Период Сэнгоку

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сэнгоку Дзидай»)
Перейти к: навигация, поиск

История Японии

Период Сэнгоку (яп. 戦国時代 сэнгоку дзидай, «Эпоха воюющих провинций»)[~ 1]— период в японской истории со второй половины XV до начала XVII века.

Начался потерей сёгунами династии Асикага контроля над страной, что привело к децентрализации государственной власти («смута годов Онин» в 14671477 годах) и завершился установлением сёгуната Токугава (1603). Часто другой датой начала периода считают 1493 г., год смерти Хатакэяма Масанага. Иногда концом этой эпохи считают изгнание последнего сёгуна из династии Асикага из Киото по повелению Ода Нобунага — 1573 г.

Период правления Тоётоми Хидэёси уже нельзя считать частью эпохи сэнгоку (если можно, то с серьёзными оговорками, так как он смог завершить объединение страны и стал верховным её правителем, в отличие от Ода Нобунага).

Вместе с тем многие исследователи выделяют особый период японской истории — период Адзути-Момояма (яп. 安土桃山時代), совпадающий с периодом пребывания у власти Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси. Нет единой точки зрения и относительно датировок этой эпохи (вариант — 1573—1603).





Политическая обстановка в стране

Центральные районы Японии

После смуты годов Онин-Буммэй контроль центральной власти над периферией ослаб. В конце 1480-х — начале 1490-х годов бакуфу организовало два похода против Роккаку Такаёри, военного наместника (сюго) южной части провинции Оми (центральный район Кинай), однако ожидаемого результата они не принесли. Бежавший в горы Такаёри всякий раз возвращал себе власть после ухода дружин сёгуна.

Власть и авторитет сёгунов Асикага в период сэнгоку были подорваны. Почти все они оказались игрушками в руках своих вассалов и сановников и «царствовали, но не правили». Сёгуны в первой половине XVI века вынуждены подолгу были скитаться вдали от столицы, спасаясь от врагов. Им оставалось уповать только на тех вассалов бакуфу, которые из верности и благородства или желая использовать для упрочения своих позиций авторитет сёгуна, соглашались его поддержать или укрыть.

В 1493 году канрэй (своего рода «первый министр») Хосокава Масамото фактически совершил переворот, сместив Асикага Ёсики и сделав сёгуном Асикага Ёсидзуми. В 1507 году сам Масамото был убит своими вассалами Косай Мотонага и Якусидзи Нагатада, недовольными его деспотической политикой. Произошел раскол в доме Хосокава — партия Хосокава Сумимото поддерживала Ёсидзуми (сёгуна в Киото), партия Хосокава Такакуни — Ёситанэ (он же Ёсики) (смещённого ранее Масамото).

В 1509 году могущественный даймё из западных провинций Оути Ёсиоки выступил на стороне Ёситанэ и двинулся во главе большой армии на Киото. Вместе с Хосокава Такакуни он восстановил на троне Ёситанэ. В 1511 году Асикага Ёсидзуми умер.

Однако затем политическая ситуация осложнилась новой борьбой между двумя фракциями дома Хосокава. Во главе первой стоял Хосокава Такакуни, предводителем другой был Хосокава Харумото. В 1518 г. Оути Ёсиоки вернулся в свои владения и Такакуни стал фактически во главе бакуфу, занимая должности канрэй и сюго 4-х провинций (Тамба, Сэццу, Тоса, Сануки).

В 1521 г. Асикага Ёситанэ, фактически являвшийся марионеткой в руках Такакуни, бежал на Авадзи, а затем в землю Ава, где умер. Тогда Такакуни посадил на его место Асикага Ёсихару (сына покойного Ёсидзуми). Но в 1527 г. всемогущий канрэй, атакованный войсками Миёси Мотонага и Хосокава Харумото, вынужден был бежать из Киото. В 1531 г. в Сэццу Хосокава Такакуни вынужден был покончить с собой. Фактическим главой военного правительства стал Хосокава Харумото. Но в 1543 г. в борьбу с ним вступил Хосокава Удзицуна, объявивший себя преемником Такакуни.

