Сэки, Акико

Акико Сэки 関 鑑子
Основная информация
Дата рождения	8 сентября 1899(1899-09-08)
Место рождения	Токио, Япония
Дата смерти	2 мая 1973(1973-05-02) (73 года)
Место смерти	Токио, Япония
Страна	Япония Япония
Профессии	певица, хоровой дирижёр, общественный деятель
Награды

Аки́ко Сэ́ки (8 сентября 1899, Токио, Япония — 2 мая 1973, Токио, Япония) — японская певица (сопрано), хоровой дирижёр и общественный деятель. Популяризатор советской песни в Японии. Активная сторонница японо-советской дружбы. Лауреат Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» 1955 года.

Биография

Сэки Акико родилась в 1899 году и была старшим ребёнком среди семи детей своего отца, преподавателя английского языка. Окончив в 1921 году вокальный факультет Токийской консерватории по классу сопрано, она начала концертную карьеру. В 1926 году вышла замуж за Оно Миякити.

Выступала как певица с концертами по всей стране и одновременно участвовала в прогрессивном демократическом движении за культуру для народа. После того, как в марте 1928 года придерживавшиеся левых убеждений японские деятели литературы и искусства создали «Японскую федерацию пролетарских художников» — NAPF (эта прочно вошедшая в историю японской культуры аббревиатура образована от названия организации на эсперанто: Nippona Artista Proleta Federacio), Сэки Акико вошла в состав музыкальной секции данной федерации.

В начале 1929 года секции, входившие в состав NAPF, стали самостоятельными; при этом музыкальная секция 4 апреля 1929 года оформилась в организацию «Лига пролетарской музыки» (англ. Proletarian Music League; известна под аббревиатурой PM), а Сэки Акико стала первым президентом этой организации. Деятельность членов лиги была разнообразной: они выступали с концертами и представлениями, выпускали грампластинки, проводили дебаты, издавали статьи, организовывали кружки самодеятельности. Но полицейское давление на лигу PM становилось всё более сильным, и в 1934 году она была разогнана.

После окончания второй мировой войны Сэки Акико смогла вернуться к активной общественной деятельности. 10 февраля 1948 года она организовала Центральный хор движения «Поющие голоса Японии»; к началу следующего года под эгидой Центрального хора по всей Японии действовало около 500 самодеятельных кружков. Хор стал основой оформившегося в 1952 году одноименного массового самодеятельного хорового антимилитаристского движения (подобные хоровые коллективы с начала 1950-х гг. появились во многих городах Японии). В этом движении, возглавлявшемся Сэки Акико, участвовало более миллиона человек; его участники занимались распространением в массах национальной музыки и песенного искусства.

31 мая 1956 года в Кремле, в Свердловском зале (ныне — Екатерининский зал) Сенатского дворца Сэки Акико как активной участнице массового демократического движения в защиту мира была вручена Международная Сталинская премия «За укрепление мира между народами» (премия была присуждена постановлением Комитета по международным Сталинским премиям «За укрепление мира между народами» от 9 декабря 1955 г.).

Сэки Акико пропагандировала в Японии советскую песню. Она стала автором японских слов ряда известных песен. Особо известным стал выполненный ею перевод на японский язык песни «Катюша» (музыка М. И. Блантера, слова М. В. Исаковского); до сих пор эту песню часто исполняют в Японии именно в переводе Сэки. Среди переведённых ею на японский язык песен — также «Гимн демократической молодёжи мира» и «Подмосковные вечера».

В 1964 году Сэки Акико гастролировала в СССР вместе с Центральным хором «Поющие голоса Японии».

1 мая 1973 года Сэки Акико во время выступления на митинге, посвящённом празднованию Первомая, упала без сознания (произошло кровоизлияние в мозг). На следующий день она умерла.

Литература

• Советы Акико Сэки // Театр. — 1956. — № 12.
• Голос музыкантов // Музыкальная жизнь. — 1962. — № 15.
• Рыжкин И. Я.  Поющие голоса Японии // Музыкальная жизнь. — 1964. — № 14.
• (О 75-летнем юбилее А. Сэки) // Музыкальная жизнь. — 1974. — № 15.
• Malm W. P.  Seki Akiko: The Red Primadonna of Japan // [books.google.nl/books?id=rkkIdqgM3TYC&pg=PA382&lpg=PA382&dq=Seki+Akiko&source=bl&ots=4HVXMu4iHj&sig=l6CCtbmSjFH2NCyF7oOXfbGwu4Q&hl=ennl&sa=X&ei=G_IzVI-UOMi6OqbNgOgB&ved=0CCAQ6AEwADgK#v=onepage&q=Seki%20Akiko&f=false Music from the Middle Ages through the Twentieth Century: Essays in Honor of Gwynn McPeek] / Ed. by C. P. Comberiati and M. C. Steel. — New York: Gordon and Breach Science Publishers, 1988. — xiv + 393 p. — ISBN 2881242162. — P. 375—390.

Отрывок, характеризующий Сэки, Акико

– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.