Сэвилл, Питер
| Питер Сэвилл | |
| англ. Peter Saville | |
| Род деятельности: |
дизайнер-оформитель |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
Питер Сэвилл (англ. Peter Saville, родился 9 октября 1955) — британский дизайнер-оформитель, славу которому принесла его работа для звукозаписывающей компании Factory Records.
Постмодернистские особенности дизайна — стилизация, пародия, имитация, смешение жанров — не особо тронули стилистику Сэвилла, являющегося безусловно постмодернистом. Тщательно выверенные микродозы классицизма и холодных технологий внедрены во всю его продукцию, от открыток и приглашений до обложек пластинок и модных аксессуаров. Сэвилл довёл дизайн до того, когда холод и отчуждение могут быть cool (что в постмодернизме — сильнейшее определение объекта).
Питер Сэвилл родился в 1955 году в Манчестере, Великобритания), там же окончил политехникум по классу графического дизайна. В 1978 году Сэвилл вместе с музыкальным промоутером Тони Уилсоном основал независимую звукозаписывающую компанию «Factory Records». С «Фэктори» и началась деятельность Сэвилла — точнее, деятельность фирмы началась с Сэвилла: именно он оформил первый плакат, возвещающий об открытии клуба «Фэктори». Ничего особенного, если бы плакату не был присвоен серийный номер, как на пластинках — FAC 1. Так открылся каталог «Фэктори», и в дальнейшем, что бы ни делала фирма — выпуск ли сингла, альбома, открытки, или просто вечеринка — всякому действию присваивался свой номер. Позже Сэвилл работал и для других фирм, но «Фэктори» была поистине необозримым полигоном для свободного творчества. «Всё, что я делал для „Фэктори“, — говорит Сэвилл — было именно дизайном, а не оформлением».
Под влиянием типографики последователя баухауза Яна Чихольда, Питер Сэвилл стал делать обложки для главных клиентов «Фэктори рекордз» — Joy Division. Изящный минимализм обложек Joy Division сочетал лёгкое волнение электроники и покой природы. Решив расширить пространство для дизайна, Сэвилл перетасовал стороны конверта. В 1980 году, разглядывая пластинку Joy Division «Closer», многие покупатели не могли понять, где, собственно, название тогда ещё малоизвестной группы, а где — альбома.
Когда после самоубийства своего лидера Яна Кертиса Joy Division перевоплотились в New Order, Сэвилл ещё более развил массовое производство тайны, которой стремилась окутать себя группа. Довольно быстро исчезли не только имя коллектива, но и сами названия пластинок. Названия песен ушли ещё раньше — они скрылись во внутренний конверт или на этикетку винилового диска. Эта энигматичность была затем взята на вооружение Pet Shop Boys и множеством других исполнителей.
Вызывающая обложка легендарного сингла New Order «Blue Monday» 1983 года (№ FAC 73) выглядела точь-в-точь, как дискета, сквозь прорези которой проглядывал чёрный винил, — символизируя таким образом окончательное торжество компьютерного звучания группы. Известно, что расходы на изготовление обложки настолько превысили все допустимые нормы, что фирма с каждого проданного диска получала 5 пенсов убытка. По мнению самого Сэвилла, это его лучшая работа.
Помимо музыкантов «Фэктори рекордз», Питер Сэвилл оформлял пластинки Ultravox, Roxy Music, King Crimson, Брайана Ино и таких далёких по духу музыкантов, как Питера Гэбриела и Пола Маккартни. Обложка для дебютного альбома Orchestral Manoeuvers In The Dark (1980) стала самым узнаваемым символом группы, которая и теперь использует эти образы на рынке.
По словам Сэвилла, он никогда не привязывал свою работу исключительно к той музыке, для которой делал дизайн. В конце концов, обложка заказывается, когда сама музыка ещё в процессе обработки, так что в действительности альбом можно услышать лишь через 6-8 недель после того, как уже начал разрабатываться дизайн. Сэвилл основывался на своём знании клиента, категории его музыки, но ещё больше на визуальных устремлениях аудитории клиента.
