Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский
| Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский (Младший) Нумантийский Publius Cornelius Scipio Aemilianus Africanus (Iunior) Numantinus | ||
| ||
|---|---|---|
| Рождение: | 185 до н. э. | |
| Смерть: | 129 до н. э. | |
| Отец: | Луций Эмилий Павел Македонский | |
| Мать: | Папирия | |
| Супруга: | Семпрония | |
Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский (Младший) Нумантийский (лат. Publius Cornelius Scipio Aemilianus Africanus (Iunior) Numantinus) (185 — 129 годы до н. э.) — римский полководец и государственный деятель. Консул 147 и 134 до н. э. Наиболее известен как полководец, взявший и разрушивший Карфаген.
Содержание
Имя
Публий Эмилий Павел (имя при рождении) — сын полководца и политика Луция Эмилия Павла Македонского и его жены Папирии. Был усыновлён Публием Корнелием Сципионом, после чего получил новые номен и когномен — Корнелий Сципион. После взятия Карфагена получил агномен Africanus. После взятия Нуманции получил ещё один агномен, Numantinus.
Ранняя карьера
В возрасте 17 лет Сципион (тогда ещё имевший имя Публий Эмилий Павел) сражался в армии своего отца, Луция Эмилия Павла, в битве при Пидне.
Третья Пуническая война
С началом Третьей Пунической войны Сципион в должности военного трибуна отправился в Африку, где сложилась трудная ситуация. Поскольку консул Маний Манилий был не очень умелым военачальником[1] и не желал прислушиваться к чужим советам, Сципиону приходилось действовать собственными небольшими силами. Ему удалось грамотно разделить наследство умершего нумидийского царя Масиниссы между его сыновьями, фактически поставив ресурсы его царства на службу Риму, и переманить на сторону римлян карфагенского полководца Фамею с крупным отрядом.
Римляне не могли одержать верх в сражении на открытой местности. В битве у Гиппагрета в 148 году до н. э. карфагеняне одержали победу и воспользовались ей для того, чтобы переманить на свою сторону некоторые африканские племена. В этой обстановке в Риме пошли на нарушение традиции и избрали Сципиона консулом на 147 год до н. э., хотя ему было лишь 38 лет и сам он добивался только должности эдила[2].
Набрав новые войска, Сципион прежде всего восстановил дисциплину в армии, осаждавшей Карфаген уже 2 года. Затем Сципион сделал насыпь на выходе из гавани Карфагена, но жители города прорыли канал для выхода кораблей в гавань. После этого Сципион усилил осаду города и отрезал его от поставок продовольствия. После взятия Сципионом крепости Неферис Карфаген остался без поддержки извне.
Наконец, весной 146 года римские войска прорвались в город и за неделю упорных боёв полностью овладели им. Решением сената Карфаген был сожжён и разрушен до основания (Сципион был одним из немногих, кто был против), после чего земля была вспахана и посыпана солью.
Культурная деятельность
Сципион известен как поклонник греческой культуры. Он покровительствовал распространению греческой культуры в Риме. В частности, по его приглашению в Рим прибыл известный философ Панетий Родосский. Сципион организовал литературно-философский кружок, в который входили многие представители римской интеллигенции. Этот кружок играл большую роль в культурной жизни Рима, но прекратил своё существование со смертью Сципиона.
Второе консульство, последние годы жизни и смерть
Во время своего второго консульства Сципион организовал осаду Нуманции, за что получил агномен Numantinus.
Сципион выступал против земельной реформы Тиберия Гракха, но во время принятия закона Сципион как раз завершал осаду Нуманции.
После убийства Гракха и возникновения сложностей в работе комиссии по перераспределению земли италики начали просить Сципиона помочь им в решении проблемы. Сципион, многим обязанный италикам, попытался, но его предложения натолкнулись на нежелание римлян идти ему навстречу. Более того, римляне начали подозревать Сципиона в угодничестве италикам в ущерб интересам Рима. В этих обстоятельствах Сципион был найден у себя дома мёртвым без следов ран[3]. Антипатия к нему многих сенаторов была настолько сильна, что его даже не похоронили за государственный счёт[4].
Напишите отзыв о статье "Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский"
Примечания
Литература
- Ревяко, К. А. Пунические войны. — Минск: Университетское, 1988. — 272 с. — 4900 экз. — ISBN 5-7855-0087-6.
- Симон Г. Войны Рима в Испании. 154-133 гг. до н. э. / Пер. с нем., науч. ред. и вступ. ст. А. В. Короленкова. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2008. — 288 с. — (Studia classica). — 1200 экз. — ISBN 978-5-93762-023-1.
- Бобровникова Т. А. Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена. — М.: Молодая гвардия, 2001. — 5-235-02399-4 с. — (Живая история). — 5000 экз. — ISBN 5-235-02399-4.
Ссылки
- [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=459 Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].
- [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/756?rgn=full+text;view=image Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
| ||||||
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