На сторону Удзицуна переметнулся могущественный вассал Харумото — Миёси Нагаёси. В 1548 г. последний изгнал из столицы сёгуна Ёсихару и Хосокава Харумото. Миёси Нагаёси превратился в самого сильного князя центральных провинций Японии. Сферой его преобладающего влияния были провинции Ямасиро, Сэццу, Кавати, Идзуми, Тамба, Авадзи, Ава, Сануки. Однако легитимность власти Нагаёси, порвавшего с сёгуном и отказавшегося искать ему замену, была слабой. Он вынужден был постоянно отражать атаки врагов. В 1552 г. Нагаёси примирился с сёгуном, но в следующем году вражда возобновилась.

В 1558 г. Миёси Нагаёси примирился с сыном Ёсихару, новым сёгуном Асикага Ёситэру. В 1564 г. тонкий ценитель рэнга Нагаёси умер. Асикага Ёситэру был сильной личностью и к тому же прекрасно владел мечом. Он часто перечил фактическим наследникам Нагаёси — трем его родичам (Миёси Масаясу, Миёси Нагаюки и Иванари Томомити — т. н. ''Миёси саннинсю''), с которыми первоначально в тесном союзе состоял Мацунага Хисахидэ, один из вассалов Нагаёси. В 1565 г. воины Миёси саннинсю напали на Асикага Ёситэру, который, мужественно сражаясь, пал в неравной борьбе[1]. Кандидатом на роль преемника стал Асикага Ёсихидэ, который однако вскоре вынужден был покинуть столицу под давлением Миёси Масаясу.

В 1566 г. Мацунага Хисахидэ вступил в войну с Миёси саннинсю. Тем временем Асикага Ёсиаки, брат погибшего в борьбе с наследниками Миёси Нагаёси сёгуна, стал претендовать на роль его наследника. Он вернулся в мир после пострижения в монахи и призвал на помощь могущественных даймё Мори Мотонари, Такэда Харунобу, Уэсуги Тэрутора и Ходзё Удзимаса. В 1568 г. сёгуном провозгласил себя Асикага Ёсихидэ, который однако вскоре умер из-за болезни, пробыв «великим полководцем — покорителем варваров» всего 7 месяцев (с февраля по сентябрь 1568 г.). В том же 1568 г. Ёсиаки стал 15-м и последним сёгуном при поддержке даймё из провинции Овари Ода Нобунага.

Сэнгоку даймё

Сёгунат Асикага в конце XV — первой половине XVI вв. утратил контроль над большей частью территории страны. Настоящие правители из дома Хосокава или клана Миёси, меняя по своей воле сёгунов, никак не могли (да и не желали) влиять на ситуацию в японских провинциях (кроме центрального района Кинай). На периферии тем временем возникли княжества, основанные сэнгоку даймё. Сэнгоку даймё происходили как от прежних военных наместников (сюго), так и были выходцами из рядов провинциальных магнатов. Некоторые сэнгоку даймё, как, например, Сайто Досан, были неблагородного происхождения. Они вели между собой нескончаемые войны за территорию. Де-факто они были независимыми от сёгуна правителями своих земель, лишь формально получая от него титулы (часто в обмен на богатые подарки). Некоторые даймё самостоятельно приняли для своих владений особые кодексы законов — бункокухо. Факт принятия таких сводов законов как Имагава канамокуроку (создан Имагава Удзитика, дополнен Имагава Ёсимото) и Косю хатто-но сидай (введён Такэдой Сингэном) отражал усиление власти даймё. В то же время появление уложения законов могло свидетельствовать и об ослаблении позиций даймё[2]. Наряду с кодексами законов правители княжеств создавали наставления и поучения для своих наследников и потомков, а также родичей и вассалов (какун). До нас дошли наставления Ходзё Соуна, Асакура Такакагэ и т. д.

