Дэн Сяопин

Дэн Сяопин 邓小平<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Дэн Сяопин на встрече с президентом США Джимми Картером. 1979 год</td></tr>
Председатель ЦВС ЦК КПК
7 ноября 1976 года — 24 июня 1989 года
Предшественник:	Хуа Гофэн
Преемник:	Цзян Цзэминь
Председатель Центрального военного совета КНР
27 июня 1981 года — 24 июня 1989 года
Предшественник:	Хуа Гофэн
Преемник:	Цзян Цзэминь
Председатель Всекитайского комитета Народного политического консультативного совета Китая
20 марта 1978 года — 27 июня 1983 года
Предшественник:	Чжоу Эньлай
Преемник:	Дэн Инчао
Заместитель премьера Госсовета КНР
4 января 1975 года — 10 сентября 1980 года
Глава правительства:	Чжоу Эньлай, [Хуа Гофэн]], Чжао Цзыян
Предшественник:	Линь Бяо
Преемник:	Вань Ли
Министр финансов КНР
19 сентября 1953 года — 25 июня 1954 года
Глава правительства:	Чжоу Эньлай
Предшественник:	Жун Цзыхэ, и.о.
Преемник:	Ли Сяньнянь
Вероисповедание:	отсутствует (атеист)
Рождение:	22 августа 1904(1904-08-22) округ Гуанъань пров. Сычуань, Империя Цин
Смерть:	19 февраля 1997(1997-02-19) (92 года) Пекин, КНР
Дети:	Дэн Линь Дэн Пуфан Дэн Нань Дэн Жун Дэн Чжифан
Партия:	Коммунистическая партия Китая

Дэн Сяопин (кит. трад. 鄧小平, упр. 邓小平, пиньинь: Dèng Xiăopíng; урождённый Дэн Сяньшэн (кит. трад. 鄧先聖, упр. 邓先圣, пиньинь: Dèng Xiansheng); 22 августа 1904, округ Гуанъань пров. Сычуань — 19 февраля 1997, Пекин) — китайский политик и реформатор, деятель Коммунистической партии Китая. Дэн никогда не занимал пост руководителя страны, но был фактическим руководителем Китая с конца 1970-х до начала 1990-х гг.

Унаследовав разрушенный и сотрясаемый социальными и политическими конфликтами Китай после «Культурной революции», Дэн стал ядром второго поколения китайских руководителей. Он стал инструментом внедрения нового мышления, разработал принцип «социализма с китайской спецификой», стал инициатором экономических реформ в Китае и сделал страну частью мирового рынка. Он заложил основы для экономического развития Китая, что позволило Китаю получить репутацию страны с самой быстрорастущей экономикой в мире.

Ранние годы

Родился в деревушке Пайфан уезда Гуанъань провинции Сычуань в семье сельского интеллигента. Его отец — Дэн Вэньмин, сознавая значение образования, записал своего старшего сына в одну из лучших школ Чунцина на подготовительные курсы. В школе Дэн изменил имя и стал именовать себя Дэн Сисянь (кит. трад. 鄧希賢, упр. 邓希贤, пиньинь: Dèng Xīxián). В 1919 году Дэн вместе с другими 80 студентами уехал учиться во Францию (как и многие другие революционеры, такие как Хо Ши Мин, Чжоу Эньлай и Пол Пот). Дэну в то время исполнилось всего 15 лет. Во Франции ему не хватало денег и большую часть времени, проведенного там, он подрабатывал, работая сначала на железных рудниках, затем на автозаводе «Рено», работал пожарным и официантом. Мать Дэн Сяопина умерла, когда он был во Франции, отец неоднократно женился, но каждый раз неудачно.

