Сызранский Сретенский монастырь

Монастырь
Сызранский Сретенский монастырь
Вид на Сызранский Сретенский женский монастырь на Большой улице
Страна	Российская империя
Город	Сызрань
Конфессия	православие
Епархия	Симбирская
Тип	женский
Дата основания	1856
Основные даты: 1858 — Преобразование в монастырь
Дата упразднения	1923
Статус	упразднён

Сызранский Сретенский монастырь — женский монастырь Симбирской епархии Русской православной церкви, действовавший в городе Сызрань Симбирской губернии (ныне - в Самарской области) во второй половине XIX — первой четверти XX веков.

Был создан в 1856 году на средства местной купчихи, желавшей обратить состояние на создание женской обители. Благодаря стараниям и умениям первой настоятельницы община стала достаточно широко известна в России и уже в 1858 году была преобразована в общежительный монастырь. С помощью пожертвований, в том числе со стороны императора и его супруги, довольно быстро были построены три храма, один из которых в 1906 году был уничтожен вместе с большей частью других монастырских построек при крупном пожаре. В 1907 году сгоревшие здания были отстроены заново.

После установления советской власти, в 1923 году, монастырь был закрыт. Его здания и церкви сначала использовались для нужд детской колонии, позднее были разобраны.

История

Община

Сызранская купчиха Татьяна Степановна Извощикова, овдовев и будучи бездетной, решила своё состояние обратить на создание в Сызрани женской обители. В 1856 году она приобрела и пожертвовала участок земли в 7800 квадратных сажен для устройства на нём женской общины. Участок находился в северо-восточной части Сызрани, примерно ограниченный современными улицами Советской, Володарского, Карла Маркса и Некрасовским переулком. На нём располагался фруктовый сад.

Извощикова заключила договоры на приобретение различных строительных материалов, началось строительство дома для начальницы общины, келий для сестёр и деревянной однопрестольной церкви. Однако будучи уже пожилой (65 лет) и слабой здоровьем, Извощикова не могла активно заниматься обустройством обители, даже несмотря на содействие наместника Сызранского Вознесенского мужского монастыря архимандрита Августина.

Для создания обители был нужен энергичный человек, и им стала монахиня Пензенского Троицкого монастыря Мария. Иеромонах Сызранского монастыря Аполлинарий так писал о ней:

Она сумела внушить и к себе, и к монастырю расположение в благотворительных людях из разных мест и сословий. Своею примерной жизнью она обратила на обитель внимание августейшего дома. Государь император Александр Николаевич и государыня императрица Мария Александровна выражали ей милостивейшее внимание, а к обители — щедросочувствие.

Монастырь

Своим указом от 28 июня 1858 года Святейший Синод преобразовал общину в общежительный женский монастырь третьего класса с именованием Сызранский Сретенский женский монастырь. Помимо денежных средств в 1860 году императрица пожаловала в дар новой обители «ризу и стихарь из отличного атласа, резедоваго цвета, расшитые золотом и шелками». Такое высокое внимание и щедрые пожертвования привели к быстрому развитию общины. Если при учреждении общины в ней находилось 16 человек: начальница, казначея и 14 монахинь, то затем число сестёр быстро росло, в 1860 году в монастыре проживало уже 124 человека. Как писал иеромонах Аполлинарий: «Сретенский монастырь в скором времени так пополнился и округлился, что сравнялся с прочими двумя женскими монастырями Симбирской епархии — Симбирским Спасским и Алатырским Киево-Николаевским». В сентябре 1864 года число жительниц монастыря пополнилось сёстрами сгоревшего 19 августа Симбирского Спасского девичьего монастыря.

Монастырский устав создавался по аналогии с «Правилами для женских православных общежитий Арзамасского, Ардатовского, Зеленогорского и Дивеевского, в Нижегородской епархии находящихся»:

«Все живущие в общине должны иметь совершенно во всем послушание к начальнице. Кроме служб церковных, отправлять каждодневно утреннее и вечернее правило. Рукоделие для сестер предоставляется таким, каким они занимались доселе, смотря по способностям и приобретенному навыку. Из своих изделий ничего нельзя дарить или продавать. Живущим в обители сестрам за ограду без крайней надобности и позволения начальницы выходить строго воспрещается. Посетителей из мужеского пола вход в келию не допускать, хотя бы кто был и близкий родственник».

