Эфиопский шакал

Эфиопский шакал
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Животные Подцарство:  Эуметазои Без ранга:  Двусторонне-симметричные Без ранга:  Вторичноротые Тип:  Хордовые Подтип:  Позвоночные Инфратип:  Челюстноротые Надкласс:  Четвероногие Класс:  Млекопитающие Подкласс:  Звери Инфракласс:  Плацентарные Надотряд:  Laurasiatheria Отряд:  Хищные Подотряд:  Псообразные Семейство:  Псовые Род:  Волки Вид:  Эфиопский шакал
Международное научное название
Canis simensis Rüppell, 1840
Ареал
Охранный статус
Вымирающие виды IUCN 3.1 Endangered: [www.iucnredlist.org/search ???]
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе

Эфиопский шакал (лат. Canis simensis) — один из редчайших видов в семействе псовых. В литературе этого хищника называют также эфиопским волком, эфиопской или сыменской лисицей, эфиопским чепрачным шакалом. Подобное разнообразие названий стало следствием продолжительных сомнений относительно происхождения и систематического положения животного. Однако, сейчас эфиопского шакала окончательно отделили от лисиц и отнесли к роду Canis. Недавние молекулярно-генетические исследования доказали, что эфиопский шакал происходит от волка обыкновенного.

Внешний вид

Эфиопский шакал — длинноногое и длинномордое животное; его облик более-менее типичен для семейства псовых; окрас тёмно-рыжий, со светлым (часто белым) горлом, грудью и внутренней стороной конечностей, а у некоторых особей бывают светлые пятна и на других участках тела; задняя сторона ушей и верх хвоста — чёрные. Масса самцов составляет в среднем 16 кг, а самок — 13 кг. Высота в плечах — около 60 см.

Распространение и образ жизни

Ареал эфиопского шакала разорван на семь отдельных популяций: пять на север от Эфиопского рифта, и две наибольших — на юг (вся территория Эфиопии. Между волками, обитающими на разных сторонах долины Рифта, есть комплекс незначительных, но устойчивых различий. Таким образом ареал разделён на две практически изолированные части на протяжении части Плейстоцена.

Эфиопский шакал экологически высоко специализирован: обитает только на безлесных территориях на высоте 3 000 метров и выше, в зоне альпийских лугов; ниже, в свойственном этому району Африки жарком климате эти звери жить не могут.

Этот вид территориальный и моногамный. Молодые звери обычно остаются в местах своего рождения, объединяясь в стаи по 2—8 особей. Самки покидают территорию, на которой родились раньше самцов, и, таким образом наблюдается численное превосходство самцов над самками.

Около 95 % рациона этих хищников составляют грызуны. Они охотятся на гигантского африканского слепуна, вес которого может достигать 300—900 грамм, и иных представителей семейства Bathyergidae; а также на меньших крыс и разные виды мышей. Изредка эфиопские шакалы ловят зайцев, мелких антилоп, или детёнышей антилоп крупных видов, таких как горная ньяла. Добычу выслеживают на открытой местности, при охоте незаметно подкрадываются, пока не окажутся на расстоянии финального броска (5—20 метров). Также могут выкапывать добычу из земляных нор, или изредка подбирают падаль. Случаи охоты на домашний скот чрезвычайно редки. Народ оромо на юге Эфиопии называет этого зверя «лошадиным шакалом», из-за его повадки сопровождать беременных кобыл и коров, чтоб после родов съесть выброшенную плаценту.

Эфиопский шакал — хищник дневной, что достаточно необычно для хищников этого рода.

Размножение

Спаривание происходит сезонно, в августе-сентябре, потомство рождается через два месяца. В выводке насчитывается от двух до шести щенков, которых кормят все члены стаи. В стае размножается обычно только альфа-пара (вожак со своей самкой). Молодёжь начинает передвигаться со стаей с шестимесячного возраста, но полностью взрослыми становятся лишь в два года.

Экология и охрана

Из всех семи популяций только одна, в горах Бале, насчитывает более 100 особей; общая численность вида составляет примерно 600 взрослых особей. Наиболее мощные факторы, угрожающие существованию вида — очень узкий ареал (только альпийские луга с прохладным климатом, площадь которых сокращается благодаря глобальному потеплению), занятие подходящих для охоты территорий под сельское хозяйство, а также болезни, которыми волки заражаются от домашних собак: так, в 1990 году эпидемия бешенства сократила наибольшую популяцию (в национальном парке «Горы Бале» с 440 до менее 160 особей меньше чем за неделю. Интересно, что этот парк был создан в 1970 году именно для охраны эфиопского шакала и горной ньялы. Несмотря на то, что эфиопского шакала называют сыменской лисицей, в горах Сымен его популяция ничтожна.

Эфиопский шакал занесён в Красную книгу, как вид, находящийся под угрозой; в неволе по состоянию на 2003 год ни одной особи не содержалось.

Представители народности оромо, на чьих землях эфиопский шакал в основном и живёт, особенной враждебности к нему не питают — конечно, при условии, что зверь не беспокоит их стада. Что касается других этносов, то они время от времени на эфиопского шакала охотятся, поскольку приписывают его печени целебные свойства.

Литература

• The New Encyclopedia of Mammals edited by David Macdonald, Oxford University Press, 2001; ISBN 0-19-850823-9
• [www.canids.org/PUBLICAT/EWACTPLN/1portrat.htm Portrait of an Endangered Species] The IUCN/SSC Canid Specialist Group’s Ethiopian Wolf Status Survey and Action Plan (1997)
• Grzimek’s Animal Life Encyclopedia, Thomson Gale-2003, Edition 2 — Volume 14 — Mammals — Part 3

Ссылки

• ARKive — [www.arkive.org/species/GES/mammals/Canis_simensis/ images and movies of the Ethiopian wolf (Canis simensis)]
• [www.science.smith.edu/departments/Biology/VHAYSSEN/msi/pdf/i0076-3519-485-01-0001.pdf Mammalian Species: Canis simensis] с «The American Society of Mammologists»
• [www.ethiopianwolf.org/ Ethiopian Wolf Conservation Programme (EWCP)]
• [www.wildcru.org/research/es/ewolf.htm WildCRU — Conservation of Ethiopian wolves (Canis simensis) of the University of Oxford, Department of Zoology] (недоступная ссылка — история)
• [www.canids.org/SPPACCTS/ethiopn.htm IUCN/SSC Canid Specialist Group — Ethiopian Wolf (Canis simensis)] (недоступная ссылка — история)

Отрывок, характеризующий Эфиопский шакал

Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.