Сэйсинская операция (1945)

Сэйсинский десант в 1945 году
Основной конфликт: Советско-японская война
Бойцы 355-го отдельного батальона морской пехоты перед высадкой 14.08.1945
Дата	13 августа — 17 августа 1945 года
Место	Японская империя, северная Корея
Итог	Победа СССР
Противники
СССР Японская империя
Командующие
И. С. Юмашев Кэйсаку Мураками Сокити Нисиваки.
Силы сторон
свыше 6500 человек до 4000 человек
Потери
250—300 убитых свыше 500 убитых, около 2500 пленных

Сэйсинский десант 13-17 августа 1945 года — тактический морской десант, высаженный кораблями советского Тихоокеанского флота в ходе советско-японской войны.

План операции

В период с 11 по 13 августа двумя десантами Тихоокеанского флота были заняты морские порты на корейском побережье Юки и Расин (см. Десант в порт Юки и Расинский десант), незначительное сопротивление было оказано только в Расине (ныне Расон). Ободренный успехом командующий флотом адмирал И. С. Юмашев приказал произвести высадку следующего морского десанта в порт Сэйсин (ныне Чхонджин). В отличие от предыдущих портов, Сэйсин был хорошо укреплён и имел сильный японский гарнизон (общая численность воинских частей в нём насчитывала до 4000 человек, кроме того, к нему спешно отступали разбитые части 3-й армии (командующий генерал-лейтенант Кэйсаку Мураками) Квантунской армии. Ввиду успешного развития наступления войск 1-го Дальневосточного фронта, командующий фронтом Маршал Советского Союза К. А. Мерецков ещё 12 августа приказал отменить ранее запланированную высадку десанта в Сэйсин.

Однако командование флота продолжило подготовку к высадке, надеясь на лёгкий успех. Юмашев сумел получить разрешение на её проведение от Главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Поскольку с решением Мерецкова об отмене операции флот не получил ранее запланированной для высадки в Сэйсин стрелковой дивизии, Юмашев вынужден был ограничить численность десанта бригадой морской пехоты и отдельными подразделениями. Для компенсации малочисленности он приказал провести мощные предварительные удары авиации и торпедных катеров по порту (ежедневные бомбово-штурмовые удары с 9 по 13 августа). Тем не менее общий замысел операции остался неизменным — предварительная высадка разведгрупп, затем наращивание сил десанта. Таким образом, передовой отряд (численность примерно в одну роту) должен был вступать в бой с многократно превосходящими силами!

С 9 августа по порту Сэйсина наносились непрерывные авиационные удары, в которых было потоплено, по советским данным, около 10 кораблей японцев. Также о потоплении 6 кораблей заявили экипажи торпедных катеров. 12 августа несколько катеров ворвались в гавань и произвели её разведку, установив отсутствие там японских боевых кораблей. В итоге было решено начинать операцию, не дожидаясь окончательного завершения боев в Расине и перебазирования туда легких сил флота. Поэтому исходным пунктом операции оставался значительно удаленный от Сэйсина Владивосток, что сразу лишило советское командование возможности оперативного реагирования на изменение обстановки.

Силы сторон

В целом для операции были выделены 1 миноносец, 1 минный заградитель, 8 сторожевых кораблей, 7 тральщиков, 2 катера «малый охотник», 18 торпедных катеров, 12 десантных кораблей, 7 транспортов. Для авиационной поддержки выделялся 261 самолет, из них 188 бомбардировщиков и 73 истребителя. Командир высадки — капитан 1 ранга А. Ф. Студеничников, командир десанта — генерал-майор В. П. Трушин. Общее руководство проведением операции осуществлял командующий флотом адмирал И. С. Юмашев.

Японцы располагали в городе пехотным батальоном, офицерской школой, личным составом военно-морской базы. В ходе операции численность японских войск многократно возросла за счет отступавших частей Квантунской армии — сначала 2 пехотных полка, затем гвардейская пехотная дивизия. Японскими войсками в боях руководил командир Рананского укрепленного района генерал-лейтенант Сокити Нисиваки.

Начало операции 13 августа

Днём 13 августа в порт Сэйсина вошли 10 торпедных катеров, с которых под прикрытием дымовых завес были высажены 140-й разведотряд штаба Тихоокеанского флота под командованием Героя Советского Союза лейтенанта В. Н. Леонова и рота автоматчиков из 13-й бригады морской пехоты (всего 181 человек, командир отряда — начальник разведотдела штаба флота полковник А. З. Денисин). Оставив 2 катера для прикрытия с моря, остальные корабли ушли во Владивосток.