Во Франции под влиянием своих старших товарищей Дэн проникся идеями марксизма и вел пропагандистскую работу. В 1921 году он вступает в Коммунистический союз молодежи Китая. Во второй половине 1923 года Дэн вступает в Коммунистическую партию Китая и становится одним из лидеров европейского отделения Коммунистического союза молодёжи Китая. В январе 1926 г. он срочно уехал из Франции. На следующий день полиция нагрянула в общежитие работавших на заводе «Рено» китайцев. Согласно докладу проводивших обыск сотрудников, в комнате, которую занимал 22-летний Дэн с двумя товарищами, обнаружили «много брошюр на китайском и французском языках, пропагандирующих коммунизм („Китайский рабочий“, „Завещание Сунь Ятсена“, „Азбука коммунизма“ Николая Бухарина и др.), китайские газеты, включая издающуюся в Москве…». Получила хождение версия о том, что якобы французская полиция завела на Дэна дело по обвинению в организации покушения на некоего Хо Лучи, лидера соперничающей китайской молодёжной организации во Франции. Но есть и версия о том, что его отозвало руководство компартии, чтобы направить на учёбу в СССР.

В 1926 году учился в Университете трудящихся Востока им. И. В. Сталина в Москве. В то время в СССР шла острая борьба вокруг нэпа, и Дэн имел возможность познакомиться со взглядами русских большевиков и не в последнюю очередь — со взглядами Н. Бухарина на переходный период от капитализма к социализму. В целом идеи Бухарина, несомненно, оказали на Дэна влияние.

В сентябре 1926 года он возвращается на родину.

Начало политической карьеры

Вернувшись на родину, Дэн Сяопин становится подпольщиком. В 1928 году Дэн руководит восстанием против гоминьдановского правительства в Гуанси. Восстание вскоре захлебнулось и Дэн перебирается в Советскую республику в Цзянси. В эти годы Дэн находится в гуще событий, приобретает опыт политработника, военного дипломата. В гражданскую войну молодой Дэн участвует в Великом походе, в декабре 1934 он вновь назначается заведующим Секретариатом ЦК КПК.

Во время работы политкомиссаром Дэн организует несколько успешных военных операций в Японо-китайской войне и в борьбе против Гоминьдана. В ноябре 1947 года Дэн руководит наступлением на силы Гоминьдана в провинции Сычуань, где обосновался сам Чан Кайши. 1 декабря этого же года был взят Чунцин. До этого в середине ноября Чан Кайши перенес свой штаб из Чунцина в Чэнду. Но и этот последний оплот Гоминьдана в Китае был взят войсками коммунистов 10 декабря 1948 года, и в этот же день Чан Кайши бежит на Тайвань.

После образования КНР в 1949 году Дэн направляется для работы в юго-западные районы страны, где он занимает пост первого секретаря партийного комитета.

Восхождение на политический Олимп

Политика «Большого скачка»

Дэн поддерживает политику Мао Цзэдуна и назначается на ряд важных постов в новом правительстве. В 1957 году Дэн назначается генеральным секретарем ЦК КПК и сближается с Лю Шаоци. После неудачи политики «Большого скачка» Дэн Сяопин и Лю Шаоци усиливают свои позиции в КПК. Вместе они приступают к экономическим реформам, целью которых было исправление ошибок политики «Большого скачка», и тем самым зарабатывают влияние в партии и популярность у населения. Дэн и Лю ведут более гибкую и умеренную политику в отличие от радикализма Мао.

В 1961 году на конференции в Гуанчжоу он произносит, пожалуй, своё самое знаменитое высказывание:

Не важно, чёрная кошка или белая кошка, если она может ловить мышей — это хорошая кошка.

В опале

В 1966 году началась «Культурная революция», в ходе которой Дэн оказывается в опале и снимается со всех постов, направляется простым рабочим на тракторный завод в провинции Цзянси. В это время Дэн начинает много писать. Но все же Дэну повезло больше, чем Лю Шаоци, который предстает перед судом, а затем погибает в тюрьме.

Во время «Культурной революции» Дэн и его семья становятся целью хунвейбинов. Хунвейбины схватили его сына, Дэн Пуфана, которого они сначала пытали и сбросили из окна 3-го этажа, в результате чего он становится инвалидом.