К нарушителям применялись различные наказания, такие как словесный выговор наедине, при духовном отце или при всех общежительницах, поклоны во время трапезы, лишение трапезы, и наконец, исключение из общины.

По разрешению городских властей в 1863-м году на территории Сретенского монастыря было устроено небольшое кладбище. В 1871 году в монастыре была открыта богадельня для престарелых, сирот из духовного звания и беспомощных вдов. Также имелись больница на 4 койки и училище, открытое удельным ведомством, в котором сёстры обучались рисованию. Действовала библиотека и, с 1857 года, архив, хранивший все монастырские документы, среди которых были два письма Александра II, двенадцать писем императрицы Марии Александровны и три письма великих князей о пожертвованиях денежных средств на обитель. Архив и библиотека размещались в помещении при тёплой каменной церкви.

В 1876 году штат обители насчитывал 139 человек, а ежегодный доход составлял до 2650 рублей. В 1879 году в монастыре проживало 163 человека, а в 1886 году — 225 человек, в том числе: настоятельница, 16 монахинь, 31 указная послушница, 106 послушниц, 32 старицы, неспособные к труду, 14 девочек, обучавшихся грамоте и рукоделию, 10 новоначальных сестёр и 15 человек, проживавших в богадельне.

Монастырь регулярно отчислял часть своих доходов на обустройство православных церквей в Туркестанском крае, на Кавказе, на нужды школ и церквей в западных губерниях России. В период русско-турецкой войны 1877—1878 годов сёстры монастыря передали в Красный крест сшитые 97 сорочек, халаты, 200 штук разного белья, 3 пуда корпии, 250 бинтов. Монахини были сёстрами милосердия в сызранском лазарете, устроенном комитетом Общества попечения о больных и раненых воинах.

В 1886 году в монастыре появился водопровод. 5 июля 1906 года во время сильного городского пожара в Сызрани пострадал и Сретенский монастырь. Были уничтожены почти все корпуса и деревянная церковь. На каменных церквях сгорели только крыши. Многих монахинь принял у себя Старо-Костычевский Смоленский женский монастырь, некоторые разъехались по родственникам и знакомым.

Уже в 1907 году большинство строений было восстановлено, первыми были отстроены богадельня, хлебопекарня, просфорная и игуменский корпус.

К 1917 году число монастырских жительниц возросло до 245 человек.

Монастырь при Советской власти

Постановлением Сызранского уездного исполкома Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов от 6 ноября 1923 года монастырь был закрыт. Церкви были переданы детской коммуне беспризорников для размещения школы, библиотеки и клуба.

В январе 1924 года вся монастырская мебель, предметы церковной утвари, стекло, извлечённое из иконостаса, были переданы Сызранскому музею местного края.

В 1930-х годах практически все монастырские постройки были разобраны, архитектурный комплекс монастыря был полностью разрушен.

Настоятели и насельники

Первой настоятельницей монастыря стала рясофорная монахиня Лидия Никитина, переведённая из Пензенского Троицкого монастыря в возрасте 52 лет. В 1857 году она была пострижена в мантию с именем Мария. 21 февраля 1859 года была возведена в сан игуменьи. В 1864 году Мария была награждена наперсным крестом и получила благодарность от императора. Мария возглавляла обитель до своей смерти в 1877 году.

Её преемницей, занимавшей пост настоятельницы в 1878—1909 годах, стала игуменья Мария II (Мария Павлова). За свою службу она дважды была награждена золотым наперсным крестом «За прохождение служения при одобрительном поведении с похвальным усердием и пользою».

После смерти Марии II Святейший Синод в июле 1909 года утвердил настоятельницей манатейную монахиню Арсению, возведённую в игуменьи 23 мая 1910 года. Она возглавляла монастырь вплоть до его закрытия.