Десант легко занял порт и прилегающие городские кварталы, воспользовавшись ошеломлённостью противника. Однако вскоре японцы начали контратаки, сначала беспорядочные и разрозненные. Довольно быстро японское командование восстановило порядок и начало организованное наступление против десанта. Положение разведчиков сразу резко ухудшилось — они оказались отрезанными от берега в незнакомом городе, к тому же японцы разрезали высаженный отряд надвое. К 18-30 вечера 7 торпедных катеров доставили ещё 90 бойцов (пулемётная рота), которая оказалась высажена в стороне от места боя, не смогла прорваться на соединение с разведотрядом, понесла большие потери и была вынуждена вести оборонительный бой на причалах. Таким образом, сложилась критическая обстановка, угрожавшая гибелью десанта.

Между тем командующий флотом к исходу дня отправил из Владивостока 1 сторожевой корабль и 2 тральщика с 355-м отдельным батальоном морской пехоты на борту, которые могли дойти до Сэйсина только на следующие сутки. Также выявился очередной крупный недостаток — в десант не были включены авиационные корректировщики, поэтому авиация флота наносила удары на удалении от места боя во избежание бомбардировки собственных войск. То есть как таковая непосредственная авиационная поддержка десанта отсутствовала.

На протяжении ночи десантники вели крайне жестокий бой тремя разрозненными группами, отбивая непрерывные контратаки и испытывая недостаток боеприпасов.

Боевые действия 14 августа

Утром 14 августа вышедший накануне из Владивостока отряд кораблей достиг Сэйсина и высадил батальон морской пехоты (710 человек, командир — майор М. П. Бараболько). Командир батальона с ходу повёл людей в атаку. Бойцы вторично ворвались в город и продвинулись на 1-3 километра. Однако введя в бой свежие силы при поддержке артогня бронепоезда, японское командование к ночи 14 августа оттеснило десантников обратно в порт, где они удерживали плацдарм в 2 км по фронту и 1 км в глубину. Часть бойцов вообще вела оборонительный бой на пирсах, ещё несколько групп бойцов были отрезаны от своих частей и разрозненно оборонялись на высотках или в отдельных зданиях. К тому же батальон из-за незнания обстановки командиром отряда высадки был высажен в стороне от всех трёх сражавшихся в городе передовых групп десанта и не смог соединиться с ними.

Критическая ситуация сохранялась. Из экипажей кораблей был спешно сформирован отряд добровольцев (25 человек, командир капитан 3 ранга Г. В. Терновский), высаженный на берег. В течение ночи бойцам пришлось отражать 14 атак противника. Только благодаря исключительному мужеству и высокому уровню боевой подготовки морским пехотинцам удалось выстоять. Прибывшие утром корабли оставались в гавани и поддерживали десант огнём своей артиллерии. Из-за плохой погоды в этот день авиация в операции практически не использовалась (только 2 бомбардировщика смогли долететь до Сэйсина, но бомбить им пришлось «на глазок»).

Из Владивостока вышел главный отряд (23 корабля и катера) с 13-й бригадой морской пехоты на борту, а ночью — эсминец «Войков» и танкодесантная баржа с 7 танками Т-26.

Боевые действия 15 августа

Около 4 часов утра 15 августа корабли вошли в порт Сэйсина и главные силы десанта (до 5000 человек) начали высадку на занятый плацдарм в порту под сильным вражеским огнём. Сопротивление непрерывно усиливающегося противника было настолько мощным, что ввод в бой целой бригады не привёл к перелому в бою. Только в середине дня с помощью танков и артогня кораблей (ими был повреждён японский бронепоезд, который был вынужден выйти из боя) был окончательно очищен от врага порт и начались бои по взятию города. К вечеру город практически полностью был очищен от японцев, спасены сражавшиеся двое суток в окружении передовые группы десантников. На окружающих город господствующих высотах продолжались упорные бои. В порт прибыл командир генерал-лейтенант С. И. Кабанов, принявший на себя руководство операцией.

Ситуация же с организацией авиационной поддержки так и не была исправлена, потому хотя с улучшением погоды к городу были направлены значительные силы советской авиации (совершено 157 самолето-вылетов), но авиаудары вновь наносились не в интересах поддержки атакующих войск, а по тылам и скоплениям противника. Самым большим успехом авиации стало разрушение железнодорожной станции на окраине города, где был уничтожен японский бронепоезд.

Днём из Владивостока вышел очередной отряд кораблей (1 эсминец, 2 тральщика, 3 транспорта, по одному сторожевому и пограничному катеру), на борту которого находился третий эшелон десанта — 615 человек, 60 орудий и миномётов, 94 автомашины.