Тем не менее, после того, как премьер Чжоу Эньлай заболевает раком, Дэн избирается им в качестве своего преемника, и Чжоу Эньлай убеждает Мао вернуть Дэна в политику. В 1974 году Дэн становится вице-премьером в правительстве Чжоу Эньлая. Дэн фокусирует внимание на восстановлении экономики страны. Но все же Дэн соблюдает осторожность, так как в действительности «Культурная революция» ещё не была завершена и «Банда четырёх», возглавляемая женой Мао Цзян Цин, вела активную борьбу за власть в партии. «Банда четырёх» видела в Дэне главную угрозу их власти. Мао Цзэдун тоже подозревал, что Дэн может поставить под сомнение «полезные» итоги «Культурной революции», и всячески противодействовал ему, так как Мао считал «Культурную революцию» своей главной политической инициативой. В конце 1975 года Дэна заставляют выступать с публичной самокритикой, в ходе которой он был вынужден признать свои «ошибки». Вскоре противостояние Дэна и «Банды четырёх» перерастает в открытую вражду. Мао Цзэдун отказывается принять самокритику Дэна и предлагает ЦК «публично обсудить ошибки Дэн Сяопина».

В январе 1976 года умирает Чжоу Эньлай. Чжоу играл очень важную роль в политической карьере Дэна, и его смерть лишила Дэна поддержки в ЦК. После похорон «Банда четырёх» с разрешения Мао начала кампанию под названием «Критикуй Дэна и борись с правыми». Хуа Гофэн становится преемником Чжоу Эньлая. 2 февраля этого же года ЦК принимает срочную директиву, по которой Дэн переводится на работу в сфере внешних связей, что на практике означало, что Дэна удаляют из аппарата партии. Последующие месяцы Дэн проводит дома, ожидая решение своей судьбы. 3 марта Мао издает директиву, подтверждающую легитимность «Культурной революции», в которой особо отмечается, что Дэн Сяопин является внутренней проблемой страны. Эта директива была подхвачена ЦК и всеми провинциальными партийными комитетами, которые вслед за Мао начали кампанию по критике Дэна.

Политическая жизнь Дэна оживляется в дни проведения Праздника поминовения усопших, в ходе которого народ оплакивает Чжоу Эньлая. Народный траур перерастает в инцидент на площади Тяньаньмэнь 1976 года, который расценивается «Бандой четырёх» как контрреволюционная провокация. Члены банды подозревают Дэн Сяопина в организации этого инцидента, и Мао снимает его со всех постов, но оставляет членом партии. 7 апреля Дэн помещается под арест и на следующее утро в газете «Жэньминь жибао» выходит статья об инциденте на площади Тяньаньмэнь, где Дэн объявляется контрреволюционным элементом. Дэн опять в опале.

Реабилитация

В течение нескольких месяцев после смерти Мао, Дэн Сяопин становится фактическим лидером Китая. До смерти Мао единственным официальным постом, который занимал Дэн, был пост вице-премьера Госсовета КНР. Постепенно, мобилизуя вокруг себя своих единомышленников, Дэн в 1980 году смещает Хуа Гофэна, ставленника Мао, с поста премьера. Но в отличие от методов старой власти, Дэн позволяет Хуа Гофэну остаться в ЦК, тем самым сгладив прецедент потери Хуа Гофэном такого высокого поста в глазах общественности.

В 1977 году Дэн аннулировал итоги «Культурной революции» и начал кампанию под названием «Пекинская весна». В ходе «Пекинской весны» была разрешена открытая критика «Культурной революции» и был дан импульс на разрушение классовой системы.

Дэн постепенно стал избавляться от своих оппонентов. Поощряя публичную критику «Культурной революции», он ослабляет позиции тех людей, которые добились своего положения во время «Культурной революции», и в то же время усиливает позиции тех, кто, как и он, пострадал в её ходе. Популярность Дэна в глазах народа растет с каждым днем.

Дэн взял КПК полностью под свой контроль: в 1980 году Хуа Гофэн уступает должность премьера Государственного совета КНР Чжао Цзыяну, а в 1981 году был заменен на посту председателя ЦК КПК Ху Яобаном. Дэн Сяопин, ставший председателем Центрального военного совета ЦК КПК, оказался самым влиятельным человеком в партии.

