Керкира (остров)

Керкира (остров)Керкира (остров)

</tt>

Керкира греч. Κέρκυρα
39°37′26″ с. ш. 19°49′12″ в. д.39.62389° с. ш. 19.82000° в. д. / 39.62389; 19.82000
Акватория	Ионическое море
Страна	Греция Греция
Регион	Ионические острова
Район	Керкира
Керкира
Площадь	593 км²
Наивысшая точка	гора Пандократор, 906 м
Население ([[2011 год]])	102 071 чел.
Плотность населения	172,126 чел./км²

Ке́ркира (греч. Κέρκυρα), Ко́рфу (итал. Corfù) — греческий остров, самый северный и второй по площади (593 км²) среди Ионических островов. Население — 102 071 житель (2011 год). Керкира — одно из самых популярных мест туристического отдыха в Греции.

Термин и ударение

В русском языке широко распространено название Ко́рфу, хотя правильнее по-итальянски ставить ударение на второй слог, Корфу́. Новейшая БРЭ даёт оба ударения: Ко́рфу́. Название Ке́ркира является официальным и используется на русскоязычных картах, изданных Роскартографией, но в коммерческих целях почти не используется, например, в онлайн-сервисах, предоставляющих туристические услуги. Одноимённый административный центр по-русски (и по-гречески) именуется словом Керкира, но в ряде современных европейских языков (английском, французском, итальянском, немецком), как правило, Корфу.

Греческое название Керкира или Коркира связано с двумя значительными водными символами: Посейдоном, богом моря, и Асопом, греческим божеством и крупной рекой на материковой части Греции. В мифе Посейдон влюбился в Керкиру, дочь Асопа и речной нимфы Метопы, и украл её, что было традиционно для мифов той эпохи. Посейдон привёз Керкиру на до того неизвестный остров и, будучи безумно влюблённым, предложил её имя Коркира в качестве названия острова, которое постепенно превратилось в Керкира (дорийский диалект). У них родился ребёнок, которого назвали Феак, в честь чего население острова стали называть Феаками. Этот термин под влиянием латинского трансформировалось в феакийцев.

Название Корфу произошло из итальянского изменённое от византийского Κορυφώ (Корифо), означающее «город гор», произошедшее, в свою очередь от греческого Κορυφαί (Корифай) (гребень горы), подразумевающей два пика Палайо Фрорио.

Общая характеристика

Остров вытянут параллельно побережью материка на 65 км. Северная часть острова находится у побережья Саранды, Албания, от которого отделён проливом шириной от 3 до 23 км, а южная часть острова расположена напротив побережья Теспротии (Феспротии), Греция. Северная, более широкая часть, гориста (меловая и юрская системы), высшая точка 906 м (гора Пандократор), южная часть представляет узкую, невысокую, холмистую полосу (третичное отложение).

Остров является основной частью нома Керкира. Административный центр также называется Керкира (Корфу). Там размещён Ионический университет (англ.).

Остров очень живописен и, за исключением южной части, весьма плодороден. Главные производимые продукты — оливковое масло, южные фрукты и вино; мука ввозится. По всему острову проложены относительно хорошие дороги.

Остров связан с историей Греции с истоков древнегреческой мифологии.

Объединение с современной Грецией в 1864 г. объединило и исторические линии острова и материка, избавив остров от каких-либо новых интервенций. Наследство исторической борьбы проявляется в замках, охраняющих стратегически важные точки по всему острову. Два замка расположены в столице, единственном городе Греции, защищённом таким образом. В результате город Керкира была официально объявлена Кастрополисом (городом замков) греческим правительством.

В 2007 г. старый город был включён во Всемирное наследие ЮНЕСКО по рекомендации ИКОМОСа.

География

По форме остров напоминает серп, с которым его сравнивали в древности: вогнутая сторона, с городом и портом Керкира в центре, расположена напротив побережья Албании. При площади в 593 км², длина острова составляет 64 км, а ширина — 32 км.

Две высокие гряды делят остров на три части, где северная — гористая, центральная — холмистая и южная — низменная. Более значительная гряда, в которую входит Пандократор (Παντοκράτωρ), древнее горное образование, тянется на восток и запад от мыса Фалакро до мыса Псаромита и достигает максимального уровня на вершине, давшей название всей цепи.

Вторая вершина находится на горе Айи-Дека (Άγιοι Δέκα — «Десять святых»). Остров, состоящий из различных отложений известняка, имеет множество различных формаций, благодаря чему виды с высоких точек великолепны. Пляжи расположены в Агиос Гордис, лагуне Кориссион, Агиос Георгиос, Маритии, Кассиопии, Сидари, Палеокастрице и других местах. Корфу расположен недалеко от геологической формации Кефалинии, в результате чего происходили землетрясения. Архитектура города Керкира и окружающих земель сохранила свои традиции с XVI-го века.

Протяжённость береговой линии Керкиры — 217 км. Самая высокая точка — гора Пандократор — составляет 906 м, вторая по высоте точка Стравоскиади (849 м). Наибольшее количество мысов и выступов расположены в Агиа Айкатерини, Дристисе на севере, Лефкими и Аспрокавос на юго-востоке и в Мегачоро на юге. Два острова также расположены у восточного побережья, в центре заливов Гувиа и Керкира, и называются соответственно Лазарето и Видо (Птихия). Зоны кемпинга расположены в Палеокастрице, Агриллие, Пирги, Роде, Гувии и Мессонги.

Флора

Возделываются олива, груша, гранат, яблоня, инжир и виноград. Из них яблоня и груша сегодня редки на Корфу, а вот остальные прекрасно цветут, вместе с другими фруктовыми деревьями, растущими в южной Европе, к ним же добавились кумкват, локва, опунция и, в некоторых местах, бананы. В некультивированных зонах растёт мирт, земляничное дерево, лавр и каменный дуб, создавая буйный подлесок. Травы также широко представлены на острове.

Климат

Средняя годовая температура 22 °С; атмосферных осадков 1280 мм. Дождливое время — с октября по март.

