1 2 Chibnall, 2003, pp. 176—177.
  13. 1 2 3 4 5 6 Ó Fearghail, 1970, p. 11.
  14. Rafferty, 1994, p. 265.
  15. Taylor, 1997, p. 79.
  16. Taylor, 1997, p. 81.
  17. Ó Fearghail, 1970, p. 25.
  18. Fraser, 2000, p. 50.
  19. Ó Fearghail, 1970, p. 42.
  20. Ó Fearghail, 1970, p. 16.
  21. Ó Fearghail, 1970, pp. 35—36.
  22. [cain.ulst.ac.uk/proni/1970/proni_CAB-4-1532_1970-07-07.pdf Выводы заседания совета министров в Стормонтском замке 7 июля 1970 года] (англ.). CAIN.ulst.ac.uk. Проверено 27 мая 2016.
  23. Ó Fearghail, 1970, p. 19.
  24. Ó Fearghail, 1970, p. 20.
  25. Ó Fearghail, 1970, p. 21.
  26. 1 2 English, 2003, p. 136.
  27. 1 2 Bishop, Mallie, 1988, p. 160.
  28. 1 2 3 [cain.ulst.ac.uk/sutton/chron/1970.html Саттонский показатель смертности за 1970 год] (англ.). CAIN.ulst.ac.uk. Проверено 27 мая 2016.
  29. Ó Fearghail, 1970, p. 12.
  30. Ó Fearghail, 1970, p. 14.
  31. Taylor, 1997, p. 83.
  32. Brendan Hughes. [indiamond6.ulib.iupui.edu:81/charliehughes.html IRA Volunteer Charlie Hughes And The Courage Of The Brave] // The Blanket. — 2002. — 10 сентября.</span>
  33. </ol>

Литература

  • Ó Fearghail, Seán Óg. [cedarlounge.wordpress.com/2010/07/03/left-archive-law-and-orders-the-belfast-curfew-of-3-5-july-1970-central-citizens-defence-committee/ Law (?) and Orders: The Belfast 'Curfew' of 3–5 July 1970]. — Dundalgan Press, 1970.
  • Hanley, Brian; Millar, Scott. [books.google.ru/books?id=53hnPgAACAAJ The Lost Revolution: The Story of the Official IRA and the Workers' Party]. — Dublin: Penguin Ireland, 2009. — 658 p. — ISBN 1844881202, 9781844881208.
  • English, Richard. [books.google.ru/books?id=4IdlQgAACAAJ Armed Struggle: The History of the IRA]. — London: MacMillan, 2003. — 486 p. — ISBN 1405001089, 9781405001083.
  • Taylor, Peter. [books.google.ru/books?id=KbhzQgAACAAJ Provos: The IRA and Sinn Fein]. — London: Bloomsbury, 1997. — 376 p. — ISBN 074753392X, 9780747533924.
  • Moloney, Ed. [books.google.ru/books?id=fxJxPwAACAAJ A Secret History of the IRA]. — Penguin Canada, 2002. — 600 p. — ISBN 0143013483, 9780143013488.
  • Bishop, Patrick; Mallie, Eamonn. [books.google.ru/books?id=czdpQgAACAAJ The Provisional IRA]. — London: Corgi, 1988. — 489 p. — ISBN 055213337X, 9780552133371.
  • Shanahan, Timothy. [books.google.ru/books?id=pBRhmBsVrHMC The Provisional Irish Republican Army and the Morality of Terrorism]. — Edinburgh University Press, 2009. — 245 p. — ISBN 0748635300, 9780748635306.
  • Dillon, Martin. [books.google.ru/books?id=qNDx0wXsLC8C The Dirty War]. — Arrow, 1991. — 502 p. — ISBN 0099845202, 9780099845201.
  • Chibnall, Steve. [books.google.ru/books?id=KRoYNfqqvZ0C Law-and-order News: An Analysis of Crime Reporting in the British Press]. — Psychology Press, 2003. — 288 p. — ISBN 0415264081, 9780415264082.
  • Rafferty, Oliver. [books.google.ru/books?id=gVrEemCr5UUC Catholicism in Ulster, 1603-1983: An Interpretative History]. — Univ of South Carolina Press, 1994. — 306 p. — ISBN 1570030251, 9781570030253.
  • T. G. Fraser. [books.google.ru/books?id=a9SUxSJRZNgC Ireland in Conflict, 1922-1998]. — Routledge, 2000. — 89 p. — ISBN 0415165490, 9780415165495.

Ссылки

  • [cain.ulst.ac.uk/othelem/chron/ch70.htm CAIN chronology for 1970]  (англ.)
  • [cain.ulst.ac.uk/ephemera/leaflet/PD_Free_Citizen_070770_78r.jpg People’s Democracy pamphlet on the incident]  (англ.)


Отрывок, характеризующий Схватка за Фоллз

Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.