Возвышение Дэна означало, что исторические и идеологические вопросы вокруг личности Мао могли открыто обсуждаться и задаваться. Дэн хотел начать глубокие реформы, чтобы продолжить политику классовой борьбы, но он понимает, что затея массовых кампаний, как это было при Мао, уже не имеет под собой никаких оснований. В 1982 году ЦК КПК издает документ под названием «О некоторых исторических вопросах со времен образования КНР». Мао был объявлен «великим марксистом, пролетарским революционером, военачальником и генералом» и бесспорным основателем государства и НОАК. Дэн заявил, что «он был плохим на 3/10, но хорошим на 7/10». Документ также возложил всю вину и ответственность за «Культурную революцию» на контрреволюционные силы «Банды четырёх» и Линь Бяо.

Китай открывается миру

Благодаря Дэну отношения Китая с Западом значительно улучшились. Дэн много выезжает за рубеж и имеет несколько дружеских встреч с западными лидерами. В 1979 году Дэн посетил США, где встречался с президентом Джимми Картером в Белом доме. Незадолго до этой встречи США прекратили дипломатические контакты с Китайской Республикой на Тайване и установили дипломатические отношения с КНР.

Японо-китайские отношения тоже значительно улучшились. Дэн ставил в пример Японию как страну с быстро развивающейся экономической мощью, чей опыт мог бы послужить уроком для Китая в свете будущих экономических преобразований.

Другим достижением стало подписание соглашения между Великобританией и КНР от 19 декабря 1984 года (Китайско-британская совместная декларация), по которой Гонконг был возвращен Китаю в 1997 году. Дэн согласился на протяжении 50 лет не менять сложившуюся за 99 лет британского владычества политическую и экономическую систему Гонконга. Подобное соглашение было подписано с Португалией, по которому последняя обязывалась вернуть Китаю Макао. Дэн объявил принцип «Одна страна — две системы», который был взят на вооружение КНР в их переговорах с Тайванем о воссоединении.

Но несмотря на это, Дэн ничего не сделал, чтобы улучшить отношения с СССР, испортившиеся со времен советско-китайского раскола. Китай продолжал проводить политику Мао в отношении СССР.

Экономические преобразования

Улучшая отношения с внешним миром, Дэн все же ставил первоочередным приоритетом проведение экономических реформ в Китае. Социальная, политическая и экономическая системы внутри страны подверглись серьёзным изменениям во время правления Дэна. Дэн объявил принцип «четырёх модернизаций» основой всех реформ. По этому принципу экономика была поделена на 4 сектора — оборонную промышленность, сельское хозяйство, науку и промышленное производство. В качестве приоритетной была выбрана стратегия «социалистической рыночной экономики». Дэн утверждает, что Китай находится на первой ступени развития социализма, что долгом партии является развитие «социализма с китайской спецификой». Идеологические принципы стали играть минимальную роль в экономике, что со временем доказало свою эффективность. В марте 1992 года Дэн Сяопин заявил на заседании Политбюро ЦК КПК:

Не стоит сковывать себя идеологическими и практическими абстрактными спорами о том, какое имя это всё носит — социализм или капитализм.

Дэн был идеологом реформ, предоставившим теоретическую основу и политическую поддержку для проведения реформ. Но, несмотря на это, многие исследователи и ученые полагают, что, по крайней мере, несколько экономических реформ не были личной идеей Дэна. Например, премьер Чжоу Эньлай первым высказался за приоритет принципа «четырёх модернизаций». Более того, многие реформы были разработаны и реализованы провинциальными руководителями, иногда без согласия центрального правительства. Если реформы удавались, то они применялись на более обширных территориях, перерастая в реформы общегосударственного масштаба. Многие другие реформы были проведены под влиянием опыта так называемых «азиатских экономических тигров». Это было совершенно не похоже на перестройку, инициированную Михаилом Горбачевым в СССР, где почти все преобразования навязывались указанием сверху и были личной идеей Горбачева. В Китае же напротив, реформы были инициированы снизу и подхвачены верхами.