Месяцы	I	II	III	IV	V	VI	VII	VIII	IX	X	XI	XII
Длина светового дня	4	5	7	7	9	10	12	11	9	6	4	2
Максимальная температура [°C]	14	15	16	19	23	28	31	32	28	23	19	16
Минимальная температура [°C]	8	8	10	12	15	19	20	22	20	16	13	10
Количество дождливых дней	13	11	9	7	5	2	1	1	5	9	12	15

История

Ранняя история

Коркира (Κόρκυρα) считается островом Схерия (Σχερία) Гомера, и его ранние обитатели звались Феаками. Во времена, без сомнения, более ранние, чем основание Сиракуз, остров был заселен поселенцами из Коринфа и, возможно, ещё раньше эмигрантами из Эретрии. Великолепная торговая позиция Коркиры на дороге между Грецией и Западом обусловило быстрый рост. Население острова, возможно под влиянием поселенцев не-коринфского происхождения, в противоположность остальным колониям Коринфа, имело независимые и даже сепаратистские настроения относительно материнского города. Это противостояние достигло пика в VII век до н. э., когда флоты Корфу и Коринфа вступили в морской бой, первый в истории Греции (примерно 664 год до н. э.). Это восстание закончилось завоеванием Коркиры Коринфским тираном Периандром (Περίανδρος), сподвигнувшим вновь приобретённые территории принять участие в колонизации Аполлонии Иллирийской. Сначала Периандр поставил править Керкирой своего сына Николая, но тот был убит в ходе восстания. Подавив восстание, Периандр посадил на Керкире своего племянника Псамметиха. После смерти Периандра Псамметих вернулся в Коринф и Керкира вернула себе независимость, и впредь посвятила себя чисто торговой политике. Во время персидского вторжения в 480 до н. э. на острове был собран второй по численности флот Греции (60 кораблей), однако он так и не принял участия в боях. В 435 до н. э. остров снова был втянут в конфликт с Коринфом и привлек себе в помощь Афины (Битва при Сиботских островах). Новый альянс стал одним из инициаторов Пелопоннесской войны, в которой Керкира была морской базой афинян, хотя и не выставила свой собственный флот. Остров был практически потерян для афинян после двух попыток олигархической фракции совершить революцию. В обоих случаях народная партия побеждала и совершала кровавую расправу над олигархами (427 и 425 год до н. э.). Во время сицилийской кампании афинян Керкира служила им базой снабжения. После третьего безуспешного восстания олигархов (410 до н. э.) остров практически перестал принимать участие в войне. В 375 году до н. э. он снова вошёл в Афинский морской союз. Через два года спартанцы осадили остров, однако, несмотря на разорение окружающих земель, он выдержал осаду. В эллинистический период Керкира регулярно подвергалась нападениям с разных сторон.

После безрезультатной осады Македонским царём Кассандром, остров был захвачен спартанцами во главе с Клеонимом, сыном Клеомена (303 год до н. э.); после чего вернул себе независимость (299 до н. э.), а затем вновь захвачен Агафоклом. Последний отдал Корфу в приданое своей дочери Ланассе на свадьбу с Пирром, царём Эпира. После этого остров стал членом Эпирского союза. Видимо тогда было основано поселение Кассиопея как база для экспедиций Пирра. Остров стал независимым после смерти Александра II Эпирского (255 до н. э.). В 229 до н. э. остров захватили иллирийцы, но быстро был занят римским флотом и оставался римской базой примерно до 189 до н. э.. В это время Корфу управлялся префектом, назначавшимся консулом, однако в 148 году до н. э. был включен в провинцию Македония. В 31 до н. э. он служил Октавиану в качестве базы против Марка Антония. После окончательного распада Римской Империи в 395 году н. э. Керкира осталась в Восточной Римской Империи, позднее ставшей Византийской.

Средние века

Отойдя на второй план после основания города Никополя в Эпире, Керкира надолго исчезает из поля зрения. С усилением норманнского королевства на Сицилии и усилением итальянского флота остров снова стал частым объектом нападений. В 1081—1085 его удерживал Роберт Гвискар, в 1147—1154 Рожер II Сицилийский. Во время разгрома Византии крестоносцами остров захватили генуэзские корсары (1197—1207), но были изгнаны венецианцами. В 1214—1259 островом владел греческий Эпирский деспот. Затем островом Корфу завладело (1267) Неаполитанское королевство. Остров постоянно подвергался частым нападениям искателей удачи, и решил (1386) вверить свою судьбу Венеции. В 1401 Венецианская республика объявила его формальную независимость.

Правление венецианцев

Керкира принадлежала Венеции почти 400 лет (1401—1797), хотя несколько раз её захватывал турецкий флот и сухопутные войска. Турки подвергли Керкиру четырём осадам: в 1537, 1571, 1573 и 1716 годах. Эффективность венецианских укреплений, также как и византийские укрепления в Ангелокастро, Кассиопии, Гардики и других помогла Корфу остаться последним бастионом захваченной греческой христианской цивилизации на Южных Балканах после падения Константинополя. Возможно, Корфу обязан Венецианской республике тем, что остался единственной частью Греции, никогда не завоёванной мусульманами.

Серия попыток Османской империи захватить остров началась в 1431, когда турецкие войска под предводительством Али Бея высадилась на острове, попытались взять замок и опустошили окружающие земли, однако были повержены.

Первая большая осада началась 29 августа 1537, когда 25 000 солдат турецкого флота высадились на остров, разграбили его и увели 20 000 пленных в рабство. Однако несмотря на разорение деревень, городская крепость продержалась двенадцать дней при постоянных атаках турок, после чего те были вынуждены отступить по причине плохого снабжения и возникшей среди турецких солдат эпидемии.

Тридцать четыре года спустя, в августе 1571, турки вернулись. Захватив Паргу и Муртос, они атаковали Паксос. После этого они высадились на южном побережье Корфу и захватили большой плацдарм от южной оконечности острова у города Лефкими до Ипсоса на восточной стороне посередине острова. Вся эта территория была разграблена, как и в прошлый раз. Однако городская крепость вновь выстояла, доказав стойкость бойцов и инженерные умения венецианских строителей. Стоит упомянуть и о другой крепости, Ангелокастро (греч. Αγγελόκαστρο означает «Замок Ангела» в честь его византийского владельца Ангелоса Комнена), расположенной на северо-западном побережье около Палеокастрицы (Παλαιοκαστρίτσα означает «Место старого замка») и стоящей на круче и камнях, которая является сегодня достопримечательностью и которая тоже выдержала турецкую осаду.

Вторая крупная осада Корфу была предпринята во время последней Турецко-Венецианской войны (1714—1718). После завоевания Пелопоннеса в 1715, оттоманский флот Бутринти встал напротив Корфу.

8 июля 1716 года турецкий флот, доставивший 33 000 человек десанта, приплыл на Корфу из Бутринти и захватил плацдарм в Ипсосе. В тот же день венецианский флот встретился с турецким в проливе Корфу и одолел в последовавшей битве. 19 июля после захвата нескольких отдельных фортов, османская армия достигла холмов вокруг города Корфу и осадила его. Несмотря на постоянные атаки и тяжелые бои, турки не смогли сломить оборону города и были вынуждены снять осаду через 22 дня. 5000 венецианских и иностранных купцов совместно с 3000 корфиотов под предводительством Иоганна Шуленбурга, командовавшего обороной, снова праздновали победу. Изгнание турок широко праздновалось в Европе, поскольку Корфу виделся бастионом западной культуры против Османской империи. Тем не менее сегодня эта роль острова забыта или на неё просто не обращают внимания.