Внутренняя политика сэнгоку даймё предвосхитила многие реформы Токугава Иэясу, объединителя Японии. Размеры княжеств могли варьироваться: от нескольких уездов до нескольких провинций.

Даймё вели беспрестанные войны между собой до самого объединения страны под жесткой рукой Тоётоми Хидэёси. В это время себя проявили великие полководцы, такие как Такэда Сингэн. Когда Сингэн умер, Иэясу так вспоминал о нём в разговоре со своими вассалами[3]:

Такие выдающиеся полководцы, как Сингэн рождаются редко. Я с детства во многом желал быть похожим на него. Именно Сингэн является для меня учителем войны.
Прекрасно, когда в соседней стране есть сильный враг. Это вынуждает твое сердце быть осторожным, старательным и взвешенным в каждом шаге. Благодаря этому управление [собственной страной] нормализуется, а правящий дом сплачивается. Когда же по соседству сильного врага нет, никто не будет интересоваться военным делом. И верхи, и низы [собственной страны] будут пренебрегать друг другом. Страх и стыд исчезнет из их сердец и [страна] ослабеет.
Потому нет причин радоваться из смерти такого враждебного полководца как Сингэн.

Также в период Сэнгоку было впервые массово применено огнестрельное оружие (аркебузы). Но это случилось не в 1575 году во время знаменитой битвы при Нагасино, в которой участвовали войска сына Такэды Сингэна — Такэда Кацуёри, а его противниками была объединённая армия Токугавы Иэясу и Оды Нобунаги. В этом сражении аркебузы не применялись массово. Из 18 тыс. солдат объединенного войска Ода-Токугава только 1 тыс. была вооружена аркебузами. Как указывает знаток японской военной истории С. Тернбулл, в Японии португальские аркебузы появились в 1543 г. Впервые же аркебузы были применены воинами Мураками Ёсикиё в сражении при Уэдахара в 1548 году, когда Такэда Сингэн потерпел от него поражение. Однако это были не португальские, а китайские аркебузы[4]. Португальские аркебузы были впервые «опробованы на деле» Симадзу Такахиса при штурме замка Кадзики (провинция Осуми) в 1549 году. В действительности же, огнестрельное оружие массово не применялось до 1580-х годов и стало основным оружием пехоты только во время Корейской войны 1592—1597 гг.

Что касается императоров (тэнно), то после войны Северного и Южного дворов в XIV веке, а затем укрепления власти сёгунов Асикага в XV веке, от их былой политической власти и экономического могущества почти ничего не осталось. Однако сохранялся их важный символический статус (в рамках синто). В 1500 году шесть недель не находилось средств, чтобы должным образом организовать похороны императора Го-Цутимикадо. Всё это время августейшее тело пребывало во дворце. А затем в течение 20 лет не могли найти средств для организации церемонии вступления на трон его преемника (такой пример упадка власти тэнно приведен в книге Б. Сэнсома).

Другой тэнно Го-Нара будто бы обитал в деревянной хижине вместо дворца, а дети лепили пирожки из грязи около его дверей. Из-за крайней нужды он продавал прохожим свои автографы, а питаться ему приходилось рисовыми пирожками и собачьим супом[5].

Экономика в период Сэнгоку

Ещё одной важной особенностью Сэнгоку дзидай является отмеченный в это время некоторый экономический рост. Даймё всеми силами стремились укрепить своё могущество, пополнить казну, усовершенствовать налоговую систему и увеличить собственные вооруженные силы. В результате активизировались торговые отношения и возникли первые коммерческие центры, такие города как Сакаи, Хёго (нынешний Кобе), Кувана и Хаката, Ямагути (провинция Суо), Ономити (провинция Хиго). Столица же — Киото — стала национальным промышленным и коммерческим центром. Развитие городов в торговом и ремесленном отношении вело их к приобретению политической автономии. В 1543 г. бакуфу берет заём у купцов из Сакаи, обеспеченный налогами с владений Асикага. Городу были дарованы многие привилегии. Однако степень автономии Сакаи и других городов была ниже по сравнению с обширными правами вольных городов Западной Европы. Росту богатства таких приморских городов как например Сакаи и Хёго способствовала торговля с империей Мин.

