Сэкигути-рю

Для термина «Сэкигути» см. также другие значения.

Сэкигути-рю
関口流
Название боевого искусства (БИ):	Сэкигути-рю
Другие названия:	Синсин-рю, Сэкигути Син Син-рю
Дата основания:	прибл. 1640 год
Страна:	Япония Япония
Основатель:	Сэкигути (Дзюсин) Ярокуэмон Удзимунэ
Производные БИ:	• Тэмпа-рю  • Синсин-рю  • Дзюсинсин-рю  • Синсин син-рю  • Итто-рю  • Кюсин-рю  • Гёкусин-рю  • Намбан-рю  • Сибукава-рю  • Сэкигути-рю Баттодзюцу
Известные последователи:	Дзюдо Кодокан

Сэкигути-рю (яп. 関口流 «школа Сэкигути»), также известное как Синсин-рю (яп. 新心流) или Сэкигути Син Син-рю (яп. 関口新心流) — классическое японское боевое искусство (корю), основанное в середине XVII века и включающее в себя техники кэндзюцу, иайдзюцу, дзюдзюцу и кюсёдзюцу.

История

Школа Сэкигути-рю была основана примерно в 1640 году Сэкигути Ярокуэмоном Удзимунэ (яп. 關口彌六右衛門柔心, 1598 — 1670), более известным под именем Сэкигути Дзюсин («мягкое сердце»). Создатель стиля был представителем Сэйва Гэндзи рода Имагава, известного и сильнейшего клана в период Сэнгоку. Тётка Сэкигути Ярокуэмона была женой Токугавы Иэясу. После поражения семьи Имагава в битвах против Оды Нобунага, Дзюсин решил посвятить свою жизнь изучению боевых искусств. Он покинул родовой замок и ушёл в гору Атаго, где проходил интенсивную физическую и духовную подготовку. Результатом этих тренировок стало создание школы Сэкигути-рю, и слава о страннике и его стиле начала быстро распространяться по всей Японии.

Дзюсин Сэкигути, а впоследствии и его потомство, стал «Горюги Сиханом» для главы княжества Кисю (современная префектура Вакаяма) и самураем Токугавы Ёринобу после личной встречи. Это привело к тому, что он стал фаворитом династии Токугава. Даже восьмой сёгун, Токугава Ёсимунэ, практиковал методы школы Сэкигути-рю и получил мэнкё кайдэн.

После реставрации Мэйдзи княжества были распущены, большинство замков разрушены, а самураи утратили свой статус и работу. Это также привело и к вымиранию многих школ боевых искусств. В это время сокэ Сэкигути-рю в 10-м поколении являлся Сэкигути Удзитанэ (яп. 氏胤 関口). Он не желал, чтобы семейная традиция канула в летах, и по этой причине содействовал развитию и распространению боевого искусства своей семьи. Сэкигути Удзитанэ активно принимал участие в крупнейшей организации боевых искусств в Японии — Дай Ниппон Бутокукай, в которой он, благодаря своим стараниям, получил наивысшую награду «Хан Си» (яп. 範士).

После Сэкигути Удзитанэ, 11-ый сокэ Манпэи (яп. 万平), а затем и 12-ый, Ёситаро (яп. 芳太郎 関口), продолжали сохранять и распространять семейное боевое искусство. Однако во время Второй Мировой войны многие из документов школы (дэнсё, мокуроку и т.п.), содержащих историю и методы стиля, погибли в пожарах от бомбардировок. Кроме того, оккупанты США не позволяли японцам заниматься боевыми искусствами, что привело к вымиранию большого количества различных школ. Долгое время Ёситаро был вынужден кормить семью и не тренировался около 15-и лет. После окончания войны он, совместно со своим старшим учеником Фудзимурой Сигэру (яп. 藤村 茂), восстановил искусство и передал его сегодняшнему сокэ в 13-м поколении Сэкигути Ёсио (яп. 関口 芳雄).