Появление компакт-дисков и сокращение пространства объекта творчества поставило перед оформителями новые задачи. Как довольно быстро выявил Сэвилл, простое перенесение уменьшенного изображения обложки с 12-дюймового диска на CD теряет всю свою визуальность. Как дизайнеру, развившему чувствительность 12-дюймового формата до предела, ему было трудно расстаться с виниловыми пластинками. Кое-что в компакт-дисках продолжает раздражать Сэвилла — это наклейки, всевозможные логотипы дистрибьюторов, спонсоров и т. п. «Тут ничего не изменишь. Я вижу своё имя на объектах, которые я сам едва узнаю», сказал Сэвилл.
Сэвилл — дизайнер. Он не пишет маслом, не лепит, да ему и трудно, как графику, разобраться с тремя измерениями. Приходится зависеть от методологии и технологий, посредством которых претворяются идеи, пользоваться готовыми продуктами. И тут зачастую возникает путаница, приводящая к обвинениям в плагиате. Однако, как говорит Сэвилл, в эру постмодернизма указывать на плагиат нецелеобразно, ведь лучше использовать чужую оригинальную работу, чем делать пустую пародию на неё — так честнее, и, пожалуй, даже более художественно. Это было настолько очевидно самому дизайнеру, что ему и в голову не приходило, что кто-то в самом деле подумает, что это он является полноправным автором такой-то работы. Но были люди, которые искренно разочаровывались, как только узнавали, что Сэвилл лишь интерпретирует чьи-то уже также интерпретировавшиеся работы. «Всё равно ведь это будет ваш собственный взгляд, — говорит Сэвилл. Конечно, главное в использовании чужого — знать, что делать и когда. Попробуйте найти дизайнерскую контору, у которой в середине 80-х на журнальном столике не лежал бы альбом по „Баухаузу“ — но ничего подобного вы бы не увидели в 1978 или 1979. А в 1983 году, когда я поместил цветы на обложку второго альбома New Order „Power, Corruption & Lies“? Это было ненормально — цветов в поп-культуре не видели с 60-х годов».
Кроме музыкантов, Питер Сэвилл работал с такими солидными клиентами, как Вайтчепельская художественная галерея в Лондоне, Центр Жоржа Помпиду в Париже, министерство культуры Франции, а также модными домами Yohji Yamamoto, Christian Dior, Martin Sitbon и Jill Sander. В середине 90-х Сэвилл занимался дизайном товарной линии для Givenchy, Mandarina Duck, и был приглашён в качестве арт-директора кампании для Стеллы Маккартни.
Хотя «Фэктори рекордз» уже 15 лет не существует, Сэвилл продолжает сотрудничество с New Order. Со второй половины 90-х он курирует дизайн обложек для Pulp, Suede, Goldie, Everything But The Girl. Сейчас дизайнер занят мультимедийными проектами.
С гедонистической одержимостью духом молодости контрастирует нынешний облик дизайнера, в котором проглядывает грусть и утомлённость творчеством. Виниловые пластинки, на формат которых глаз Сэвилла был настроен подобно микроскопу, теперь до смешного старомодны. Свободно работать над интересными проектами невозможно: время, как известно, — деньги, а Сэвилл — человек не корпоративный, непривыкший работать точно «от и до». Этика панка «сделай всё сам, как и когда хочешь» до сих пор определяют стиль работы индивидуалиста из Манчестера.
На проходившей с мая по сентябрь 2003 года в лондонском Музее дизайна выставке «Peter Saville Show» были выставлены все созданные им обложки, а также объекты, сослужившие свою последнюю службу: опавшие листья, цинковая пластина и прочее, — всё то, что пригодилось в процессе оформления. Одновременно с открытием выставки вышла первая антология Сэвилла, включающая разнообразные работы графика и эссе, написанные ведущими британскими эстетами в мире музыки и дизайна («Designed by Peter Saville»).
В 2002 году в Великобритании вышел художественный фильм «Круглосуточные тусовщики», поведавший историю манчестерской независимой поп-культуры с 1976 по 1992, от панка до рейва. Одним из героев этой саги стал и Питер Сэвилл с характерной для него историей создания приглашения на вечеринку, которое он принёс с опозданием через неделю — зато «фантастической красоты».
Напишите отзыв о статье "Сэвилл, Питер"
Отрывок, характеризующий Сэвилл, Питер
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