Венецианская политика и традиции

Город Корфу очень отличается от большинства греческих городов своей уникальной историей. Большая его часть напоминает о временах, когда остров принадлежал Венеции. Многие семьи, говорившие по-венециански, всё время селились на Корфу, и до второй половины XX века венецианский язык звучал на его улицах. За это время местный итало-румейский греческий усвоил огромное количество итальянских и венецианских слов, которые и сегодня активно используются.

Венецианские правители проводили мягкую политику по отношению к местным феодалам, которые приняли некоторые венецианские обычаи. Корфиотам позволялось обогащаться, выращивая оливы, но запрещалось вступать в торговую конкуренцию с Венецией. Остров служил убежищем для греческих учёных и в 1732 на острове была основана первая академия в современной Греции. Корфский богослов и ученый Никифор Феотоки (1732—1800) стал известен как преподаватель в Греции и православный архиепископ в России, куда он переехал в конце жизни.

Итальянские евреи искали убежища на Корфу от преследований и разговаривали на собственном еврейско-итальянском языке, состоявшем из иврита и венецианского с вкраплением греческих слов.

Венецианское влияние помогло и развитию оперы. Во время венецианского правления в корфиотах развилась горячая любовь к итальянской опере, которая стала двигателем экстраординарного музыкального развития острова в этот период. Именно в это время здесь появилась первая Опера в Греции. К сожалению, Оперный театр очень сильно повреждён немцами во время Второй мировой войны.

Венецианцы активно продвинули католицизм за четыре века своего правления. Хотя сегодня большинство жителей острова принадлежит к Элладской православной церкви, 5 % католиков говорят о былых обычаях. Эти католики — в основном семьи, прибывшие с Мальты, а также из Италии, и сегодня католическая коммуна насчитывает около 4000 человек (⅔ мальтийской диаспоры), которые практически все живут в венецианской цитадели в городе Корфу в полной гармонии с православными. Как и остальные греческие католики, они празднуют пасху, используя один календарь с православной церковью.

Островная жизнь впитала и гастрономическое венецианское влияние, как например самое популярное на острове блюдо «Софрито».

XIX век

По Кампо-Формийскому миру (1797) Корфу отошёл к революционной Франции, которая владела им два года в качестве департамента Corcyre. В ходе войны второй коалиции совместные русско-оттоманские силы под предводительством адмирала Ушакова в 1799 году изгнали французов. На короткое время остров стал столицей самоуправляющейся Республики Семи Островов под протекторатом турок. В 1807 по Тильзитскому миру власть снова была передана французам. В 1809 она была свергнута британским флотом, который захватил и остальные Ионические острова. Когда по Парижскому миру 5 ноября 1815 Ионические острова стали протекторатом Великобритании, Корфу стал местом пребывания Верховного комиссара (англ.) Ионической Республики. Британские комиссары, по сути автократы, несмотря на существование местного сената, использовали строгую манеру управления, давшую определенное улучшение материального положения острова, однако её строгость не радовала местное население. 29 марта 1864 Великобритания, Греция, Франция и Россия подписали Лондонский договор о передаче суверенитета Греции. Так, 28 мая 1864 при поддержке Верховного комиссара, Ионические острова вошли в состав Греции.

Первая мировая война

Во время Первой мировой войны остров служил убежищем для сербской армии, которая отходила туда на союзных кораблях с оккупированной Австро-Венгрией и Болгарией родины. Во время их пребывания большое количество сербских солдат умерло от усталости, голода и болезней. Большинство их останков захоронено в море около острова Видо, на котором был поставлен памятник в благодарность греческому народу от сербов. Из-за этого воды вокруг острова известны среди сербов как голубое кладбище.

Корфский кризис

27 августа 1923 в Зепи, небольшом селении на длинной дороге между Яниной и Какавией, между 50-м и 53-м километрами, на границе между Грецией и Албанией, была убита группа итальянских офицеров во главе с генералом Энрико Телини, занимавшаяся вопросами демаркации греко-албанской границы. 29 августа Италия предъявила греческому правительству ультиматум, в котором содержались требования официальных извинений со стороны Греции, выплаты 50 миллионов лир в качестве компенсации и наказания убийц. Грекам не удалось найти виновников убийства и тогда, в подкрепление ультиматума, 31 августа 1923 года итальянские части провели бомбардировку и захватили остров Корфу. Нападение на остров стало иллюстрацией решимости итальянских фашистов возвысить Италию до уровня великой державы, которая уже более не раболепствовала перед Францией или Англией.

3 сентября 1923 года Лига Наций по просьбе Греции провела заседание, на котором осудила захват острова и приняла постановление о проведении процедуры международного арбитража. Благоприятное по отношению к Италии решение было признано Грецией, и 29 сентября 1923 года итальянские войска покинули Корфу.

Вторая мировая война

В ходе итало-греческой войны Корфу был захвачен итальянцами в апреле 1941. Они управляли островом и Ионическими островами отдельно от Греции до сентября 1943, когда Корфу был сделан частью итальянского королевства в соответствии с планом Бенито Муссолини Большая Италия. В ходе Второй мировой войны 10-я пехотная дивизия Греческой армии, состоявшая в основном из корфских солдат, имела своей задачей защиту острова. Дивизия приняла участие в операции «Латцидес», которая была героической, но безуспешной попыткой победить итальянские войска. После поражения Греции от фашистов, остров перешёл под контроль Италии. В первое воскресенье ноября 1941 ученики всех высших школ Корфу приняли участие в студенческом протесте против оккупации. Впоследствии многие корфиоты переправились в Эпир и ушли в партизаны.

После падения итальянского фашизма, 14 сентября 1943 Корфу подвергся бомбардировке люфтваффе. Итальянцы капитулировали и остров оккупировали немцы. Мэр Корфу Колас был коллаборационистом и принял несколько антисемитских нацистских законов.

Корфу был освобожден британскими войсками, высадившимися 14 октября 1944, когда немцы эвакуировались из Греции. Королевский флот осмотрел пролив Корфу на наличие мин в 1944 и 1945 и не обнаружил их там.

