Сэй-Сёнагон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сэй-Сёнаго́н
清少納言
Дата рождения:

~966

Место рождения:

Япония

Дата смерти:

~1017

Род деятельности:

писательница, поэтесса

Годы творчества:

9931000

Жанр:

дзуйхицу

Сэй-Сёнаго́н (яп. 清少納言, ок. 9661017?) — средневековая японская писательница и придворная дама при дворе юной императрицы Тэйси (Садако)[ja], супруги императора Итидзё периода Хэйан (794—1192). Известна как автор единственной книги «Записки у изголовья», давшей начало литературному жанру дзуйхицу (дословно — «вслед за кистью», «следуя кисти»; очерк, эссе, поток сознания) в японской литературе.





Имя

«Сэй-Сёнагон» — это не имя писательницы, а её дворцовое прозвище. Сэй-Сёнагон происходила из древнего, но захудалого рода Киёвара (Киёхара), их фамилия писалась двумя иероглифами, и «сэй» — японизированное китайское чтение первого из них. Оно играет роль отличительного инициала перед званием сёнагон (младший государственный советник). В применении к женщине это лишённый смысла титул, один из тех, что давали фрейлинам невысокого ранга. Имя Сэй-Сёнагон нам не известно, так как в семейные родословные вписывали только имена мальчиков, а сама она нам его не называет. Однако существуют различные гипотезы, из которых наиболее возможной в настоящий момент считается Киёхара Нагико (清原 諾子)[1].

Биография

О жизни Сэй-Сёнагон известно мало, во многом реконструкция её биографии строится на догадках и гипотезах. Она происходила из знатной семьи Киёхара.

Её вероятный отец Мотосукэ (908—990) и прадед Фукаябу были известными японскими поэтами, но занимали мелкие малодоходные должности[2]. Сэй-Сенагон, младшая дочь, родилась, когда её отцу было уже под 60[2]. Возможно, что раннее детство она провела вместе с отцом в провинции.

В 981(?) году, в возрасте 16 лет, Сэй-Сёнагон выходит замуж (или начинает сожительствовать) за Татибану Норимицу, чиновника невысокого ранга[2]. Их брак был неудачным и недолгим, у них родился сын Татибана-но Норинага[2]. Легенда гласит, что она порвала с ним, так как он оказался плохим поэтом[3]. Позже она также была замужем за Фудзиварой Мунэё, от которого предположительно родила дочь Кома-но Мёбу; по другим данным, вторым мужем писательницы был Фудзивара-но Санэката[2]. Скорее всего, к моменту прибытия ко двору Сэй-Сёнагон была в разводеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2976 дней]. Существуют предположения, что Сёнагон была замужем ещё и третий раз[4].

В 993(?) году 27-летняя Сэй-Сёнагон поступает на придворную службу в свиту юной императрицы Тэйси (Садако, супруги императора Итидзё, ей было в этот момент 17 лет), которая становится одним из центральных персонажей «Записок у изголовья». Тяжёлые времена для поэтессы наступают, когда Тэйси впадает в немилость — отец императрицы умирает, и его брат, регент Фудзивара Митинага делает свою дочь второй императрицей.

Дворец Садако сгорает, и она с придворными дамами скитается по чужим домам и служебным постройкам. Для Сэй-Сенагон наступили тяжелые дни. Дамы из свиты Садако обвинили её в тайном сговоре с врагами из лагеря нового канцлера, и ей пришлось на время удалиться в свой дом.

После того, как в 1000 году императрица умерла во время родов, Сэй-Сёнагон окончательно уходит со службы и постригается в буддийские монахини[2]. Предполагают, что именно тогда был заключён её второй брак с провинциальным чиновникомК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2976 дней].

Считается, что «Записки у изголовья», начатые в благополучный период, были закончены между 1001 и 1010 годом. Она описывает в книге, что писала её для себя, и случайный посетитель унёс рукопись с собой, после чего «Записки» распространились.

