Сюй Гуанци
| Сюй Гуанци, Павел Сюй Гуанци | |
| 徐光啟 | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Сюй Гуанци (кит. 徐光启, 徐光啟, Xú Guāngqǐ, 24.04.1562 г., Шанхай, Китай — 8.11.1633 г., Китай) — китайский учёный в области сельского хозяйства, переводчик, математик, астроном династии Мин. Сюй Гуанци совместно с католическими миссионерами из монашеского ордена иезуитов Маттео Риччи и Сабатино де Урсис переводил европейские научные труды того времени на китайский язык. Самым значительным переводом Сюй Гуанци была первая часть книги «Начала Евклида». Сюй Гуанци написал научное сочинение «Нун Чжэн Цюань Шу», которое считается одним из самых первых китайских научных сельскохозяйственных трудов. Сюй Гуанци принял крещение, после которого взял себе имя Павел. Сюй Гуанци сыграл значительную роль в распространении католицизма в Китае. Он считается одним из «Трёх столпов китайского католицизма».
Содержание
Биография
Сюй Гуанци родился 24-го апреля 1562 года в бедной семье в Шанхае. Его отец, зарабатывая сельскохозяйственными работами, смог послать шестилетнего Сюй Гуанци на обучение в школу. В возрасте 19 лет Сюй гуанци получил начальную научную степень, после чего стал работать в суде, одновременно занимаясь научной деятельностью. Он жил в период, когда математика в Китае находилась в упадке и не развивалась. Сюй Гуанци обвинял китайское научное общество в потере интереса к математике и прилагал усилия к развитию математической науки в Китае.
Сюй Гуанци, познакомившись с иезуитом Маттео Риччи, стал вместе с ним переводить европейские научные труды на китайский язык и некоторые конфуцианские тексты на латинский язык. В 1603 году Сюй Гуанци принял крещение, взяв себе имя апостола Павла. После принятия католицизма Сюй Гуанци стал ещё сильнее критиковать в своих сочинениях китайское научное интеллектуальное общество, обвиняя его в том, что оно отстало в своём развитии от европейской науки. Он также считал, что вооружение китайской армии европейской артиллерией сможет защитить Китай от вторжения маньчжуров.
В 1607 году Сюй Гуанци оставил государственную службу и вернулся к себе домой в Шанхай, где он стал экспериментировать с европейской системой орошения. Он также экспериментировал с выращиванием батата и хлопка. Через некоторое время его снова призвали на государственную службу, во время которой он смог сделать карьеру, получив пост министра. Будучи на государственной службе, он продолжал экспериментировать с новыми для Китая сельскохозяйственными культурами.
С 1613 по 1620 гг. Сюй Гуанци часто посещал Тяньцзинь, где руководил постройкой военных поселений.
В 1633 году Сюй Гуанци умер. Его могила сохранилась и находится в Шанхае недалеко от католического собора святого Игнатия Лойолы.
Научная деятельность
Математика
В 1607 году Сюй Гуанци, пытаясь активизировать китайское научное сообщество, вместе с Маттео Риччи перевёл первую часть «Начал Евклида» на китайский язык. Этим трудом Сюй Гуанци познакомил китайских учёных с европейской математикой и логикой. Считается, что с перевода на китайский язык «Начал Евклида» в Китае началось возрождение математики.
Астрономия
Сюй Гуанци вместе с Маттео Риччи предсказал солнечное затмение 1629 года, после чего был назначен китайским императором заниматься реформой китайского календаря. Эта реформа календаря, завершившаяся только после смерти Сюй Гуанци, стала первым научным сотрудничеством китайских и европейских учёных.
Сельское хозяйство
Свои знания в области сельского хозяйства Сюй Гуанци собрал в своём самом известном сочинении «Нун Чжэн Цюань Шу». Сюй Гуанци в области сельского хозяйства интересовался западными системами орошения, употреблением в сельском хозяйстве удобрений, что подтолкнуло к развитию химии в Китае. Сюй Гуанци написал значительное количество сочинений, посвящённых сельскому хозяйству. Его интересовали темы распределения земли, управление водными ресурсами, очистка и возделывание почвы, ирригационное оборудование, садоводство, овощеводство, шелководство, животноводство, выращивание текстильных культур и лесное хозяйство.
Источник
- Needham, Joseph (1986). Science and Civilization in China: Volume 3, Mathematics and the Sciences of the Heavens and the Earth. Taipei: Caves Books, Ltd.
- Needham, Joseph (1986). Science and Civilization in China: Volume 6, Biology and Biological Technology, Part 2: Agriculture. Taipei: Caves Books, Ltd.
- Zhao, Jikai, «Xu Guangqi». Encyclopedia of China (Economics Edition), 1st ed.
- Mei, Rongzhao, «Xue Guangqi». Encyclopedia of China (Mathematics Edition), 1st ed.
- Stone, Richard (2007). «Scientists Fete China’s Supreme Polymath», Science 318, 733.
Напишите отзыв о статье "Сюй Гуанци"
Ссылки
- [hua.umf.maine.edu/China/astronomy/tianpage/0019bXu_Guangqi_6659w.html Скульптурное изображение Сюй Гуанци]
- [www-history.mcs.st-andrews.ac.uk/Biographies/Xu_Guangqi.html Xu Guangqi] (англ.)
Отрывок, характеризующий Сюй Гуанци
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