Имущество

Монастырю принадлежало 449 десятин земли, из которых 410, расположенные в Сенгилеевском уезде Симбирской губернии, были получены из удельных земель по императорскому указу. Остальные были получены через пожертвования купчихи Т. С. Извощиковой и помещицы А. А. Чернковой.

207 десятин сдавалось в аренду, 203 — обрабатывали насельницы монастыря собственным трудом, 18 десятин занимал лес, 20 десятин — луга, 5 десятин занимал монастырский хутор и ещё на 2 десятинах располагались усадебный постройки и сад.

По завещанию основательницы обители И. С. Извощиковой монастырю принадлежала также половина мельницы, расположенной на реке Крымза около Усиновского оврага. Мельница сдавалась в аренду и приносила ежегодный доход в 900 рублей серебром.

Монастырские храмы

В монастыре было три храма.

Первый был построен в 1857 году на средства, собранные крестьянином села Беклемишево К. М. Севостьяновым. Это была деревянная однопрестольная церковь во имя Пресвятой Богородицы и иконы «Всех Скорбящих Радость».

Осенью 1857 году началось строительство каменной холодной трёхпрестольной церкви во имя Сретения Господня. Строительство велось на средства различных благотворителей: сызранского купца В. М. Сластенина, помещицы Т. А. Нечаевой, управляющего Сызранской удельной конторой Н. А. Хвостова и других. Храм был достроен и 22 июля 1862 года освящён симбирским епископом Евгением: главный престол — во имя Сретения Господня, правый придел — во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы, левый — во имя Рождества Иоанна Предтечи, Крестителя Господня. Это была кирпичная крытая железом пятиглавая церковь в русско-византийском стиле, построенная по образцу петербургской церкви Екатерины у Калинкина моста, при которой имелась трёхъярусная колокольня высотой 32 метра с 12 колоколами. Главный колокол весил 104 пуда и 3 фунта и был отлит в Ярославле в 1875 году на средства купца М. Д. Сысуева.

В 1866 году игуменья обратилась к епископу Евгению за помощью в строительстве нового тёплого каменного храма. В 1870 году уже был построен новый храм. Это была церковь в русско-византийском стиле: четверик, с пятью мелкими восьмигранными барабанами с шатровыми куполами. Его главный престол был освящён 4 июля 1871 года во имя Сретения Господня, из-за чего престол прежнего Сретенского храма был переименован в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Также был освящён придел во имя Тихона Задонского, находившийся в цокольном этаже. Здесь же находилась усыпальница первой настоятельницы монастыря игуменьи Марии. В 1871 году к храму была пристроена каменная богадельня.

Святыни

Главными святынями монастыря были:

• икона Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» — греческого письма, помещенная в серебряную ризу, украшенную драгоценными камнями;
• напрестольный перламутровый крест в серебро-позолоченной оправе с надписью: «Сей Святой Крест пожаловать изволил 1859 г. декабря 4 дня Высокопреосвященнейший Филарет Митрополит Московский в благословение Сызранскому Сретенскому монастырю»;
• частицы мощей, хранившиеся в напрестольном серебряном кресте и ковчеге, святых преподобных отцов Евфимия Великого, Петра Афонского, Кассиана Римлянина, святого мученика Трофима, святой мироносицы Марии Магдалины, пожертвованные монастырю благотворителями из Москвы.

Литература

• Монастыри Самарского края (XVI—XX вв.): Справочник / Сост. B. C. Блок, К. А. Катренко. — Самара: Самарский. Дом печати, 2002. — С. 88-91. — 216 с. — 1000 экз.
• Аполлинарий. Краткий очерк о почившей игумении Марии и об устроении ею Сызранскаго Сретенскаго девичьяго монастыря Симбирской епархии с ея портретом и видом монастыря. — Пенза: Тип. И. Н. Гродковского, 1878. — 22 с.
• Сретенский женский 3-го класса общежительный монастырь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Молчанов А. Игуменья Мария: до и после смерти: Документальный рассказ // Православная Сызрань. – 1998. - № 4. – С. 3.

Отрывок, характеризующий Сызранский Сретенский монастырь

– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.