Реформы включали в себя элементы планового, централизованного управления, осуществляемого профессионально подготовленными чиновниками, что отбросило практику массового управления, которая господствовала при Мао.

В сельском хозяйстве большинство «народных коммун» были распущены, а крестьянство в основном перешло на семейный подряд. На втором этапе реформы (1984—1992 гг.) происходил демонтаж плановой системы и переход к рыночной экономике.

Дэн также стал инициатором создания особых экономических зон в Китае, благодаря которым в страну привлекаются иностранные компании и инвестиции.

Роль Дэна в событиях на площади Тяньаньмэнь в 1989 году

Протесты на площади Тяньаньмэнь начались в середине апреля 1989 года сразу же после визита Михаила Горбачева в Китай и смерти Ху Яобана. Ху рассматривался всеми как политик либеральных взглядов и был вынужден отказаться от либерализма под давлением Дэна. 20 мая 1989 года правительство объявило военное положение, но протесты продолжились. После дискуссий в руководстве страны было решено разрешить кризис с помощью армии. Солдаты и танки из 27-й и 28-й армий НОАК были введены в Пекин для взятия города под контроль войск. На улицах Пекина начались столкновения между армией и студентами пекинских вузов, что повлекло за собой жертвы с обеих сторон.

Во время событий на площади Тяньаньмэнь Дэн Сяопин был в числе самых критикуемых лидеров КПК — участники событий били маленькие бутылки на площади (имя «Сяопин» в китайском языке по звучанию схоже со словосочетанием «маленькая бутылка»). Он же и был среди инициаторов подавления этого выступления. В итоге волнения были подавлены со всей жестокостью (по разным источникам насчитывают от 400 до 2600 убитых и 7000-10000 раненых). Вслед за этим власти начали аресты активистов, была объявлена цензура на ТВ и в газетах, запрещен доступ к иностранной прессе. Жестокое подавление волнений вызвало волну иностранной критики в адрес руководства КНР. Иностранная пресса обвиняла в событиях главным образом Дэна и Ли Пэна. Критики обвинили Дэна в удушении любых политических свобод. Студенты, которые приняли участие в протестах, были казнены или брошены за решётку.

Вмешательство Дэна в события на площади Тяньаньмэнь доказало, что Дэн ещё обладает властью в стране. Дэн продолжил преследование активистов студенческих волнений с целью предупреждения подобного рода инцидентов и стабилизации социальной ситуации в стране.

По мнению Галеновича Ю. М.- «В Китае в 1989 г. Дэн Сяопин испугался того, что в одну ночь могли исчезнуть КНР и КПК. Для того чтобы их сохранить, он применил против своего народа бронетехнику и вооруженных солдат, защищавших его у власти, сохранявших власть его лично и его сторонников в Китае, власть номенклатуры КПК».

После отставки

Официально Дэн решает отказаться от всех постов после отставки с поста председателя Центрального военного совета в 1989 году. В 1992 году Дэн навсегда исчезает с политической сцены. Но Китай по-прежнему переживал «эру Дэн Сяопина». После ухода Дэн продолжает оставаться духовным лидером Китая, оказывая решающее влияние на его внутреннюю и внешнюю политику. Дэна называли «главным архитектором китайских экономических реформ и социалистической модернизации». Он подал хороший пример другим политикам старшего поколения, как надо достойно уходить на покой. Он разрушил практику, когда лидеры занимали руководящие посты до самой смерти. Его часто называли просто «товарищ Дэн» без каких-либо титулов.

Из-за событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 году власть и влияние Дэна ослабли, и на передний план выдвинулась фракция политиков, противящихся реформам Дэна. Чтобы окончательно утвердить свои экономические идеи в качестве приоритетных, Дэн в начале весны 1992 года осуществил своё знаменитое южное турне, посетив Гуанчжоу, Шэньчжэнь, Чжухай и встретив Новый Год в Шанхае. Во время поездки Дэн много выступал и завоевал поддержку народа. Он указывал на важность экономических преобразований в Китае и критиковал тех, кто противился политике открытости и экономическим реформам.