Деталей жизни писательницы после смерти императрицы нет. Последнее достоверное упоминание о ней датировано 1017 годом. Точное место захоронения неизвестно.

Творчество

Сэй-Сёнагон прославилась как автор «Записок у изголовья» и создательница жанра дзуйхицу («вслед за кистью»)[2].

Книга включает в себя бытовые сцены, анекдоты, новеллы и стихи, картины природы, описания придворных торжеств, поэтические раздумья, изящные зарисовки обычаев и нравов. Это богатейший источник информации, содержащий множество красочных и детальных сведений.

Записки состоят из дан (от яп. ступень) — глав. Авторским текстом мы не располагаем, а в дошедших до нас записок число данов неодинаково — в среднем около трёхсот — и расположены они по-разному. Первоначальная архитектоника книги — был ли это классифицированный по рубрикам материал, как в поэтической антологии Кокинсю, или заметки следуют одна за другой, как записи в обычном дневнике — неизвестно.

Открывает книгу знаменитый дан «Весною — рассвет», который можно назвать программным для эстетических взглядов Сэй-Сёнагон и многих других мастеров японской литературы. Замыкает книгу эпилог, в котором рассказана история создания «Записок». Некоторые даны сцеплены по смыслу или ассоциации. Это позволяет хотя бы гипотетически определить изначальную архитектонику «Записок у изголовья».

Все заметки в книге подразделяют на «рассказы о пережитом», дзуйхицу и «перечисления».

Интересные факты

  • Другая знаменитая писательница Мурасаки Сикибу, автор «Повести о Гэндзи», была придворной дамой второй императрицы, дочери Фудзивара-но Митинаги. Она упоминает о Сэй-Сёнагон в своём «Дневнике», критикуя её[2] за фривольную привычку «записывать каждую интересную вещь, которая попадается на глаза» и слишком заметное самодовольство своим знанием китайского, которое «далеко от совершенства». В свою очередь, в одном из фрагментов Сёнагон прохаживается насчёт кузена Мурасаки, Нобуцунэ, имевшего ужасный почерк, о чертеже которого Сёнагон пишет, что если он будет исполнен в точности, «получится нечто весьма удивительное».
  • В честь Сэй-Сёнагон назван кратер на Меркурии.

Напишите отзыв о статье "Сэй-Сёнагон"

Литература

  • Сэй-Сёнагон Записки у изголовья. — СПб.: Кристалл, 1999. 576 с. (Б-ка мировой лит. Малая серия) ISBN 5-8191-0079-4
  • Сэй-Сёнагон Записки у изголовья. Предисловие Веры Марковой. — М.: ЭКСМО, 2007. 528 с. (Зарубежная классика)
  • Панченко Д.В. Аполлодор и Сэй Сёнагон. В кн.:Панченко Д.В. Диффузия идей в Древнем мире.СПб., 2013. С.132-135.
  • Frederic L., Roth K. [books.google.com/books?id=p2QnPijAEmEC Japan Encyclopedia]. — Belknap, 2002. — С. 837. — (Harvard University Press reference library). — ISBN 9780674017535.

Примечания

  1. Barnstone W., Barnstone T. [books.google.com/books?id=viobAQAAIAAJ Literatures of Asia, Africa, and Latin America: From Antiquity to the Present]. — Prentice Hall, 1999. — С. 480. — ISBN 9780023060656.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 Japan Encyclopedia, 2002, p. 837.
  3. [books.google.ru/books?id=ni05jo2PfQEC&pg=PA181&dq=Sei+Shonagon&ei=Wi-ZSbPVE4jcygTqg9iCDA Ivan Morris. The World of the Shining Prince]
  4. [books.google.ru/books?id=zErF-Sp_AWUC&pg=PA94&dq=Sei+Shonagon&lr=&ei=ojCZSePNEKSayAS_lJ1L#PPA94,M1 The Good Lover // Women Imagine Change. By Eugenia C. DeLamotte, Natania Meeker, Jean F. O’Barr]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Сэй-Сёнагон

– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.