Рак-Михайловский, Сымон Михайлович

Сымон Михайлович Рак-Михайловский

Сымон Александрович Рак-Михайловский (2 (14) апреля 1885, деревня Максимовка Вилейского уезда Виленской губернии (ныне Молодечненский район Минской области Белоруссии) — 27 ноября 1938, Минск) — российский, польский и советский белорусский публицист, редактор, поэт, общественно-политический деятель. Посол сейма Второй Речи Посполитой. Организатор и член ЦК Белорусской крестьянско-рабочей громады (БСРГ), Белорусской народной рады.

В 1900—1904 годах учился в Молодечненской учительской семинарии, после чего работал школьным учителем в Молодечненском районе. Во время русской революции 1905—1907 годов занимался распространением социал-демократической литературы, за что был арестован и на 3 месяца заключён в тюрьму в Вилейке. После освобождения уехал в Крым, где прожил несколько лет и в 1912 году окончил педагогический институт в Феодосии. Вернувшись в родные места, начал организовывать белорусскоязычные школы, вступив в БСГ. В 1914 году, когда началась Первая мировая война, был призван в русскую императорскую армию, воевал на Румынском фронте. Его первое произведения было опубликовано в 1915 году (статья «Из мыслей в походе» в «Нашей ниве»). После Февральской революции 1917 года оказался в Минске, где вскоре возглавил Центральную военную раду. С 1918 года был членом рады БНР, в 1918—1919 годах также членом Белорусской военной комиссии. В 1918—1920 годах жил в Гродно, где преподавал в белорусскоязычной гимназии. С 1919 года регулярно писал и публиковал статьи. В 1920—1922 годах работал директором Белорусской учительской семинарии в Борунах. Одновременно с осени 1920 года преподавал в Виленской белорусскоязычной гимназии. В 1922 году был избран депутатом сейма Второй Речи Посполитой (Западная Белоруссия в 1921 году после Советско-польской войны оказалась в составе Польши). С 1923 года состоял членом Центральной школьной рады (с 1926 — Главного управления) Товарищества белорусской школы. С 1925 года был заместителем председателя ЦК БСРГ. С 1926 года входил в КПЗБ. Работал редактором «Бюллетеня посольского клуба БСРГ», был членом Белорусского издательского общества в Вильнюсе. Был арестован польскими властями по делу БСРГ 15 января 1927 года и 22 мая 1928 года осуждён Вильнюсским окружным судом на так называемом «процессе 56-и» на 12 лет тюрьмы. По решению апелляционного суда был, однако, освобождён в 1930 года. Вошел в состав комитета «Состязание». Из-за угрозы нового ареста в октябре 1930 года перебрался в Минск, в СССР.

С февраля 1931 года и до ареста работал директором Белорусского государственного музея, вступив в ряды ВКП(б). В 1931—1932 годах являлся членом ЦИК БССР. Был арестован ГПУ БССР 16 августа 1933 года в Минске и решением судебной коллегии ОГПУ СССР от 9 января 1934 года как «организатор и руководитель контрреволюционной организации БНЦ» приговорён к расстрелу, но затем этот приговор был заменён на 10 лет лагерей. Был отправлен на Соловки, 5 сентября 1937 года этапирован в Минск; 14 ноября 1938 года «особой тройкой» НКВД БССР был приговорён к расстрелу, спустя 13 дней приговор привели в исполнение. Реабилитирован военным трибуналом БВО 18 апреля 1956 года.

Был женат, имел двоих детей. В Молодечно именем Рак-Михайловского названа улица. Написал музыку к романсу на слова М. Богдановича «Зорка Венера». Из-за того, что Пак-Михайловский был репрессирован, авторство текста в различных источниках долгое время указывалось как «народное».

Ссылки

• [www.marakou.by/by/davedniki/represavanyya-litaratary/tom-ii?id=19749 РАК-МІХАЙЛОЎСКІ Сымон Аляксандравіч] // Маракоў Л.У. Рэпрэсаваныя літаратары, навукоўцы, работнікі асветы, грамадскія і культурныя дзеячы Беларусі, 1794—1991. Энц. даведнік. У 10 т. Т. 2. — Мн:, 2003. ISBN 985-6374-04-9.
• Алесь Пашкевіч. [pawet.net/library/history/bel_history/paskevich/17/Сымон_Рак-Міхайлоўскі:_старонкі_жыцця_і_дзейнасці.html Сымон Рак-Міхайлоўскі: старонкі жыцця і дзейнасці] // «Куфэрак Віленшчыны» № 1 (12), 2007. С. 4—30.

Отрывок, характеризующий Рак-Михайловский, Сымон Михайлович

– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.