После войны и современный Корфу

После Второй мировой войны и гражданской войны остров был перестроен по генеральной программе реконструкции Греческого Правительства и многие классические элементы архитектуры были сохранены. Экономика росла, однако часть населения покинула остров, отправившись в другие области страны. Здания, возведенные во время итальянской оккупации, были направлены на службу обществу. В 1956 Мария Десилла Каподистрия, родственница первого правителя Греции Иоанна Каподистрия, была избрана мэром Корфу и стала первой женщиной мэром в Греции. В деревни электричество было проведено в 1950-х, греческая радиостанция на Корфу появилась в марте 1957, телевидение появилось в 1960-х, а подключение к Интернету произошло в 1995 Ионический университет был основан в 1984. Из-за пренебрежения Афинского правительства, местные бизнесмены и другое население предложили сформировать партию, выступающую за автономию, которая должна принять участие в выборах 2010.

Археология и архитектура

От классики до модерна

На Корфу сохранилось несколько исторических мест. Место древнего города Коркира (Керкира) точно установлено и находится в 2 км на юго-восток от современного города на узком куске земли между солёным озером Халикиопуло и заливом Кастрадес, в каждом из которых был порт. Под холмом Аценсион сохранился храм, обычно называемый храмом Посейдона, простое куполообразное строение, которое сохранило свою архитектурную специфичность, несмотря на сильное разрушение. От Кассиопеи, единственного важного древнего города помимо столицы, имя до сих пор сохранилось в современной деревне Кассиопии, где можно найти развалины старинных зданий. Однако храм Зевса Кассиопейского, в честь которого был назван город, полностью исчез. На острове находится множество монастырей и других строений времен венецианского правления, самыми известными из которых являются Палеокастрицы, Сан Сальвадор и Пелека. Многочисленных туристов привлекает «Ахиллеон» — дворец, построенный Елизаветой Баварской и купленный Вильгельмом II в 1907.

Итальянская архитектура

Город Корфу известен своей итальянской архитектурной, особенно примечателен «Листон», сводчатая колоннада с различными кафе на краю «Спьянады». Другие городские доминанты — городская мэрия, старая и новая крепости, дворец святых Михаила и Георгия, бывшая резиденция британских губернаторов и сената Ионической республики, и летний дворец «Мон Репо», ранее принадлежавший греческой королевской семье, где родился Герцог Эдинбургский. Парк Мон Репо расположен рядом с Палайополисом Керкиры, где проводит раскопки Греческая Археологическая Служба совместно бельгийским Университетом Лувен-ля-Нёв и Брауновским университетом, США. Экспонаты, найденные на раскопках, выставлены в музее дворца Мон Репо.

Архитектурные катастрофы Второй Мировой

Во время Второй мировой войны остров был подвергнут бомбардировкам немецкими ВВС, что привело к разрушению многих городских строений, включая рынок (αγορά) и Отель Белла Венеция. Самыми большими архитектурными потерями от бомбардировок Люфтваффе стали великолепные здания Ионической академии (Ιόνιος Ακαδημία), и муниципального театра, заменившего в 1901 Nobile Teatro di San Giacomo di Corfù. На этом месте затем было построено здание современной архитектуры. В местном парламенте велись споры о сносе этого нового здания и возведении копии старого театра. А вот Ионический университет отстроил здания Академии во всей красе.

Ахиллеон

Императрица Елизавета Баварская, также известная как Сисси, была женщиной, любившей красоту. Она потеряла единственного сына кронпринца Рудольфа после его самоубийства в 1889. Годом позже в 1890 она построила летний дворец в районе Гастури (Γαστούρι) южнее города, с сильным мифическим героем Ахиллесом в качестве основной темы.

Дворец с неоклассическими греческими статуями, окружающими его — это памятник как платоническому романтизму, так и эскапизму. Он был назван Ахиллеон (Αχίλλειον) в честь героя Гомера Ахиллеса. И в основном здании, и в садах дворец наполнен картинами и статуями Ахиллеса, изображающими Троянскую войну. Императорские сады на возвышении смотрят на окружающие зеленые холмы и долины, а также на Ионическое море. Центральное место в садах занимает статуя на высоком пьедестале, изображающая смертельно раненного Ахиллеса (Αχιλλεύς Θνήσκων, «Ахиллес Тнескон», Ахиллес Умирающий) без всякого высокомерия, одетого в простую одежду и коринфский шлем. Эта статуя была создана немецким скульптором. Герой изображен лишенным званий и чинов и кажется обычным человеком и одновременно героем, все время пытающимся вытащить стрелу Париса из пятки.

В противоположность статуе, на главной лестнице дворца находится огромная картина побеждающего Ахиллеса, полного гордости. Одетый во все королевские и военные регалии, стоящий на колеснице, он тащит безжизненное тело Гектора на глазах у ошеломленной толпы, смотрящей с грустью со стен Трои.

В 1898 императрица Сисси была убита в возрасте 60 лет анархистом в Женеве. После её смерти дворец был продан немецкому кайзеру Вильгельму II. Позднее он был приобретен государством и превращен в музей.

Мост Кайзера

Немецкий кайзер Вильгельм II также очень любил проводить время на Корфу. Купив Ахиллеон после смерти Сисси, он нанял Карла Людвига Шпренгера в качестве ландшафтного архитектора дворца, а также построил мост, названный местными в его честь «Мостом Кайзера». Мост предназначался для того, чтобы добираться до пляжа не пересекая дорогу, основную артерию острова между севером и югом. Мост сократил расстояние от нижней части сада до соседнего пляжа. Его развалины, памятник имперской роскоши и личного комфорта, являются заметной точкой на трассе. По иронии судьбы, центральная часть моста была снесена немецкими военными во время Второй мировой войны, чтобы дать проезд военным грузовикам.

Городской ландшафт

Старый город

Город Корфу расположен на широкой части полуострова, чьё окончание в Старой крепости отрезано от города искусственным рвом, созданным в естественном стоке, с морской водой внизу. Сегодня он служит в качестве пристани и называется «Контрафосса». Старый город, росший внутри фортификаций, где каждый метр был на вес золота, опутан лабиринтом узких улочек мощеных булыжником, иногда кривыми, но всегда ярким и чистым. Эти улицы известны как «кантуниа» (греч. καντούνια), и старейшие из них иногда повторяют неровности рельефа, а некоторые слишком узкие для автомобильного транспорта. Пешеходная зона идет вдоль побережья залива Гаритса (Γαρίτσα), между городом и крепостью, со знаменитым сквером-променадом Спьянадой. Западнее Спьянады, в галерее «Листон» (греч. Λιστόν), построенной в начале XIX в. по образцу парижской улицы Риволи, расположены многочисленные кафе и рестораны.

