Сэй, Жан Батист

Жан-Батист Сэй
Jean-Baptiste Say
Жан-Батист Сэй
Дата рождения:	5 января 1767(1767-01-05)
Место рождения:	Лион
Дата смерти:	15 ноября 1832(1832-11-15) (65 лет)
Место смерти:	Париж
Страна:	Франция
Научная сфера:	экономика
Место работы:	Коллеж де Франс
Известен как:	автор Закона Сэя, Классическая школа

Жан-Батист Сэй (фр. Jean-Baptiste Say, произносится: [ʒãbatist sɛ]; 5 января 1767, Лион — 15 ноября 1832, Париж) — французский экономист, представитель классической школы политэкономии. Дед Леона Сэя, также французского экономиста.

Биография

Родился в 1767 г. в Лионе, в семье купца-гугенота. Впоследствии ему самому пришлось управлять хлопчатобумажной фабрикой на севере Франции. В молодости он работал на страховую компанию, затем редактором журнала. Сэй вступил волонтёром в армию после Французской революции 1789 г., затем был редактором журнала. В 1799 г. он назначен членом Комитета финансов и подрабатывал сапожником.

В 1803 г. опубликовал «Трактат политической экономии, или Простое изложение способа, которым образуются, распределяются и потребляются богатства», где изложил гипотезу, что перепроизводство товаров и экономические кризисы невозможны. Производство приносит доходы, на которые покупаются товары соответствующей стоимости. Совокупный спрос в экономике всегда равен совокупному предложению (Закон Сэя). Важность Сэя заключалась в популяризации идей Адама Смита и призыве к сохранности акцента на полезности и спросе, а не на затратах и предложении.

Книга привлекла внимание публики и была замечена Наполеоном. Сэй был приглашён к первому консулу для беседы по экономическим вопросам. Наполеон дал понять Сэю, что ему надо переработать «Трактат» в духе официальной политики поощрения промышленности протекционистскими мерами и всесторонним регулированием хозяйства. Сэй отказался это сделать и был вынужден подать в отставку.

После этого Сэй купил пай в текстильной фабрике, это принесло ему богатство. В 1812 году он продал свой пай в фабрике и поселился в Париже состоятельным рантье, начал читать публичные лекции по политической экономии, в 1819 году получил кафедру промышленной экономии в Национальной консерватории искусств и ремёсел. С 1830 года профессор Коллеж де Франс.

Много раз бывал в Англии и был дружен с Рикардо и Мальтусом. Был иностранным членом Петербургской академии наук.

Умер 15 ноября 1832 года.

Экономические взгляды

В своих работах «Трактат политической экономии» (1803) и «Полный курс политической экономии» (1828—1830) в шести томах развивает идеи А. Смита. Сэй считает, что в процессе производства создаются не материальные блага, а услуги, и наоборот. Даже отношения между рабочим и капиталистом рассматриваются как обмен услугами.

В отличие от других классиков, Сэй выделял три фактора производства: труд, капитал и землю («Теория трёх факторов»). Эти факторы образуют «производительные фонды». С их непосредственным участием образуются все блага данной нации, а их совокупность образует основное национальное богатство. Каждый фонд оказывает «производительную услугу» при посредстве которой производятся настоящие продукты. В доходе соответственно содержатся три части соответственно производительным фондам — вознаграждение за труд, земельная рента и прибыль на капитал. Соответственно, согласно Сэю, капитал работает так же, как и человек и его деятельность должна быть вознаграждена. Процент на капитал представляет собой аналог заработной платы.

Особое внимание учёный уделял предприятиям, которые комбинируют производственные услуги с целью удовлетворения потребительского спроса, при участии предприятия осуществляется распределение благ в обществе. Одно из ключевых мест во взглядах Сэя занимает теория рынка. Он считает, что излишнее производство невозможно и является лишь следствием нехватки товаров-комплементов (благ, которые используются вместе с данным). Сэй формирует четыре основных закона рынка: чем больше рынок, тем более экстенсивным является производство и тем более прибыльным он есть для производителя, поскольку цена возрастает с ростом предложения; каждый производитель заинтересован в успехе другого, так как успех одной отрасли способствует успеху остальных, стимулируя всеобщее развитие; импорт способствует развитию обмена, так как иностранные товары можно приобрести лишь после реализации своих; те слои общества, которые ничего не производят, не приумножают богатство экономики, но разоряют его.

Литература

Список произведений

• Сэй Ж. Б. Сокращенное учение о государственном хозяйстве или Дружеские разговоры, в которых объясняется, каким образом богатство производится, делится и потребляется в обществе.
• Сэй Ж. Б. Начальные основания политической экономии, или Дружеские беседы о производстве, разделении и потреблении богатств в обществе.
• Сэй Ж. Б. Катехизис политической экономии, или Краткое учение о составлении, распределении и потреблении богатства в обществе.
• Сэй Ж. Б. Рассуждения о политической экономии.
• Сэй Ж. Б. О торговом балансе.
• Сэй Ж. Б. Об Англии. Рассуждение о государственном хозяйстве.

Издания на русском

• Сэй, Ж.-Б. Трактат по политической экономии / Жан-Батист Сэй. Экономические софизмы; Экономические гармонии / Фредерик Бастиа; [сост., вступ. ст. и коммент. М. К. Бункиной и А. М. Семенова]. — М. : Дело : Акад. нар. хоз-ва при Правительстве Рос. Федерации, 2000.

Библиография

• Аникин А. В. Глава шестнадцатая. «Школа Сэя» и вклад Курно // Юность науки: Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса. — 2-е изд. — М.: Политиздат, 1975. — С. 303-322. — 384 с. — 50 000 экз.
• Бём-Баверк, Ойген фон. Капитал и процент, 1884—1889. Глава VII. Теории производительности. 2. Наивные теории производительности // Избранные труды о ценности, проценте и капитале. — М.: Эксмо, 2009. — С. 373—396. — 912 с. — (Антология экономической мысли). — 2 000 экз. — ISBN 978-5-699-22421-0.
• Блауг М. Сэй, Жан Батист // 100 великих экономистов до Кейнса = Great Economists before Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. — СПб.: Экономикус, 2008. — С. 287-289. — 352 с. — (Библиотека «Экономической школы», вып. 42). — 1 500 экз. — ISBN 978-5-903816-01-9.
• Василевский Е. Г. [www.booksite.ru/fulltext/ric/ardo/3.htm#22 Ж. Б. Сэй] // Всемирная история экономической мысли: В 6 томах / Гл. ред. В. Н. Черковец. — М.: Мысль, 1988. — Т. II. От Смита и Рикардо до Маркса и Энгельса. — 574 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00038-1.
• Люксембург Р. [trst.narod.ru/rl/13.htm Глава тринадцатая. Сэй против Сисмонди] // [trst.narod.ru/rl/00.htm Накопление капитала: Том I и II]. — 5-е изд. — М.-Л.: Соцэкгиз, 1934. — С. 142-148. — XLIV, 463 с.
• Сэй, Жан-Баптист // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Сей Жан Батист / Хандруев А. А. // Сафлор — Соан. — М. : Советская энциклопедия, 1976. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 23).</span>

Ссылки

• [orel.rsl.ru/nettext/economic/say/sayabout.htm Жан-Батист Сэй]

Отрывок, характеризующий Сэй, Жан Батист

– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.