Сьерра-Анча

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Сьерра-Анча (англ. Sierra Ancha) — горный хребет в округе Гила, в центральной части штата Аризона, США. Расположен между водохранилищем Рузвельт (на юге) и долиной Плизант (на севере). Сьерра-Анча наряду с хребтами Брадшоу, Мингус, Блэк-Хиллс и Мазацал формирует переходную зону между низменной пустыней на юге Аризоны и плато Колорадо на северо-востоке. Высшая точка хребта — гора Ацтек, высота которой составляет 2345 м.

Хребет прорезают несколько глубоких каньонов. Через Сьерра-Анча проходит несколько дорог; наиболее значительные населённые пункты в районе хребта — Рузвельт, Тонто-Басин, Панкин-Сентер и Юнг. Хребет полностью находится на территории национального леса Тонто. Ранее в районе Сьерра-Анча велась добыча асбеста, которая была прекращена в результате повсеместного запрета на использование этого материала. Основными водотоками региона являются Уоркман-Крик и Салом-Крик. Южные предгорья (высоты 650—1000 м) характеризуются типичными растительными сообществами пустыни Сонора с карнегией, ларреей трёхзубчатой, церцидиумом цветущим и др. Выше (1200—1800 м), на склонах преобладают заросли дуба и можжевельника. Выше отметки в 1829 м произрастает главным образом жёлтая сосна, а также псевдотсуга — на наиболее высоких склонах. Кроме того, в Сьерра-Анча есть отдельные популяции щитовника Аргута[1], произрастающего на значительных высотах, характеризующихся относительно влажным климатом.

В районе Сьерра-Анча были сделаны многочисленные археологические находки — главным образом скальные жилища в труднодоступных районах к востоку от Черри-Крик. Точно не известно, каким из коренных народов принадлежали эти строения, однако они обладают особенностями, присущими как культуре Саладо, так и культуре Могольон. Определение возраста древесины, использованной при строительстве крыш, дендрохронологическим методом позволяет судить о том, что строительство этих жилищ началось около 1280-х годов н. э.; покинуты они были около 1350 г. н. э.

Напишите отзыв о статье "Сьерра-Анча"



Примечания

  1. C. Michael Hogan. 2008

Отрывок, характеризующий Сьерра-Анча

Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.