В настоящее время Ёсио-сэнсэй проводит тренировки по традиционному Сэкигути-рю дзюдзюцу в организации Кодокан. Он входит в состав Нихон Кобудо Кёкай, а также Ниппон Кобудо Синко Кай (англ. Nippon Kobudo Shinko Kai) и участвует в Энбу Таикай (яп. 演武大会) и демонстрациях Ниппон Будо Кай в городе Токио.

Техника школы

Сэкигути-рю — комплексное корю, сого будзюцу, включающее в свою программу обучения техники кэндзюцу, дзюдзюцу и иайдзюцу.

Стиль школы довольно дикий и жёсткий, особенно в сравнении с другим популярным на то время стилем Ягю Синкагэ-рю, также фаворита сёгуната Токугава. Несмотря на то, что сами крупнейшие феодалы Японии практиковали Сэкигути-рю, школа Ягю Синкагэ-рю отвечала за безопасность даймё. Возможно, именно по этой причине её ката являются такими бесшумными и изящными, призванными не нарушать спокойствия даймё в то время, как он отдыхает. Сэкигути-рю же отличается более громким стилем исполнения, особенно известен её взрывной киай «Ииээйй!», как будто говорящий: «Если я проснулся, вы тоже не должны спать!».

Все методы Сэкигути-рю основаны на использовании мягкой силы. Программа дзюдзюцу состоит из следующих ката:

• Тэцу Дзуки (яп. 手続き) — 20 техник;
• Катамэ (яп. 片目) — 7 техник;
• Тати Ай (яп. 立合い) — 6 техник;
• Куми Ай (яп. 組合) — 10 техник;
• Дзико Но Аямари (яп. 自己の誤った) — 7 техник;
• Когусоку (яп. 小具足) — 20 техник.

Освоение знаний Сэкигути-рю начинается с изучения первой и основной техники школы под названием «Ёрю» (англ. Youryu) ката Тэцу Дзуки, являющейся разновидностью сидячей борьбы в доспехах. Следующим уровнем является практика Катамэ, Тати Ай и Куми Ай. После них изучается Дзико Но Аямари. Оружие до этого момента не применяется. При изучении Когусоку используется бамбуковый синай, обтянутый кожей.

Иайдзюцу подразделяется на:

• Омотэ — 6 техник;
• Тюдан — 5 техник;
• Татиай — 5 техник.

Кэндзюцу школы состоит из 3 ката, методы которых сохраняют свои традиции ещё со времён периода Сэнгоку и направленны на поражение слабых мест в защите противника.

В общей сложности программа Сэкигути-рю состоит из 89-и техник, которые и практикуются на сегодняшний день.

Генеалогия

Основная линия передач школы Сэкигути-рю выглядит следующим образом:

1. Сэкигути Ярокуэмон (Дзюсин) Удзимунэ, основатель;
2. Сэкигути Хатиродзаэмон Удзинари старший сын Дзюсина;
3. Сэкигути Манэмон Удзихидэ, второй сын Хатирозаэмона;
4. Сэкигути Ятаро Удзисато;
5. Сэкигути Мануэмон Удзикадзу;
6. Сэкигути Гэки Удзимото;
7. Сэкигути Манпэи Удзинори;
8. Сэкигути Манэмон Удзисато;
9. Сэкигути Маннодзо Удзитакэ;
10. Сэкигути Дзюсин;
11. Сэкигути Манпэи;
12. Сэкигути Ёситаро;
13. Сэкигути Ёсио, текущий глава школы.

Литература

• Fumon Tanaka, Atsumi Nakashima, Serge Mol. Classical Fighting Arts of Japan: A Complete Guide to Koryu Jujutsu. — 1 изд. — Kodansha USA, 2001. — 179-187 с. — ISBN 978-4770026194.

Отрывок, характеризующий Сэкигути-рю

В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…