Сырский

Сырский
52°34′54″ с. ш. 39°28′39″ в. д.52.58167° с. ш. 39.47750° в. д. / 52.58167; 39.47750
Город:	Липецк
Административный округ города:	Советский
Прежний статус:	посёлок
Прежние названия:	Липецкие Железные Рудники, Сырский Рудник
Почтовые индексы:	398024

Сы́рский (Сы́рский Рудни́к ) — район в Советском округе города Липецка, расположенный на юго-западной окраине города.

История

На карте 1770 года на этом месте был показан Романовский рудник (по прежнему названию села Ленино). Он был построен для обеспечения железной рудой Липских железоделательных заводов. Позднее рудник стал Сырским — по соседнему селу Сырскому.

В канун Первой мировой войны на этом месте появилось несколько землянок и бараков, в которых жили рабочие, добывавшие флюсовый известняк для частного металлургического завода. С 1920-х годов поселение начало быстро расти и в 1932 году стало посёлком городского типа Ли́пецкие Желе́зные Рудники́.

В 1930-х годах здесь были построены несколько деревянных и каменных домов, а также фибролитовые бараки. Это сделало для своих работников Липецкое рудоуправление.

В 1964 году рудник был закрыт в связи с открытием добычи на Курской магнитной аномалии. Позже шахты были засыпаны. Сейчас на их месте садоводства.

С самого основания посёлок считался неотъемлемой частью Липецка, а жители посёлка принимали участие в выборах горсовета (поссовет подчинялся горсовету; затем в 1966 году был подчинён Правобережному райсовету, а с 1972 года — Советскому).

Посёлок «Центролита»

В 1963 году недалеко от поселка было начато строительство липецкого литейного завода «Центролит», который занимался чугунными отливками для машиностроительной промышленности СССР. Для обеспечения жильём своих работников стали строиться дома непосредственно в Липецке — на улице Космонавтов, проспекте Победы, Крайней улице. Однако это показалось неприемлемым: решили возводить целый городок рядом с заводом — в Сырском.

В конце 1960-х севернее посёлка отвели участок площадью 20 гектаров, на котором и предполагалась стройка. Предполагалось также связать завод «Центролит» троллейбусным движением с Липецком. Для этого построили новую автодорогу севернее посёлка (Ангарская и Минская улицы). Однако позже идею с троллейбусами оставили.

Первые два 90-квартирных дома в Рудном переулке были сданы в 1969 году. В последующие годы рабочие «Центролита» смогли вселиться ещё в 45 домов. Сегодня в этой части поселка проживают 20 тыс. человек. Здесь построены необходимые объекты социальной инфраструктуры (детская и взрослая поликлиники, больница, две школы, две библиотеки, Дом культуры, Дом быта, два детсада). Здание бывшего Липецкого рудоуправления реконструировано под Дом детского творчества, а жилые бараки снесены. В сквере у Дома культуры стоит памятник шахтеру, а недалеко — в 1975 году — поставили памятник воинам Великой Отечественной войны.

В 1994 году посёлок окончательно вошёл в городскую черту, а его статус в соответствии с проводимой реформой муниципалитетов был упразднён.

На Ангарской улице, 5, остался Сырский отдел по работе с населением.

Городская жилая застройка (новые быстрорастущие микрорайоны на юго-западе Липецка) уже вплотную подступила к бывшему посёлку и в ближайшие годы сольётся с этим районом в единое целое. В связи с этим есть проект переноса монумента, символизирующего въезд в Липецк со стороны Воронежской трассы далее по этой трассе. Но скорее всего это будет новая конструкция, в настоящее время рассматривается несколько предложений.

В 1993 году автобусные маршруты, обслуживающие Сырский, получили новые номера — 35 и 36 (вместо пригородных 114 и 101).

Промышленность

В районе на Ангарской улице, владение 2, находится ОАО «Прогресс» — крупный завод по производству соков, входящий в холдинг «Лебедянский». Предприятие мощностью 45 м у. б. плодовоовощных консервов в год было открыто в 1990 году.

Культура

25 апреля 1971 года на базе углебрикетной фабрики в посёлке был создан цех художественной росписи, где впоследствии возникла фабрика «Липецкие узоры». Это послужило возрождением известного народного промысла — липецких узоров.

Транспорт

В Сырский ходят автобусы № 35, 36, 68 (сезонный), 345, 353, 315.

Отрывок, характеризующий Сырский

– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.