Большинство из активно развивавшихся городов находились на землях храмов или знатных аристократов или воинов. Так порт Хёго первоначально был частью вотчин (сёэн) Фудзивара, а позднее перешел во владение храма Кофуку-дзи (Нара).

По всей Японии возникали гильдии и корпорации торговцев и ремесленников (дза). Эти объединения как правило находились под протекцией храмов или военной либо придворной знати, за что вынуждены были платить. Так монастырь секты Тэндай на горе Хиэй патронировал владельцев складов, святилище Ивасимидзу Хатимангу — торговцев маслом. Как правило, члены дза обладали монопольными правами на сбыт или продажу каких-либо товаров в определённом районе.

Некоторым препятствием для развития торговли были многочисленные таможни и большое количество таможенных поборов во всех княжествах. Свою заставу стремился поставить практически каждый храм, землевладелец (будь то воин или столичный аристократ), чтобы взимать сборы с проезжавших мимо купцов, паломников или путешественников.

Культура периода Сэнгоку

В период Сэнгоку развивалась национальная культура. Дзэнские монахи несли свои знания в воинское сословие. Развивались различные направления искусства, необычайно популярными становятся в то время классическая китайская поэзия канси и живопись суйбокуга. Владение хотя бы одним из этих искусств считается для воина если не обязательным, то желательным. Рэнга и хайку становятся классическими японскими видами искусства. Развиваются национальный театр, музыка, расцветает искусство чайной церемонии тяною. Новый взлет переживает аскетичная и прекрасная в своей простоте архитектура. Дзэнские сады камней и песка возникают именно в период Сэнгоку. Растут объёмы книгопечатания и очень популярными становятся книги, в том числе «Отоги-дзоси» — сборник моралистических историй и «Кангисю» — сборник популярных песен.

Завершение периода Сэнгоку Дзидай

В 1568 году Ода Нобунага захватил Киото, тем самым объединение страны казалось было завершено, но в 1582 году случился Инцидент в храме Хонно-дзи во время которого Акэти Мицухидэ, предав своего господина, напал на него в храме, в Киото. После смерти Нобунаги начались споры между видными военачальниками за пост правителя объединённой страны. Победителем из этого спора вышел Тоётоми Хидэёси, который продолжил завершение объединения Японии. И наконец, после смерти Хидэёси, установился сёгунат Токугава. Появилась централизованная власть, которую так ждала истощёная за этот период множественных кровопролитных войн новая, объединенная Япония.

Среди историков нет единого мнения относительно хронологических рамок сэнгоку дзидай. Есть точка зрения, согласно которой конец сэнгоку следует датировать 1573 годом, когда последний сёгун из династии Асикага (Асикага Ёсиаки) был изгнан Нобунага из Киото. Однако фактически в 1573 году, и, тем более, в 1568 году, Нобунага был лишь одним из вероятных претендентов на роль фактического правителя Японии. Кто знает, стал бы он объединителем страны, если бы в 1573 году выдающийся полководец Такэда Сингэн не умер, а продолжил бы исполнение приказа Ёсиаки по усмирению Нобунага.

Существует точка зрения о том, что Ода Нобунага практически завершил объединение страны. Однако на момент его смерти в 1582 году огромные области оставались ему неподконтрольны — остров Кюсю, где стремительно росло могущество клана Симадзу, остров Сикоку, которым завладел дом Тёсокабэ. В западных провинциях Нобунага и его полководцы вели изнурительную войну с кланом Мори. В области Канто господствовал дом Ходзё, а на севере — Датэ (не будем упоминать других японских даймё, не столь могущественных). Концом периода сэнгоку многие также считают 1590 год, когда после осады огромной армией Тоётоми Хидэёси пал замок Одавара — столица княжества Ходзё (Го-Ходзё).