Палео Фрурио

«Старая крепость» (греч. Παλαιό Φρούριο, «Палео́ Фру́рио») — это старая венецианская крепость, построенная на искусственном островке с оборонительными сооружениями по всему периметру, хотя некоторые отрезки, особенно на восточной стороне, постепенно разваливаются и падают в море. Однако интерьер отреставрирован и используется для культурных мероприятий, таких как концерты, и звуковых и световых шоу, где исторические сцены разыгрываются с использованием звуковых и световых спецэффектов. Эти события происходят в сердце древних фортификаций с Ионическим морем на заднем плане. Высшая точка в центре цитадели вздымается как огромный обелиск с военным обзорным пунктом с огромным крестом на вершине. У его подножия расположена церковь св. Георгия в классическом стиле с добавлением шести дорических колонн, в противоположность византийскому архитектурному стилю православных церквей основной части Греции, построенная во время британского правления и навязывания англиканской церкви.

Нео Фрурио

Новая крепость (греч. Νέο Φρούριο, «Не́о Фру́рио»), — это огромный комплекс оборонительных сооружений, возведенных в северо-восточной части города. Огромные стены доминируют над ландшафтом вдоль дороги, проходящей от Нового Порта (греч. Νέο Λιμάνι, «Нео Лимани») через рыбный рынок (греч. ψαραγορά) к городу. До недавнего времени новая крепость была закрытой территорией из-за размещённого там морского гарнизона. Ныне ограничения сняты и крепость открыта для публичного доступа; туристы совершают экскурсии по лабиринтам средневековых коридоров и оборонительных сооружений. Крылатый лев святого Марка, символ Венеции, можно найти через определенные интервалы по всей крепости.

Ано и Като Платея и музыкальный павильон

Напротив старой венецианской крепости расположена большая площадь под названием Спьяна́да (греч. Σπιανάδα), разделенная улицей на две части: Ано Платиа (греч. Ανω Πλατεία Верхняя площадь) и Като Платиа (греч. Κάτω Πλατεία Нижняя площадь). Это самая большая площадь в Юго-Восточной Европе и одна из крупнейших во всей Европе, заполненная зелеными насаждениями и интересными постройками, как, например, ротонда в романском стиле времён британской администрации, известная как памятник Мейтленда, построенный в память о британском офицере, сэре Томасе Мейтленде. В 2002 г. российским посольством открыт скромный памятник адмиралу Ушакову. Богато украшенный музыкальный павильон также расположен на площади. В нём местный Филармонический оркестр (греч. Φιλαρμονικές) даёт концерты классической и популярной музыки. Като Платея также иногда служит местом проведения матчей по крикету. В Греции в крикет играют только на Корфу, где он появился во времена британского протектората.

Палеа Анактора и сады

Севернее Като Платея расположен Палеа Анактора (Παλαιά Ανάκτορα, старый дворец), большой комплекс строений в романском стиле, использовавшийся для размещения короля Греции и британских губернаторов острова. Сегодня комплекс открыт для широкой публики и используется для различных выставок, например музея азиатского искусства. Дворцовые сады, наполненные старыми венецианскими прудами, экзотическими деревьями и цветами, возвышаются над заливом, видным сквозь старые венецианские фортификации и башни. Морские бани (Μπάνια τ' Αλέκου) расположены у подножия стен, защищающих сад. Находящееся в парке кафе имеет свою художественную галерею, где выставляются местные и иностранные художники и известно среди местных как «Арт Кафе». Отсюда можно наблюдать и корабли, проходящие по узкому каналу острова Видо (Νησί Βίδου) на север по пути в порт Корфу (Νέο Λιμάνι), и высокоскоростные паромы на подводных крыльях из Игуменицы, идущие поперек видимого пространства.

Старый город и Понтикониси

. В некоторых частях старого города можно найти дома времен венецианского правления. Архитектура старого города находится под сильным влиянием венецианского архитектурного стиля, происходящим от длительного присутствия Венеции. Маленькие старые переулки и старые здания напоминают саму Венецию. Из 37 греческих церквей главными являются городской кафедральный собор, собор Святого Спиридона, где лежат мощи покровителя острова, и пригородная церковь святых Ясона и Сосипатроса (Αγιοι Ιάσων και Σωσίπατρος) у входа на полуостров Канони, старейшая на Керкире, посвящена двум святым, принесшим христианство на остров. Расположенный рядом островок Понтикониси (по гречески «мышиный остров») хотя и маленький, однако очень зелёный, покрыт деревьями и поднимается над водой всего на 2 м. На Понтикониси расположен монастырь Пантократор (Μοναστήρι του Παντοκράτορος). Белокаменная лестница монастыря издалека выглядит как мышиный хвост, что и дало острову имя «мышиного».

Остров Лазаретто

Остров Лазаретто, ранее известный как Агиос Димитриос, расположен в двух морских милях от города Корфу. Остров имеет площадь 7 гектар и находится под управлением Греческой Национальной Туристической Организации. Во время венецианского правления в начале XVI-го века на острове был построен монастырь, а чуть позднее был основан лепрозорий, после чего остров и получил своё имя. В 1798 во время французской оккупации остров был захвачен русско-турецким флотом, использовавшим его как военный госпиталь. Во время британской оккупации в 1814 лепрозорий был снова открыт после реставрации и после ухода в 1864 британцев лепрозорий периодически использовался. Во время Второй мировой войны оккупационное правительство фашистов создало концентрационный лагерь на острове для захваченных членов греческого сопротивления, хотя сегодня остались только два здания, служивших штабом Итальянских войск, маленькая церковь и стена, напротив которой приговоренных расстреливали.

Экономика

На Корфу в основном растет олива и виноград, оливковое масло и вино здесь производились с античности. Основные сорта винограда на Корфу — местные белый «Какотригес» и красный «Петрокорито», кефалинийский белый «Робола», эгейский «Москато» (белый мускат), ахайский «Мавродафе» и другие.

В современности профессиональная культивация и хороший климат принесли на остров кумкват и бергамот, которые активно используются для производства сладостей и ликеров. Корфу также производит продукты животного происхождения, такие как гравьера (разновидность грюйера), корфский сыр, корфское масло, приправленное масло для готовки и хлеба, сделанное из овечьего молока, и номбуло, колбаса из свинины и сала, приправленная апельсиновыми цукатами, орегано, тмином и другими ароматными травами.

Остров снова стал важной остановкой на маршрутах судов и хорошо торгует оливковым маслом. Раньше также активно экспортировался лимон, выращивавшийся здесь.

Важнейшей составляющей экономики острова является туризм. Для многих работа есть лишь во время туристического сезона. Кроме того, в высокий сезон на остров съезжаются студенты со всего мира, чтобы совместить заработок и отдых. Они устраиваются в местные отели, рестораны и другие развлекательные заведения, полдня работая, а полдня развлекаясь.

Транспорт

Остров охватывают две трассы GR-24 на северо-западе и GR-25 на юге.