Почти все корабли оставались в гавани и огнём корабельной артиллерии поддерживали наступление. Противник пытался оказать им противодействие огнём ещё уцелевшей береговой артиллерии и налетами одиночных самолётов. В гавани Сэйсина на ранее выставленных американских морских минах подорвался и получил повреждения тральщик.

Боевые действия 16 августа

16 августа в порту был высажен третий эшелон десанта, при этом ещё два тральщика подорвались на минах и получили значительные повреждения.

Командование флота, осознав, что недооценило противника, теперь всемерно наращивало мощь десанта. Сначала в Сэйсин была направлена под прикрытием сторожевого корабля ещё одна танкодесантная баржа с 7 танками Т-26 и 2 автомобилями на борту. Затем из Владивостока вышел не запланированный изначальным планом операции очередной отряд кораблей — 1 сторожевой корабль, 1 тральщик, 6 десантных судов, 1 танкодесантное судно, на борту которых находился 205-й стрелковый полк и боевая техника.

В течение дня десант вел ограниченные наступательные действия от Сэйсина в северном и северо-западном направлениях. Японские войска в районе города получили сообщение о приказе императора Японии о прекращении сопротивления. Хотя ряд частей отказывался сложить оружие, организованное сопротивление к концу дня практически прекратилось. На отдельных участках началась сдача японских солдат в плен.

События 17 августа

17 августа в порт прибыли все вышедшие туда накануне суда, высадка войск была произведена благополучно. Имели место мелкие стычки и перестрелки с отдельными группами и подразделениями врага. Продолжалась сдача японцев в плен, некоторые их части покидали фронт и пытались уйти на юг по суше.

Около 11 часов 30 минут к позициям десанта вышел передовой отряд 25-й армии (командующий генерал-полковник И. М. Чистяков) 1-го Дальневосточного фронта. На этом Сэйсинская операция завершилась.

Потери сторон

Общепринятой в советской историографии считается общая оценка потерь противника в 3000 убитых и взятых в плен японских солдат и офицеров. Было сбито 4 японских самолёта, уничтожен 1 бронепоезд. В гавани захвачено 27 транспортов и танкеров. По недавно опубликованным данным, японские потери к исходу 15 августа составили до 500 человек убитыми и 385 пленными. Поскольку 16 и 17 августа значительные боевые действия не велись, вряд ли японские потери убитыми резко возросли, в отличие от пленных.

Советские потери в людях составили от 250 до 300 человек убитыми и пропавшими без вести.

В корабельном составе потерь не было, получили повреждения от мин 3 тральщика и 2 транспорта. Особенно отличились при поддержке десанта экипажи эскадренного миноносца «Войков», минного заградителя «Аргунь», сторожевого корабля «Метель», фрегата «ЭК-9» (его командир капитан-лейтенант В. В. Михайлин стал впоследствии адмиралом). Всего силами артиллерии флота уничтожено до двух батальонов пехоты, 13 огневых точек, восемь дзотов, подавлен огонь двух зенитных и 13 артиллерийских и миномётных батарей, повреждён бронепоезд, сбито 2 самолёта.

Авиация флота произвела с 13 по 16 августа 429 самолето-вылетов в район Сэйсина, результаты которых оказались крайне незначительными из-за отсутствия связи и взаимодействия с десантом. Основными потерями японцев от авиации стали уничтожение ранее повреждённого моряками бронепоезда, 4 железнодорожных эшелонов, 14 автомашин с живой силой и техникой, 2 нефтехранилищ, а также промышленных зданий и мостов в окрестностях города. В воздушных боях сбито 2 японских самолёта, наши потери — 1 поврежденный бомбардировщик Ил-4 совершил вынужденную посадку на воду, из экипажа погиб 1 лётчик.

Итог операции

Если в советский период операция однозначно оценивалась как необходимая и успешная, то после 1990 года стали появляться иные оценки. Тем не менее, трудно согласиться с теми, кто считает этот десант не вызванным военной необходимостью: к его началу, 13 августа, основные силы японских войск довольно организованно отходили из-под ударов Красной Армии и имели возможность оказать упорное сопротивление на многочисленных тыловых оборонительных рубежах. Вполне вероятным сценарием развития событий были боевые действия непосредственно на Японских островах и как советское, так и союзное командование прилагали все усилия, чтобы сорвать переброску японских войск в метрополию. Высадка десанта посеяла панику и сорвала планомерный отход на участке обороны 3-й японской армии (командующий генерал-лейтенант Кэйсаку Мураками). Из занятого советскими войсками Сэйсина были отправлены дальнейшие советские десанты — Одецинский десант и Гензанский десант.

