Савва (Остапенко)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Схиигумен Савва (Остапенко)»)
Перейти к: навигация, поиск
Схиигумен Савва
Имя при рождении:

Николай Михайлович Остапенко

Род деятельности:

священнослужитель, старец

Место рождения:

станица Новоминская, Ейский отдел, Кубанская область, Российская империя (ныне: Каневской район, Краснодарский край, Россия)

Отец:

Михаил Остапенко

Мать:

Екатерина Остапенко

Схиигумен Савва (в миру Николай Михайлович Остапенко; 11 [23] ноября 1898, станица Новоминская, Ейский отдел, Кубанская область — 27 июля 1980, Псков) — священнослужитель Русской православной церкви, духовный писатель, насельник Псково-Печерского монастыря. Почитается в православной среде как старец[1].





Биография

Родился 11 ноября (ст. ст.) 1898 году в день памяти Иоанна Милостивого в простой христианской семье на Кубани. Его родители Михаил и Екатерина Остапенко отличались глубокой верой, благочестием и страннолюбием. В семье было восемь детей.

В 1904 году был отдан на обучение в церковно-приходскую школу, где был одним из способных учеников. С малых лет прислуживал в храме, пел на клиросе. Однажды зимой, едва не утонув в проруби, он сильно простудился и заболел. Во время болезни ощутил желание быть священником. Как-то раз он даже хотел втайне от родителей бежать с монахом-паломником, но тот уговорил ребенка обождать годок-другой.

В 1911 году Николай окончил 2-классное училище, в 1914 году — досрочно в связи с началом Первой мировой войны призван в армию .

С 1917 года служил уже в рядах Красной Армии. А после Гражданской — закончил военно-техническое училище со званием военного техника и работал по специальности.

До 1931 года служил инженером-прорабом в Горпромстрое. В 1932 году — окончил Московский строительный институт и до 1945 года работал инженером-строителем. В 1946 году, в возрасте 48 лет успешно сдает экзамены в Духовную семинарию при Троице-Сергиевой Лавре. Вскоре наместник Лавры архимандрит Иоанн (Разумов) ходатайствует перед Святейшим Патриархом о пострижении Николая Остапенко в монашеский чин. При постриге ему было дано имя Савва, в честь Саввы Сторожевского (Звенигородского). В Лавре нёс послушание эконома.

В одной из бесед со своим воспреемником епископом Вениамином отцу Савве было дано 4 основных завета:

  1. Для того чтобы руководить народом и быть мудрым и опытным наставником, надо много читать святоотеческих книг.
  2. Никому, даже родственникам, на житейские темы писем не писать.
  3. Быть среди священнослужителей последним, то есть презреть честолюбие, не стремиться к наградам, почестям и повышению сана.
  4. Нести крест благодушно.

Переводится в Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, в котором, впоследствии принимает великую схиму.

Скончался (14) 27 июля 1980 году[2], был похоронен в пещерах при большом стечении народа.

Духовные сочинения

  • Прими от меня искренний совет. Изд. М.: Елеон. 1999. ISBN 978-966-302-922-1, Изд. Неугасимая лампада. 2013. ISBN 978-5-904268-72-5
  • Бисер духовный. Схиигумен Савва. Изд. Ковчег. 2007. ISBN 5-94741-041-1
  • Слезы покаяния. Изд. Неугасимая лампада. 2007
  • В дополнение к общему молитвослову. Изд. Сатисъ. 2010. ISBN 5-4056-5308-6
  • Пути спасения. Изд. Неугасимая лампада. 2007
  • Полное собрание проповедей и поучений. В 2-х томах. Изд. Артос-Медиа. 2009 ISBN 5-9946-0042-9, ISBN 5-9946-0042-9
  • Семена слова для нивы Божией. Изд. Артос-Медиа. 2009 ISBN 978-5-9946-0079-5
  • Семена сатаны и Любовь Христова. Артос-Медиа. 2009
  • О главных христианских добродетелях и гордости. Изд. Сатисъ. 2011. ISBN 5-4056-5308-6
  • Плоды истинного покаяния. Изд. Артос-Медиа. 2009. ISBN 978-5-9946-0027-6, Изд. Неугасимая лампада. 2013. ISBN 978-5-9946-0235-5
  • Зажги свечу в своей душе. Изд. Артос-Медиа. 2010. ISBN 978-5-9946-0127-3
  • Близок к нам Господь: Жизнеописание, воспоминания духовных чад и труды схиигумена Саввы (Остапенко). Изд. Сретенского монастыря. Москва. 2010 ISBN 978-5-7533-0383-7
  • Алфавит духовный. Изд. Братство святого апостола Иоанна Богослова. 2010. ISBN 978-5-89424-064-0
  • Опыт построения истинного миросозерцания. Изд. Православный паломник. 2010. ISBN 5-88060-163-3
  • Искусство жить. Изд. Издательство Православного братства святого апостола Иоанна Богослова. 2011. ISBN 978-5-89424-078-7
  • О Божественной литургии. Изд. Сатисъ. 2011. ISBN 978-5-7868-0010-5
  • Земной путь к Богу. Изд. Артос-Медиа. 2010. ISBN 978-5-9946-0059-7

Напишите отзыв о статье "Савва (Остапенко)"

Примечания

  1. [www.tayninskoye.ru/voskresnye-besedy/besedy-2010-god/shiigumen-savva-ostapenko-.html Схиигумен Савва — известный старец, подвизавшийся в Псково-Печерском монастыре.]
  2. [www.nikita-bywalino.ru/news?nid=526 про о. Савву (Остапенко) | Храм Святого Великомученика Никиты]

Ссылки

  • [www.pskovo-pechersky-monastery.ru/paterik/37-skhiigumen-savva-ostapenko Псково-Печерский патерик. Схиигумен Савва (Остапенко)]
  • Рафаил (Карелин), архим. [www.mgarsky-monastery.org/kolokol.php?id=1525 Схиигумен Савва (Остапенко)].

Отрывок, характеризующий Савва (Остапенко)

– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.