Вега, Сюзанна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сюзан Надин Вега»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Вега.
Сюзан Вега
Suzanne Vega

Ток-шоу в Оломоуце (Чехия) 4 октября 2006
Основная информация
Полное имя

Сюзан Надин Вега

Дата рождения

11 июля 1959(1959-07-11) (64 года)

Место рождения

Санта-Моника, Калифорния, США

Страна

США США

Профессии

певица, автор песен, музыкальный продюсер

Инструменты

гитара

Жанры

альтернативный рок, фолк-рок

Лейблы

A&M Records
Blue Note
Capitol
EMI Records

[www.suzannevega.com/ SuzanneVega.com]

Сюзанна (Сюзан) Надин Вега (англ. Suzanne Nadine Vega; 11 июля 1959, Санта-Моника, Калифорния) — американская певица, автор песен, гитаристка.

Наиболее известные произведения «Tom's Diner» («Закусочная Тома»), которая использовалась для улучшения формата кодирования музыкальных файлов MP3 (за это Сюзанну Вегу иногда называют Мамой MP3) и «Luka», песня против жестокого обращения с детьми.





Биография

Её мать, Пэт Вега, была аналитиком компьютерных систем, немецко-шведских кровей. Отец, Ричард Пэк, шведско-английско-ирландский графический дизайнер. Отчим, Эд Вега, писатель из Пуэрто-Рико [www.suzannevega.com/about/1987/creem.htm].

Сюзанн Вега родилась семимесячной, весом чуть больше килограмма и сразу же угодила в барокамеру. Случилось это 11 июля 1959 г. в Санта-Монике, (Калифорния). Родители Сюзанн расстались еще до её рождения, а в 1960 г. у девочки появился новый отец, которого она долгие годы считала родным. Пуэрториканский писатель Эд Вега увез семью в Нью-Йорк. Они поселились в испанском квартале. С детства Сюзанн говорила на испанском так же хорошо, как на английском. В 9 лет она обнаружила, что её отец — белый. Её ощущение себя как пуэрториканки потерпело крах. На долгие годы она потеряла самоидентификацию. В 1988 г. Сюзанн наняла детектива, и тот разыскал её настоящего отца в Калифорнии, где он подрабатывал тем, что рисовал архитектурные проекты по чертежам.

Кроме Сюзанн в семье было ещё трое детей. Родители часто пели (в том числе, собственные песни Эда Вега) и поощряли детей к музыкальному творчеству. Сюзанн взяла в руки гитару в 11 лет. К 12 она обнаружила в себе поэтический дар. Отец рекомендовал ей избегать штампов и быть максимально искренней в самовыражении. Эд и мать Сюзанн были буддистами, что, по словам их дочери, помогло ей стать личностью.

Её вдохновлял Боб Дилан и современный балет, которым она занималась в Школе искусств в Манхэттене. Танец давался ей с трудом. Другие ученики были раскованными и экспрессивными, она же слыла законченной интроверткой. Сюзанн училась налаживать отношения с окружающими без лишних слов или действий. Она одевалась в широкие свитера и тяжелые ботинки. Ей не хотелось выглядеть сексуально, она считала, что всего можно добиться умом. Гораздо позже Вега поняла, что неудачи на танцевальном поприще объяснялись астмой и общим состоянием здоровья. Но тогда её обуревали комплексы и невысказанные желания.

Сюзанн поступила в колледж Барнарда в Нью-Йорке. Карьера танцовщицы была забыта, девушку интересовало пение собственных песен. Она выступала в кофейнях Вест-Сайда и на фольклорных фестивалях. Долгое время Сюзанн не выносила внимания публики, взгляды раздражали её.