Но уровень подготовки данной операции действительно является крайне низким. Видимо, командование флота под влиянием предшествующих успехов десантов в Юку и Расин рассчитывало на повторение лёгкого успеха и оказалось неготовым к упорной обороне японцев в Сэйсине. В воспоминаниях генерал-лейтенанта С. И. Кабанова указывается на полное незнание обстановки командующим флотом даже 14 и 15 августа, на многочисленные и отменяющие друг друга приказы командующего. Не было организовано надлежащее управление десантом (командующим операцией был сам командующий флотом, который всю операцию находился во Владивостоке и не имел информации об её ходе, а на месте командиры десанта и сил высадки действовали сами по себе).

Не выдерживала критики организация авиационной поддержки десанта (до конца операции в Сэйсин так и не был направлен ни один корректировщик от ВВС). Много было и менее значительных недостатков, вызванных ненадлежащей подготовкой: первые отряды десанта были вооружены только легким стрелковым оружием, отряды кораблей не были обеспечены тральными силами, в десанте почти не оказалось раций, отсутствовали переводчики с корейского и японского языков (не было возможности получать сведения от пленных и дружественно настроенного к СССР местного населения), никто в десанте не имел планов Сэйсина и не знал обстановки в городе, значительная удалённость исходного пункта десантных отрядов от пункта высадки.

В результате десант был на грани полного уничтожения, понёс значительные потери и только благоприятное для советского командования развитие наступление войск 1-го Дальневосточного фронта и господство ВМФ СССР на море спасли десант от гибели.

Награды

Несколько сот бойцов и командиров были удостоены государственных наград. Командир 140-го разведотряда В. Н. Леонов стал дважды Героем Советского Союза. Звания Героев Советского Союза удостоены 16 человек: морские пехотинцы командир бригады генерал-майор В. П. Трушин, командир батальона майор М. П. Бараболько, командир роты автоматчиков морской пехоты старший лейтенант И. М. Яроцкий, командир взвода разведотряда мичман А. М. Никандров, командир взвода разведотряда главстаршина М. А. Бабиков, командир пулемётного отделения морской пехоты сержант К. П. Бирюля, комсорг роты краснофлотец А. Н. Комаров, санитарка красноармеец М. Н. Цуканова (посмертно); моряки командир высадки и командир бригады сторожевых кораблей капитан 3 ранга М. Г. Беспалов, флагманский артиллерист дивизиона сторожевых кораблей капитан 3 ранга Г. В. Терновский, начальник штаба 1-й бригады торпедных катеров капитан 3 ранга Л. Н. Пантелеев, командир сторожевого корабля «Метель» капитан-лейтенант Л. Н. Балякин, командир корабля «ЭК-2» капитан-лейтенант Л. С. Миронов, сотрудник СМЕРШ Владивостокского морского оборонительного района лейтенант М. П. Крыгин (посмертно), электрик фрегата бригады сторожевых кораблей старшина 2 статьи В. Г. Моисеенко, лётчик командир 34-го бомбардировочного авиационного полка майор Н. И. Друздев.

Ряд воинских частей (13-я бригада морской пехоты, 355-й и 365-й отдельные батальоны морской пехоты, 34-й бомбардировочный авиационный полк флота, 140-й разведывательный отряд) были преобразованы в гвардейские. 10-я авиационная дивизия пикирующих бомбардировщиков Тихоокеанского флота получила почётное наименование «Сейсинская».

Источники и литература

• Золотарёв В. А., Козлов И. А. Три столетия Российского флота. — Т. 4. — СПб: Полигон, 2005.
• Боженко П. В. [flot.com/org/subclub/tpv1-2.htm Подводники-тихоокеанцы в боях с противником (1941—1945).]
• [militera.lib.ru/h/tihookeanskiy_flot/11.html Краснознамённый Тихоокеанский флот. — М.: Воениздат, 1973.] Глава «Десанты в корейские порты»
• Кабанов С. И. [militera.lib.ru/memo/russian/kabanov_si2/16.html Поле боя — берег.] Глава «На ФКП и в зоне десантов»
• Леонов В. Н. [militera.lib.ru/memo/russian/leonov1/09.html Лицом к лицу.] Глава «Последние походы»
• Lt Col David Glantz. August Storm: The Soviet 1945 Strategic Offensive in Manchuria, Command and General Staff College, 1983.
• Великая Отечественная. День за днём. // «Морской сборник», 1995, № 8.

Ссылки

• [img-fotki.yandex.ru/get/4210/p365.4/0_37882_79d96009_XL.jpg Бойцы 355-го батальона высаживаются в Сэйсине]

Отрывок, характеризующий Сэйсинская операция (1945)

– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.