Сэммин
Поделись знанием:
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Сэммин (яп. 賤民, せんみん сэммин, «подлые люди») — группа населения в древнем японском «правовом государстве» VIII—X веков периодов Нара и Хэйан.
Противопоставлялись группе «добрых людей» рёмин. Принадлежность определялась по наследству.
Сэммин формировались из зависимых людей и парий в провинциях и столице. Включали в себя 5 подгрупп:
- мавзолейные слуги (陵戸, рё:ко) — занимались охраной, поддержанием и уборкой могил Императоров и членов Императорской семьи. Считались самой почётной группой сэммин.
- правительственные слуги (官戸, канко) — занимались обслуживанием правительственных учреждений и подчинялись Ведомству правительственных рабов (яп. 官奴司, каннуси). Имели право на земельный надел, весь урожай с которого шёл в пользу Ведомства. Правительство обеспечивало их пищей и одеждой. В эту подгруппу попадали чиновники и свободные общинники, совершившие преступление или провинившиеся и исключённые из группы «добрых людей» рёмин, лица рождённые между семейными слугами и рабами, а также государственные рабы старше 66 лет.
- семейные слуги (家人, кэнин) — занимались обслуживанием семей или родов, к которым принадлежали. Имели право на семью и не были объектом купли и продажи.
- государственные рабы (公奴婢, ко-нухи или 官奴婢, кан-нухи) — занимались обслуживанием правительственных учреждений, к которым принадлежали, и подчинялись Ведомству правительственных рабов. Исполняли преимущественно физическую работу. После достижения 66 лет получали повышение в статусе и переходили в подгруппу правительственных слуг; после 76 лет получали свободу и переходили в группу «добрых людей» рёмин.
- личные рабы (私奴婢, си-нухи) — занимались обслуживанием семей или родов, к которым принадлежали. Исполняли преимущественно физические работы. Не имели права на семью и были объектом купли и продажи.
После упадка системы рицурё в X—XI веках, понятие «подлых людей» сэммин не исчезло, как в случае с «добрыми людьми» рёмин. В средневековье оно закрепилось за социальными низами Японии: хининами и каварамоно. Начиная с XVII века представители этой группы были объектом презрения обычных японцев.
Напишите отзыв о статье "Сэммин"
Литература
- Рубель В. А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність. — Київ: «Аквілон-Прес», 1997.
|
Это заготовка статьи по истории Японии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Сэммин
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
