…Счастья в личной жизни!
Поделись знанием:
К:Альбомы 1986 года
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
(перенаправлено с «Счастья в личной жизни (альбом)»)
| …Счастья в личной жизни! | ||||
 | ||||
| Студийный альбом Аллы Пугачёвой | ||||
|---|---|---|---|---|
| Дата выпуска | ||||
| Записан |
1985 — 1986, Всесоюзная студия грамзаписи и ЦТ (Москва) | |||
| Жанр | ||||
| Длительность |
31:40 | |||
| Продюсеры |
И. Николаев; Ю. Гриц, А. Кальянов (исп.) | |||
| Страна | ||||
| Язык песен | ||||
| Лейбл | ||||
| «Мелодия» |
С60 24717 002 | |||
|
| ||||
| Хронология Аллы Пугачёвой | ||||
| ||||
| Синглы из …Счастья в личной жизни! | ||||
|
||||
«…Сча́стья в личной жи́зни!» — восьмой студийный альбом Аллы Пугачёвой. Был издан в СССР в 1986 году.
Этот альбом полностью состоит из песен, написанных композитором Игорем Николаевым. Николаев слегка изменил стиль исполнения певицы, сделал его более современным и интересным публике. Суммарная цифра продаж альбома составила почти 2 000 000 копий. Это первая большая авторская пластинка на тот момент молодого композитора Игоря Николаева[1]. В поддержку альбома было выпущено два сингла: «Паромщик» и «Две звезды».
Коммерческий успех
Альбом занял второе место в списке Лучших альбомов 1986 года музыкального чарта «Звуковая дорожка» газеты «Московский комсомолец». В марте 1987 года альбом опустился на 5-ое место, в апреле — на 7-ое. В списке лучших альбомов 1986 года журнала «Смена» альбом занял первое место, а Пугачёва названа «Певицей года». В рейтинге газеты «Молодой коммунист» (Йошкар-Ола) альбом также занял первое место. В хит-параде ТАСС «Музыкальный Олимп» (апрель 1987 года) альбом занял первое место в списке лучших пластинок 1986 года. Суммарная цифра продаж альбома составила почти 2 000 000 копий.
Продвижение
В поддержку альбома и сборника «Миллион роз» Игорь Николаев и Алла Пугачёва совершают гастрольный тур по Японии по приглашению звезды японской эстрады Токико Като, в исполнении которой звучит композиция «Сто друзей» (на японском языке)[2][3].
Список композиций
Вся музыка написана И. Николаевым.| Сторона 1 | |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| № | Название | Слова | Длительность | ||||||
| 1. | «Сто друзей» | П. Жагун | 3:35 | ||||||
| 2. | «Желаю счастья в личной жизни» | П. Жагун | 4:05 | ||||||
| 3. | «Паромщик» | Н. Зиновьев | 3:37 | ||||||
| 4. | «Балет» | И. Резник | 4:27 | ||||||
| Сторона 2 | |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| № | Название | Слова | Длительность | ||||||
| 5. | «Прости, поверь» | И. Николаев | 3:50 | ||||||
| 6. | «Балалайка» | М. Танич | 3:52 | ||||||
| 7. | «Стеклянные цветы» | П. Жагун | 3:50 | ||||||
| 8. | «Две звезды» (Дуэт с В. Кузьминым) | И. Николаев | 3:57 | ||||||
Участники записи
- группа «Рецитал» (1—3), (5—8)
- И. Николаев, аранжировка, клавишные, компьютеры
- П. Жагун, флюгельгорн (5)
- Талгат Тухтамышев, гитара (1)
- В. Кузьмин, вокал, гитара (8)
- Симфонический оркестр Госкино СССР. Дирижёр С. Скрипка (4)
- Ю. Гриц, А. Кальянов, звукорежиссёры
- И. Йотко, редактор
- Ю. Балашов, художник
- С. Борисов, фото
Напишите отзыв о статье "…Счастья в личной жизни!"
Примечания
- ↑ [pugacheva-disc.ru/displayimage.php?album=75&pos=8 Алла Пугачева / Дискография — Счастья в личной жизни/1986/ЛЗГ, 1986, оборот]
- ↑ redstarmusic.ru/#/ArtistBio_cfd7b199-2fe4-402b-a4c7-f36766960270.aspx
- ↑ [7days.ru/stars/igor-nikolaev Игорь Николаев — биография, анкета, фото, видео, новости — 7Дней.ру]
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий …Счастья в личной жизни!
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