Сохранилось письмо, написанное Хидэёси в лагере под Одавара своей жене:

Теперь мы удерживаем врагов как птиц в клетке, поэтому, пожалуйста, не беспокойся… Мы встали в двухстах или трёхстах метрах, окружили Одавара двойным рвом, и не позволим бежать ни единому человеку. Все воины восьми восточных провинций заперты внутри, и если мы разрушим Одавара, дорога в Дэва и Муцу открыта. Это треть всей Японии, и хотя я старею, я должен думать о будущем и сделать всё для страны. Поэтому я намерен совершить славные дела и готов к долгой осаде, с запасами, и золотом, и серебром в изобилии, чтобы вернуться со славой и оставить о себе добрую память. Я желаю, чтобы ты поняла это и рассказала всем.

— (17 мая 1590 года)[6]

Напишите отзыв о статье "Период Сэнгоку"

Примечания

Комментарии
  1. Название содержит отсылку к периоду Воюющих царств в Китае
Источники
  1. Иматани Акира. Сэнгоку Миёси итидзоку. Токио. 2008, с.256-257
  2. В таком своде законов как Роккаку-си сикимоку содержатся серьёзные ограничения власти даймё, введенные под давлением вассалов. Подробнее см. Полхов С. А. «Роккаку-си сикимоку» — свод законов периода «воюющих провинций»// Япония 2011. Ежегодник. М., «АИРО-XXI», 2011, с.181-222 ISBN 978-5-91022-139-4
  3. цитата взята из статьи Битва при Микатагахара
  4. Turnbull St. The samurai sourcebook. London. 2000 p.134
  5. Тёрнбулл С. Самураи. Военная история. СПб; 1999, с.159
  6. Цитируется по: Сэнсом Б. Япония: краткая история культуры. / Пер. с англ. Е. В. Кириллов. — СПб.: Издательство «Евразия», 1999.

Литература

  • Имагава канамокуроку. / Перевод и комментарии С. А. Полхова // «Восток» (Oriens). — № 6, 2009.
  • Искендеров А. А. Тоётоми Хидэёси. — М., 1984.
  • История Японии. — Т. 1. — М., 1998.
  • Климов В. Ю. Наставления дома Асакура — историко-правовой источник Японии конца XV века // История и культура традиционной Японии 3. Orientalia et Classica. Труды Института восточных культур и античности РГГУ. Выпуск XXXII. — М., 2010. — С. 70—98. — ISBN 978-5-7281-1137-5.
  • Климов В. Ю. Сельская община в средневековой Японии// Кюнеровские чтения (2001—2004). Краткое содержание докладов. — СПб., 2005. — С. 82—93. — ISBN 5-88431-120-6.
  • Кожевников В. В. Очерки по истории Японии. XII—XVI вв. — Влдв.: ДВГУ, 1999.
  • Ламерс Й. П. Японский тиран. Новый взгляд на японского полководца Ода Нобунага. — СПб., 2012. — 352 с. — ISBN 978-5-91852-015-4.
  • Полхов С. А. «Косю хатто-но сидай»: структура законодательного уложения эпохи сэнгоку // История и культура традиционной Японии 3. Orientalia et Classica. Труды Института восточных культур и античности РГГУ. Выпуск XXXII. — М.: «Наталис», 2010. — С. 31—70.
  • Сэнсом Б. Япония: краткая история культуры. / Пер. с англ. Е. В. Кириллов. — СПб.: Издательство «Евразия», 1999.
  • Электронная энциклопедия «Япония от А до Я»
  • Turnbull St. The samurai sourcebook. — L., 2000.

Ссылки

  • Полхов С. А. [japanstudies.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=347 Уложения сэнгоку даймё в контексте правовой и политической истории Японии]. Японоведение в России (11 мая 2013). Проверено 17 августа 2015. [web.archive.org/web/20150817135654/japanstudies.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=347 Архивировано из первоисточника 17 августа 2015].

Отрывок, характеризующий Период Сэнгоку

– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.