• Греческая национальная дорога 24, Корфу — Палеокастрица
• Греческая национальная дорога 25, Корфу — Лефкими

Из Керкиры отправляются международные паромы в Италию (Бари), на греческий материк (в Игуменицу и Патры) и на некоторые Ионические острова (Паксос, Закинф, Кефалония). Кроме обычных (крупногабаритных) паромов ходят быстроходные суда на подводных крыльях (так называемые «Летающие дельфины»). Из небольшого порта Лефкимми на южной оконечности острова также ходит паром на материк. Паромное сообщение разнообразно лишь в туристический сезон; в остальное время года регулярно лишь паромное сообщение между Корфу и Игуменицой.

Международный аэропорт Иоаннис Каподистрия находится примерно в километре от столицы острова и всего в нескольких сотнях метров от острова Понтикониси, на который при посадке открывается великолепный вид вместе с монастырём Влахерна, расположенным на островке к югу от полуострова Канони.

Из аэропорта летают внутренние рейсы Olympic Airlines (OA 600, 602 и 606), и Aegean Airlines (A3 402, 404 и 406). Также на водном самолёте Air Sea Lines, греческого оператора водных самолётов (компания перестала функционировать в 2009, возможно возобновит полёты в 2012), можно добраться до Паксоса, Лефкаса, Итаки, Кефалинии, Янины, Патр и Бриндизи в Италии. В аэропорт также совершают рейсы несколько авиакомпаний лоу-кост, в основном в разгар туристического сезона.

От Нового порта в столице до основных населённых пунктов на острове примерно шесть раз в день ходят «зелёные» автобусы: в Глифаду, Сидари, Палеокастрицу, Роду, Лефкимми, Ахарави и Пири. Оттуда же дважды в день отходят автобусы в Афины и Салоники. 12 городских автобусных маршрутов, т. н. «синих автобусов» с интервалом 30-90 мин., начинаясь на площади Сарокко или рядом с ней, заканчиваются в пригородах: Беницесе (№ 6), Ахиллеоне (№ 10), Курамадесе (№ 5), Пелекасе (№ 11), Агиос Иоаннисе (№ 8), Эвропули (№ 4), Ипсосе (№ 7), Кефаломандуко (2b), Комбици (№ 14) и в аэропорту (№ 19). От Спьянады до оконечности полуострова Канони, откуда открывается вид на о. Понтикониси, ходит № 2а.

Туризм

Туристический бизнес — ведущая отрасль экономики Корфу.

Северо-восточное побережье было сильно улучшено британскими туристическими компаниями строительством больших дорогих вилл для отдыха.

Гостиницы расположены по всему побережью острова. Среди самых популярных мест туристического отдыха: на юго-востоке острова городок Кавос, ориентированный на молодёжный отдых , Палеокастрица на северо-западе и Перама, в нескольких километрах на юг от столицы, откуда открывается один из лучших и наиболее известных видов на побережье, на Влахернский монастырь и островок Понтикониси.

Остров является популярным местом паломничества для православных и католиков, так как в храмах острова пребывают мощи святых Спиридона Тримифунтского и блаженной Феодоры, а также апостолов «от семидесяти» Иасона и Сосипатра. Празднование Пасхи на острове считается одним из самых пышных в Греции, сопровождаясь крестными ходами, парадами оркестров, ночными пиротехническими представлениями и т. д.

Культура

Музыка и празднества

История музыки на острове

В те времена, когда большая часть Греции принадлежала оттоманам, Ионические острова переживали золотой век музыки и оперы. Корфу был столицей венецианской колонии, что дало уникальное музыкальное и театральное наследство. В XIX веке, в качестве британского протектората, Корфу производил на свет своё собственное музыкальное наследие, которое теперь входит в историю музыки современной Греции. До начала XVIII века музыкальная жизнь происходила на городских и деревенских площадях, с представлениями традиционной и музыкальной комедии, известные как Момарис и Бобарис. С 1720 Корфу стал родиной первого театра в Греции после 1452. Это был Театро Сан Жакомо (ныне в этом здании мэрия), названный в честь рядом стоящего римского католического кафедрального собора (законченного в 1691).

Филармония Трех Городов

Музыкальный фольклор на Корфу разнообразен. Среди жанров — так называемые «кантадес» (греч. καντάδες), импровизированные вокальные ансамбли на два — четыре голоса, под аккомпанемент гитары; ныне кантадес звучат не в народной среде, а представляют собой род сувенира, преподносимого уличными музыкантами для развлечения туристов.

«Группы» (Филармонические общества, или «Φιλαρμονικές»), которые также предоставляют бесплатное музыкальное образование, по прежнему популярны и привлекают молодых последователей. Существует девятнадцать таких марширующих групп по всему острову. В городе Корфу находятся три самые престижные группы — в порядке важности:

• Филармоническое общество Корфу использует темную униформу с темно красными тонам и сине-красные плюмажи. Оно обычно называется «Старая Филармония» или просто «Палиа» («Старая»). Основано 12 сентября 1840.
• Филармоническое Общество Манцароса использует синюю униформу с синими и булыми плюмажами. Его обычно называют «Ноа» («Новая»). Основано 25 октября 1890.
• Филармонический Союз Каподистрия использует ярко красную с чёрным униформу и плюмажи. Его обычно называют «Конте Каподистрия» или просто «Конте» («Граф»). Он самый молодой из трех (основан 18 апреля 1980).

Все три содержат две основных группы в каждом, основная группа, которая может собрать до 200 музыкантов на большие события и группа из 60 студентов «бандинас» играющих в менее важных случаях.

Группы дают регулярные концерты в летние уикэнды на «Спинаде» в Зелёной беседке и имеют обязательную часть на ежегодных церемониях Страстной недели. Понятное, но по сути дружеское соперничество между ними сохраняется, и каждый строго придерживается своего репертуара. Каждый раз, когда группа проходит мимо месторасположения другой, они останавливаются и дают музыкальный «салют» своим соперникам. Хотя официально это дань уважения, на самом деле это способ показать своим соперникам свои умения и поразить их.

Пасха

В Великую пятницу с полудня и далее группы из трех Филармонических обществ, разделённые на отряды, аккомпанируют процессиям с плащаницей городских церквей. Позднее группы собираются вместе, чтобы аккомпанировать процессии с плащаницей кафедрального собора, причём похоронные марши группы играют разные.

Утром в Страстную субботу три городских группы снова принимают участие в процессии с плащаницей Собора Святого Спиридона с мощами святого.

Вслед за литанией идёт празднование Воскресения. Балконы в старом городе украшаются в красные ткани и корфиоты бросают глиняные горшки, наполненные водой, чтобы те разбились о тротуар. Это делается в предчувствии Воскресения Христа, которое будет праздноваться ночью.

