Сцибор-Мархоцкий, Игнаций
| Игнаций Сцибор «Редукс» Мархоцкий | |
| польск. Ignacy Ścibor "Redux" Marchocki | |
 | |
| Род деятельности: |
просветитель |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
с. Отроков, Подолия (ныне Новоушицкий район Хмельницкая область Украина) |
Игнаций Сцибор-Мархоцкий по прозвищу Редукс (польск. Ignacy Ścibor "Redux" Marchocki; 1755, с. Ярочки — 29 сентября 1827, с. Отроков, Подолия (ныне Новоушицкого района Хмельницкой области Украины) — польский шляхтич, вольтерьянец и вольнодумец эпохи Просвещения, известный тем, что объявил на подвластных ему территориях Миньковецкое государство. Герой неоконченной повести Ю. Словацкого «Король Ладавы» (Le roi de Ladava).
Содержание
Биография
Представитель шляхетского рода герба Остоя. Майор войска польского. Унаследовал от своего дяди Ярмолинцы с окрестными сёлами, а также замок Отроков. На его землях проживало около 4200 человек, многие из которых евреи[1].
После присоединения Волыни к Российской империи граф Сцибор-Мархоцкий, к удивлению царской администрации, установил по периметру своих поместий, зажатых между Россией и землями Габсбургов, пограничные столбы, указывающие, что здесь проходит граница Миньковецкого государства[2]. На территории своих 10 сёл Мархоцкий создал, как ему казалось, виртуальное государство в составе Российской империи. 
Вдохновляясь идеями французских просветителей Руссо и Вольтера, провёл в имениях много реформ. Среди прочего, в 1795 отменил крепостное право, создал двухпалатный парламент[3] и суды, открытые для всех граждан своего «государства». Печатал собственную валюту. Написал для своих «подданных» конституцию, издал свод права на латыни («Status Minkowiecki»). Начал строительство нескольких школ. Открыл типографию в Миньковцах и суконную фабрику в Дунаевцах.
Вначале российский император не обращал внимания на «чудачества» Сцибор-Мархоцкого, однако, когда до него дошли жалобы местного епископа, что помещик склоняет своих крестьян к языческим празднествам, приказал подольскому генерал-губернатору арестовать его. Согласно поступавшим жалобам, Мархоцкий ввёл в своих владениях культ Цереры, приношением которой заканчивался каждый сбор урожая. Брачные церемонии крестьян лично совершал в поле, нарядившись в тогу и с жезлом в руке[3].
Триумфальную колесницу с троном на помосте тянули восемь черных волов с позолоченными рогами. На троне сидел Мархоцкий в алой римской тоге и со скипетром в руке. Он осыпал свой народ золотыми монетами. Процессия останавливалась на поле между селами. Граф обрызгивал водой хлеба и жнецов. Потом люди садились за общий стол. Гуляли с фейерверками до утра[3].
В 1813 году за Мархоцким был признан титул графа, который он использовал еще с 1759 г. В 1814 Мархоцкий был избран шляхтой Юго-Западного края организатором транспорта с провиантом для русской армии в Варшаву. Во время поездки называл себя «Dux» (вождь, герцог), а после успешного выполнения миссии взял себе к фамилии каламбурное прибавление «Redux» (вернувшийся). В 1822 Игнация Сцибор-Мархоцкого лишили графского достоинства за «беспокойный нрав», сутяжничество и различные воззвания к правительству. Попытки Мархоцкого вернуть титул продолжались до 1826 года.
И. Сцибор-Мархоцкий был крупным землевладельцем не только Подольской, но и Новороссийской губернии. В начале XIX века купил огромные участки земли (более 16 000 десятин) по обеим сторонам Одессы на берегу Чёрного моря, которые были записаны на имя его жены, дочери королевского кондитера, итальянки Евы Руффо: территорию к югу от Овидиополя, селение Грибовка на р. Барабой и территории нынешних сел Каролино-Бугаз, Роксоланы, а севернее Одессы — Алтестово (Деволановка) и др.
Похоронен в костёле села Отроков. После смерти И.Сцибор-Мархоцкого земли возле Одессы (т. н. Руффиполис) унаследовали его дети: Кароль, Пульхерия, Юлия и Эмилия.
Напишите отзыв о статье "Сцибор-Мархоцкий, Игнаций"
Примечания
- ↑ Лукин В. Евреи — подданные государства Миньковецкого (к истории еврейского книгопечатания на Украине). // Параллели. Москва: Дом еврейской книги, 2003. C. 535—560.
- ↑ В 22 км от г. Каменец-Подольский
- ↑ 1 2 3 [gazeta.ua/ru/articles/history-newspaper/_graf-marhockij-pervym-otmenil-krepostnichestvo/324003?mobile=true Граф Мархоцкий первым отменил крепостничество | Мобильная версия | Новости на Gazeta.ua]
Литература
- Баженов Л. «Життя і діяльність графа Ігнація Мархоцького в українській і польській художній літературі та історіографії ХІХ — початку ХХІ ст.», Збірник наукових праць.
Ссылки
- [www.spp-krakow.org/files/quod_libet_58_08200958.pdf «Hrabia Ignacy Marchocki w zagranicznej i kraińskiej historiografii»] (польск.)
Отрывок, характеризующий Сцибор-Мархоцкий, Игнаций
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
