Съезд химиков в Карлсруэ

Междунаро́дный съезд хи́миков в Ка́рлсруэ (нем. Karlsruher Kongress, фр. Congrès de Karlsruhe, англ. Karlsruhe Congress) проходил в городе Карлсруэ, Германия, с 3 по 5 сентября 1860 года. Это была первая международная конференция, посвященная химии. Решения этого съезда послужили одной из предпосылок открытия Периодического закона.

Созыв

5 апреля 1860 года три знаменитых химика (Фридрих Август Кекуле, Шарль Адольф Вюрц и Карл Вельцин) предложили провести международную конференцию авторитетных химиков для обсуждения накопившихся проблем, связанных с химической номенклатурой, обозначениями и атомной массой. Главным вопросом конференции стало разграничение понятий «молекула» и «атом». Они же взяли на себя организацию и спонсорство конференции. Для иллюстрации одной из проблем, которые предстояло решить на съезде, Кекуле составил девятнадцать различных формул, использовавшихся химиками для обозначения этановой кислоты.

Дмитрий Менделеев так оценивал состояние химии:

В 50-х годах одни принимали O=8, другие O=16, если H=1. Вода для первых была HO, перекись водорода HO2, для вторых, как ныне, вода H2O, перекись водорода H2O2 или HO. Смута, сбивчивость господствовали. В 1860 году химики всего света собрались в Карлсруэ для того, чтобы на конгрессе достичь соглашения, однообразия

Съезд и его результаты

На съезд собрались 127 химиков из разных европейских стран. На конференции проходила борьба двух фракций. Сторонники одной не верили в возможность познания атомов. Они предлагали выбрать любую из возможных формул для каждого вещества, вместо того чтобы пытаться найти истинные формулы, то есть они были сторонниками так называемого «условного соглашения».

Другая фракция объединяла химиков-материалистов, не соглашавшихся с точкой зрения о невозможности познания атомов и отвергавших условное соглашение.

Также обсуждались и сравнивались между собой принципы Берцелиуса и система Жерара.

Большое влияние на ход конгресса оказал итальянский химик Канниццаро. Канниццаро на основе закона Авогадро чётко разграничил понятия «атом», «молекула» и «эквивалент» и предложил рациональную систему атомной массы. Свою теорию он изложил в брошюре, которую лично раздал всем участникам конгресса. В своих выступлениях Канниццаро отстаивал закон Авогадро и систему Жерара и указывал на то, что возвращать химию к принципам Берцелиуса нецелесообразно. В целом конгресс положительно отнесся к идеям Канниццаро.

Результатом съезда химиков в Карлсруэ стало утверждение атомно-молекулярного учения, были определены понятия атомного веса, а также молекулы и атома. Было установлено, что молекула — это наименьшее количество вещества, вступающее в реакции и определяющее физические свойства, а атом — наименьшее количество элемента, содержащееся в молекулах.

Химики — участники съезда

Согласно воспоминаниям Вюрца, на съезд приехали следующие ученые (приводятся имена только самых известных химиков, полный список — в воспоминаниях Вюрца):

1. Бельгия: Кекуле, Фридрих Август;
2. Германия: Ламберт фон Бабо, Адольф Байер, Лотар Мейер, Федор Бейльштейн, Роберт Бунзен, Эмиль Эрленмейер, Отто Эрдман, Эрнст фон Бибра, Адольф Штреккер;
3. Великобритания: Уильям Одлинг, Фредерик Август Абель
4. Франция: Жан Батист Буссенго, Жан Батист Дюма, Шарль Фридель, Шарль Адольф Вюрц;
5. Италия: Станислао Канниццаро;
6. Россия: Санкт-Петербург: Александр Порфирьевич Бородин, Дмитрий Иванович Менделеев, Леон Николаевич Шишков, Николай Николаевич Зинин; Варшава: Якуб Натансон;
7. Швейцария: Уго Шифф, Мариньяк, Йоханнес Вислиценус.

Литература

• Ю. И. Соловьев. [www.ximicat.com/ebook.php?file=solovev_his.djvu&page=82 История химии. Развитие химии с древнейших времен до конца XIX века] / Пособие для учителей. — 2-е изд пере-раб. — М.: Просвещение, 1983.—368 с, ил Издательство «Просвещение», 1976 г. Издательство «Просвещение», 1983 г, с. 82.
• Ю. В. Ходаков. [www.ochem.ru/book_view.jsp?idn=013821&page=36&format=html Общая и неорганическая химия]. М. 1954., с. 36

Ссылки

• [www.vokrugsveta.ru/chronograph/1284/ В Карлсруэ открылся первый международный конгресс химиков] на сайте «Вокруг света»
• Charles-Adolphe Wurtz. [web.lemoyne.edu/~GIUNTA/karlsruhe.html Account of the Sessions of the International Congress of Chemists in Karlsruhe, on 3, 4, and 5 September 1860]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Съезд химиков в Карлсруэ

– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.