Театро ди Сан Жакомо

Во время венецианского правления корфиоты полюбили итальянскую оперу. Оперным театром Корфу в XVIII—XIX в. в. был Нобиле Театро ди Сан Жакомо, названный в честь соседнего кафедрального собора, однако позднее здание было превращено в мэрию. Это был первый театр и первая опера в современной Греции. Длинная череда местных композиторов, таких как Николас Манцарос, Спиридон Ксиндас, Антонио Либерали, Доменико Падовани, закинфский Павлос Каррер, семья Ламбелет, Спирос Самарас и другие развивались вместе с театром. Место Сан Жакомо занял Муниципальный театр в 1902, которой сохранил оперные традиции вплоть до уничтожения в ходе Второй мировой в 1943 во время авианалетов немцев.

Первая сыгранная в Сан Жакомо опера в 1733 была опера «Гиерон, тиран Сиракуз», и в течение почти двухсот лет с 1771 по 1943 почти все крупные оперы Италии, точно также как многие другие греческих и французских композиторов, игрались на сцене Сан Жакомо. Это великолепная традиция, создавшая великолепное музыкальное наследство, продолжает отражаться в Корфской оперной мифологии.

Муниципальный театр Корфу

Муниципальный театр Корфу (греч. Δημοτικό Θέατρο Κέρκυρας) стал главным театром и оперой на Корфу с 1902. Предшественником муниципального театра был театр Нобиле Театро ди Сан Жакомо, здание которого стало мэрией Корфу. Он был уничтожен Люфтваффе во время бомбардировки в 1943.

Та Карнавалия

Одной из интересных традиций Корфу является Карнавал или «Та Карнавалия». Изначально венецианский, праздник включает в себя парад с главным участником «Карнавалосом», довольно гротескной фигуры с большой головой и улыбающимся лицом, ведущей процессию разноцветных платформ. Корфиоты, стар и млад, одеваются в разноцветные костюмы и идут за парадом рассыпаясь по узким улочкам и разнося праздник по всему городу.

Остров Корфу в мифах

• Аргонавты скрывались на Корфу от преследования колхидского флота после похищения золотого руна
• В мифическом морском приключении Гомера Одиссее Керкира — остров феаков, где Одиссей встретил Навсикаю, дочь царя Алкиноя.
• Залив Палеокастрица считается местом, где Одиссей высадился и встретил Навсикаю впервые.
• У берегов Корфу расположены три острова Диапóнтия, самый крупный из которых — Огигия — считается островом нимфы Калипсо, в гостях у которой Одиссей, возвращаясь от берегов Трои, провел долгих семь лет. (Источник: Керкира: Остров феакийцев. — Коропи: Михалис Тубис, 2007. — Пер. на русск. яз.)

Остров Корфу в литературе

• На острове Корфу происходит действие автобиографической трилогии английского писателя-натуралиста Джеральда Даррелла «Моя семья и другие звери», «Птицы, звери и другие родственники», «Сад богов» и основанного на ней одноимённого телесериала (BBC, 1987). В этих произведениях подробно описывается природа острова, его флора и фауна, а также быт местных жителей. Дом, где жила семья Дарреллов, находится в Пераме на вершине холма за отелем Aegli.
• События мистического романа Александра Амфитеатрова «Жар-Цвет» также происходят на острове Корфу.
• Действие романа английской писательницы Мэри Стюарт (Mary Stewart) «Это странное волшебство» (This Rough Magic, 1964) происходит на о. Корфу.
• В романе Валентина Пикуля «Честь имею» упоминаются события Первой Мировой войны, где Сербская армия скрывается на Корфу от австро-венгерских и болгарских захватчиков.

Остров Корфу в фильмах

• Ряд фильмов был снят на Корфу, включая фильм 1981 о Джеймсе Бонде «Только для ваших глаз». Наиболее запоминающаяся сцена фильма, связанная с островом — это подземный греческий храм с огромной черепахой, проплывающей мимо камеры. Сцена с казино была снята в Ахиллеоне. Среди других сцен фильма — прогулка Мелины и Джеймса по улицам города и встреча Мелины и Бонда на острове Понтикониси. Сцена, изображающая греческую свадьбу, была снята в деревне Буас-Данилия.
• Корфу был одним из основных мест в фильме 1970 «Палач», в главных ролях Джордж Пеппард и Джоан Коллинз.
• Корфу также главная площадка телевизионного сериала BBC в 1987 и фильма в 2005 по книге «Моя семья и другие звери», Джеральда Даррелла о его детстве на Корфу в конце 1930-х.

Советский фильм из дилогии об адмирале святом Ф.Ф.Ушакове "Корабли штурмуют бастионы" (ок. 1950 г.) правдиво воспроизводит штурм занятых французами ионических островов и цитадели Корфу в 1799 г. и рассказывает о написании самим Ушаковым первой греческой конституции.

Образование

Кроме того, что Корфу считается центром изящных искусств, здесь также расположена Ионическая академия, поддерживающая традиции греческого образования со времен, когда остальная Греция ещё боролась с турецкой оккупацией. Здесь также расположен Ионический университет, основанный в 1984, во время управления администрации Андреаса Папандеру в память о вкладе Корфу в Образование в Греции, как место первого греческого университета современности, Ионической Академии. Академия была основана в 1824, за сорок лет до присоединения Ионических островов к Греции и спустя три года после греческой революции в 1821.

Музеи и библиотеки

Керкира всегда была культурным центром и её музеи и библиотеки наполнены незаменимыми экспонатами и книгами. Самые известные музеи и библиотеки острова расположены в столице и это:

• Археологический музей, открытый в 1967, был построен для показа огромного фронтона храма Артемиды (6 век до н.э.), изображающего Горгону, найденного в Палайополисе в начале XX-го века. В 1994 были открыты ещё два зала, где выставляются новые находки древнего города и кладбища Гаритсы. Закрыт для обновления экспозиции с мая 2012 по лето 2015 года.
• Музей банкнот, расположенный на площади Агиос Спиридон в здании Ионического банка. Содержит полную коллекцию греческих банкнот от независимости до ввода евро в 2002. Вход свободный.
• Публичная библиотека Корфу расположена в старых английских бараках в Палайо Фрорио
• Музей искусства Азии расположен в Палайо Анактора (в основном китайское и японское искусство). Его уникальная коллекция представлена в 15 комнатах, имея около 12 000 экспонатов, включая коллекцию греческих буддистов, показывающая влияние Александра Македонского на буддийскую культуру вплоть до Пакистана.
• Музей Каподистрия. Летний дом Иоанна Каподистрия в месте рождения на Корфу был превращён в музей, посвящённый его жизни и достижениям.
• Сербский музей включает в себя редкую выставку о трагической судьбе сербских солдат в Первой мировой войне.

