Сяньбийский язык
Поделись знанием:
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Сяньбийский язык — язык племени сяньби, завоевавшего совместно с монгольским же племенем табгачи Китай в IV в. и основавшего «поздневэйскую» династию Тоба, просуществовавшую до середины VI в.
Содержание
Алфавит и тексты
Сяньби обитали во II—IV вв. н. э. на территории Южной Монголии (современная Автономная Внутренняя Монголия, КНР) и пользовались орхонским алфавитом. Позже произошёл переход на слоговое и комбинированное письмо, использовавшее геометризованные знаки рунического письма и графические элементы китайского письма.
Монгольские ученые склоняются к выводу, что язык племени сяньби принадлежал к монгольским языкам.
В китайском источнике «Суй шу» приводится библиография сяньбийских книг, состоящая из 12 названий:
- Төрийн хэлний жинхэне дуу, 10 булэг («Песни на государственном языке», 10 глав;
- Төрийн хэлээр бичсэн эзэн хааны дуу, 11 булэг («Императорский гимн на государственном языке», 11 глав);
- Төрийн хэлээр бичсэн илгээлт зарлиг, 4 булэг («Послания и повеленния на государственном языке», 4 главы);
- Төрийн хэлээр бичсэн элдэв зохиол, 15 булэг («Разнообразная литература на государственном языке», 15 глав);
- Сяньби илгээлт, зарлиг, 1 булэг, Чжоу улсын эзэн хаан У-дигийн зохиол («Сяньбийские послания и указы» императора династии Северной Чжоу, гл. 1);
- Сяньби хэл, 5 булэг («Сяньбийский язык», 5 глав);
- Хоу Фухоу, Ке Силин. Төрийн хэлээр бичсэн эд юмсын нэрс, өөрөөр хэлбал төрийн хэлний зуйл хуваасин толь бичиг, 4 булэг («Названия вещей на государственном языке или тематический словарь на государственном языке», составителями которых являются Хоу Фухоу и Ке Силин, 4 главы);
- Ке Силин. Төрийн хэлэээр бичсэн элдэв юмсын нэрс, 3 булэг («Названия разных вещей на государственном языке», составителем которого является Ке Силин, 3 главы);
- Төрийн хэлний 18 булэг ойллого бичиг («Описательные сведения на государственном языке», 18 глав);
- Сяньби хэл, 10 булэг («Сяньбийский язык», 10 глав);
- Төрийн хэл, 15 булэг («Государственный язык», 15 глав);
- Төрийн хэл, 10 булэг («Государственный язык», 10 глав) («Суй шу», гл. ХХХII. 2445).
Сяньбийский язык продолжал существовать после распада империи, несмотря на попытки его искоренения.
В «Юэ чжи» и ряде других источников (включая «Инь юэ чжи», «Трактат о звуках и музыке», включенный в «Цзю Тан шу») упомянут сборник исполняемых женщинами пиршественных песен «Чжэнь жэнь дай гэ» («Песни совершенных людей Дай», 54 текста), восходящих ко времени жизни тобийцев в Дай. М. Е. Кравцова считает весьма вероятным, что он также был составлен из сяньбийских текстов[1].
Ни один из памятников сяньбийской литературы не сохранился.
Лингвистическая характеристика
Тип языка — агглютинирующий, в структуре слова чётко различаются корневые и аффиксальные морфемы. Лексика близка к среднемонгольскому. Основной способ словообразования — аффиксация.
Напишите отзыв о статье "Сяньбийский язык"
Примечания
- ↑ Кравцова М. Е. Глава 17.1. Истоки: поэтическое творчество Севера. // Алимов И. А., Кравцова М. Е. История китайской классической литературы с древности и до XIII в.: поэзия, проза. В 2 ч. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2014. Ч.2. С.866
Источники
- [www.philology.ru/linguistics4/luvsandendev-97.htm Лувсандэндэв А. Сяньбийский язык]
Литература
- Лигети Л. Табгачский язык — диалект сяньбийского // Народы Азии и Африки. М., 1969, № 1.
- Лувсандэндэв А. К расшифровке табгачского слова k’i-hai-tchen // Хэл бичгийн ухааны зарим асуудал. Улаанбаатар, 1980, с. 89-90.
- Суй шу / Г. Сухбаатар. Сянби. Улаанбаатар, 1971.
- Shiratori Kurakichi. Uber die Sprache der Hiungnu der Tung-hu-stamme. Tokyo, 1900, p. 190.
Отрывок, характеризующий Сяньбийский язык
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