С 1978 г. Вега пела по клубам Гринвич Виллиджа в компании любителей народных песен. Её самоощущения приходили в порядок, особенно когда она слышала добрые отзывы и аплодисменты. «Я с раннего детства знала, что стану знаменитой. Часами я скакала в прихожей, воображая себя на сцене, или приглашала в гости других детей, чтобы разыгрывать с ними представления или петь перед ними». В Гринвич Виллидж Сюзанн нашла ту публику, о которой мечтала всегда.

В 1979 г. Вега попала на концерт Лу Рида. Впечатления были потрясающими — Сюзанн поняла, что она может петь о ежедневных впечатлениях, о жизни улиц, рассказывать тысячи маленьких историй калек, больных, покинутых, не проговаривая сюжет до конца. Так родился её фирменный прием.

Окончив колледж в 1982 г., она получила место: днём работала девушкой в приёмной, ночью пела в клубах. О ней уже писали в газетах, но студии отвергали её демозаписи.

Спустя два года, после первой безуспешной попытки заинтересовать звукозаписывающую фирму, её нашли двое продюсеров, только что открывших своё дело. Пару лет назад запись Вега попала в сферу их интересов. Записанная при их помощи демо-кассета, понравилось рекорд-компании A&M, которая уже дважды ей отказывала. В 1983 г. она заключила контракт, а в 1985-м вышел её первый альбом, над которым она работала вместе с Ленни Кайе, бывшим гитаристом Патти Смит. Хозяева надеялись продать 30 тысяч копий, но продали 250 тысяч в Штатах и 500 тысяч за границей. Журнал «Роллинг Стоун» включил диск «Suzanne Vega» в сотню лучших альбомов 80-х.

Через два месяца после выхода альбома Сюзанн дала свой первый большой концерт с группой и с тех пор выступала в таких престижных местах, как Альберт Холл в Лондоне, Карнеги Холл и Радио Сити Мьюзик Холл в Нью-Йорке.

В 1986 г. Вега написала два текста для оркестрового альбома Филиппа Гласса «Songs for Liquid Days» и позже неоднократно сотрудничала с ним. Всю робость Сюзанн как рукой сняло. Теперь она хорошо знала свои особенности. Например, ей никогда не удавалось удачно спеть длинную фразу — сказывались последствия астмы. Но это не беда, стихи Сюзанн состоят из отрывистых кратких высказываний, философских и чрезвычайно эффектных. Лучший пример такого стихотворения — стандарт «Лу́ка», прогремевший по хит-парадам всего мира и снискавший ей любовь фондов по защите детей от насилия.

На втором диске Сюзанн «Состояние одиночества», кроме «Лу́ки», есть еще один мировой хит «Tom's Diner» («Закусочная Тома»), впоследствии перепетый британскими рэперами DNA. Продюсеры были в шоке, но зато сама Сюзанн — в восторге: «Черные дети стали слушать мои песни». Услышав ремикс, она изменила своё отношение к звуку — это отразилось на её дальнейших записях, саунд которых критики находят несравненно более плотным и даже трудным для восприятия (Days Of Open Hand).

99,9 °F, записанный спустя два года, был встречен неважно. От Сюзанн ждали продолжения, а она вновь изменила стиль. Следующий альбом — «Девять объектов желания» (Сюзаннина дочка Руби, муж-продюсер Митчелл Фрум, Лолита, Смерть, трое мужчин, одна женщина и слива) был популярен.

Последний релиз «Испытанное и истинное» представляет собой коллекцию синглов, две песни, не вошедшие в официальные альбомы («Left of Centre» и «Tom’s Diner» в версии DNA) и две новые песни («Book & Cover» и «Rosemary»).

Дискография

Альбомы

Синглы

Напишите отзыв о статье "Вега, Сюзанна"

Ссылки

  •  (англ.) [www.suzannevega.com SuzanneVega.com] — официальный сайт певицы
  •  (англ.) [www.vega.net Vega.net] — сайт поклонников, открытый самой Вегой

Отрывок, характеризующий Вега, Сюзанна

– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Вега,_Сюзанна&oldid=79576261»