Города-побратимы

Остров Корфу связан с:

• Голд-Кост, Австралия

Знаменитости

Древность

• Арсений X век, святой
• Филиск, драматический поэт, родившийся на Корфу
• Птолих V век до н. э., скульптор
• Спиридон Тримифунтский Святой. Архиепископ города Тримифунт. Его мощи перенесены из Тримифунта в Керкеру.

Современность

• Марморас, Андреас — (греч. Μαρμοράς Ανδρέας, 1618—1684) — автор первой «Истории Керкиры» (1672), родился на Керкире.
• Софоклис Дусманис (греч. Σοφοκλής Δούσμανης, 1868—1952) — греческий адмирал, отличился в Первую Балканскую войну, был дважды командующим флотом и военным министром
• Николас Аламанос, игрок в регби, родился на Корфу
• Принцесса Алексия, принцесса Греции и Дании, родилась на Корфу
• Ангелос Грамменос, актёр
• Аравантинос, Панос, художник, родился на Корфу
• Феликс Беато, фотограф XIX-го века, родился на Корфу
• Когевинас, Ликургос, (1887—1940), греческий художник и гравер, родился на Керкире
• Джакомо Казанова, жил на острове в качестве офицера венецианской армии
• Альберт Коэн, швейцарско-французский писатель, родился на Корфу
• Мэтью Деварис, учёный, родился на Корфу
• Томмасо Дипловатаккио, Греко-итальянский юрист, публицист и политик, родился на Корфу
• Панайотис Доксарас, иконописец, основатель Ионической школы иконописи, работал и умер на Корфу
• Джеральд Даррелл и Лоренс Даррелл жили на Корфу несколько лет, а Лоренс, помимо нескольких других книг, написал «Процветающее место: Путеводитель по ландшафту и манерам острова Коркира»
• Елизавета Баварская (императрица Австрии), построила Ахиллеон в качестве летнего дворца
• Костас Георжаким, студент, мученик сопротивления греческой военной хунте, родился на Корфу
• Анжела Гереко, актриса, певица и политик, родилась на Корфу. Жена Толиса Воскопулоса
• Спирос Гоголос, футболист, родился на Корфу
• Джон Калосгурос, скульптор, родился на Корфу
• Августинос Каподистрия, младший брат Иоанна Каподистрия, солдат и политик. Родился на Корфу.
• Иоанн Каподистрия, первый правитель Греции, родился на Корфу
• Мария Десилла Каподистрия, родственница Иоанна Каподистрия, мэр Корфу и первая женщина-мэр в Греции.
• Коре. Идро., музыкальная группа, сформировавшаяся и игравшая на Корфу
• Спиридон Ламброс, профессор истории и бывший премьер-министр Греции, родился на Корфу
• Вики Леандрос, международная поп-звезда, родилась на Корфу
• Николас Манцарос, композитор, родился на Корфу
• Андреас Мустоксидис, историк и филолог, родился на Корфу
• Хараламбос Пачис, художник, родился на Корфу
• Панайотис Папалигурас, политик, родился на Корфу
• Филипп, герцог Эдинбургский, урождённый Принц Филлипос Греции и Дании, родился на Корфу
• Святая Филомена, по легенде начала жизнь в качестве греческой принцессы, рождённой на Корфу
• Яковос Полилас, первым опубликовал тексты Дионисиоса Соломоса, родился на Корфу
• Александр Росси, художник, родился на Корфу
• Сакис Рувас, певец и атлет, родился на Корфу
• Иоганн Матиас Шулленбург, австрийский генерал и аристократ. Успешно защитил остров от турок во время осады в 1716 в качестве главы венецианских войск на Корфу
• Спирос Самарас, композитор, родился на Корфу
• Николаос Софианос, гуманист и картограф, родился на Корфу
• Карл Людвиг Шпренгер, немецкий ботаник, жил на Корфу
• Теодор Стефанидес, поэт, писатель, врач и натуралист, родился на Корфу, друг семьи Дарреллов и герой произведений Дж. Даррелла
• Георгиос Феотокис, бывший премьер-министр Греции, родился на Корфу
• Иоаннис Теотокис, политик, родился на Корфу
• Никифор Феотоки, греческий учёный и русский архиепископ, родился на Корфу
• Антонио Вивальди, композитор. В 1716 по просьбе Венецианской республики написал ораторию в честь победы над турками во время осады в 1716.
• Рена Влахопулу, актриса и певица, родилась на Корфу
• Толис Воскопулос, певец и актёр, живёт на Корфу
• Евгениос Вулгарис, ученый, родился на Корфу
• Спиридон Ксиндас, композитор и музыкант, родился на Корфу
• Вильгельм II (германский император), купил Ахиллеон после смерти Сисси
• Николаос Политис — греческий дипломат, первый представитель Греции в Лиге Наций, трижды министр иностранных дел, родился на Керкире
• Самардзис, Георгиос — греческий художник и музыкант, родился на Керкире
• Просалентис, Эмилиос — греческий художник, родился на Керкире.
• Просалентис, Павлос — греческий скульптор, родился на Керкире.
• Пизанис, Спирос — греческий художник, родился на Керкире.
• Цириготис, Периклис — греческий художник, родился на Керкире.
• Бокацямбис, Викентиос — греческий художник, родился на Керкире.
• Стратигос, Георгиос — греческий художник, родился на Керкире.
• Герасимос Прифтис — греческий партизан, политический деятель и переводчик

См. также

• Ионические острова
• Ионическая республика
• Республика Семи Островов
• Корфская декларация
• HMS Regulus (J327)
• Филармонический оркестр Керкиры

Ссылки

• [www.corfu.gr/ Муниципалитет Корфу] (официальный сайт)
• [web.archive.org/web/20070928084606/www.embassyscg.gr/Krf/KrfEng.htm Сербы на Корфу и Видо: исторический сайт]
• [www.allcorfu.ru/ Русскоязычный сайт о Корфу] (Сайт об острове Корфу на русском языке)
• [rusweek-corfu.ru/ Ежегодная «Русская неделя на Корфу»] (официальный сайт)
• [mybigfatgreekmarriageru.wordpress.com/2012/10/02/corfukerkyra/ Постоянно там веет теплый Зефир…(Керкира или Корфу). Святой Спиридон.]
• [www.xn--corf-ora.com/ Корфу] (Корфу)
• Путеводитель «Корфу» в Викигиде

Отрывок, характеризующий Керкира (остров)

Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.

Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.