Вначале турне Дэна игнорировалось китайской прессой, которая была под контролем политических оппонентов Дэна. Тогдашний председатель КНР Цзян Цзэминь выразил незначительную поддержку. В этой обстановке Дэн под псевдонимом Хуан Фупин пишет несколько статей в поддержку экономических реформ и печатает их в шанхайской газете «Цзефан жибао» (кит. 解放日报). О поездке узнают массы и выказывают ему поддержку. Цзян Цзэминь открыто поддерживает Дэна и, наконец, через несколько месяцев после окончания турне, о нём печатают в центральных китайских изданиях. Эксперты считают, что преданность Цзян Цзэминя политике Дэна укрепила позиции Цзяна и он становится преемником Дэна. С другой стороны, южное турне позволило единомышленникам Дэна добиться высоких постов и направило Китай по пути экономических преобразований. К тому же, его поездка показала, что Дэн всё ещё является ключевой фигурой в китайской политике. Дэн Сяопин путём интриг добился отстранения от власти двух генеральных секретарей ЦК КПК подряд — Ху Яобана и Чжао Цзыяна.

В результате проведения реформ прибрежные районы Китая добились беспрецедентных экономических успехов. Дэн полагал, что некоторые регионы страны должны разбогатеть раньше других, и развитие именно прибрежных районов окажет прямое воздействие на развитие внутренних районов страны. На практике эта теория столкнулась с противодействием руководителей прибрежных регионов, не желающих делиться с отсталыми районами. Разрыв между богатыми восточными районами страны и бедными западными становится всё более очевидным.

Смерть Дэн Сяопина

Дэн Сяопин умер 19 февраля 1997 года в возрасте 92 лет. Официальная причина смерти — лёгочная инфекция на фоне болезни Паркинсона. Дэн был официально провозглашен «великим марксистом, великим пролетарским революционером, государственным деятелем, военачальником и дипломатом; одним из главных руководителей Коммунистической партии Китая, Народно-освободительной армии Китая и Китайской Народной Республики; великим архитектором китайских экономических реформ и социалистической модернизации».

Личная жизнь

Семья

Дэн Сяопин был женат 3 раза.

• Первая жена Чжан Сиюань (кит. 张锡瑗) училась с ним вместе в Москве, в Университете имени Сунь Ятсена. Она умерла в возрасте 24 лет спустя несколько дней после рождения их дочери, которая вскоре тоже умерла.
• Вторая жена (c 1931) — Цзинь Вэйин (кит. 金维映, ранее Цзинь Айцин (при рождении), Цзинь Чжичэн (партийное имя)), коммунистка с 1926 года, бросила Дэн Сяопина в 1933 году после его партийной проработки и покаяния. Вскоре вышла замуж за зав. орготделом Центрального бюро КПК Ли Вэйханя. С 1938 на партийной учёбе в Москве, затем в секретную Китайскую партийную школу в Кучино, в начале 1940 начали проявляться признаки умопомешательства, погибла, по-видимому, при эвакуации психиатрической больницы на станции Столбовая под Подольском в 1941 году.
• Третья жена — Чжо Линь (кит. 卓琳, псевдоним на курсах отдела безопасности, Пу Цюнъин, имя при рождении), дочь промышленника из провинции Юньнань. Она стала членом КПК в 1938 году и на следующий год вышла замуж за Дэна. Свадьбу праздновали перед одной из лёссовых пещер новой революционной столицы Яньани. На самых почётных местах сидели Мао Цзэдун и Лю Шаоци. Все дети Дэна были рождены от последнего брака с Чжо Линь.
• Старшая дочь — Дэн Линь, родилась в 1941 году, искусствовед.
• Старший сын — Дэн Пуфан, родился в 1944 году. Во время «Культурной революции» был студентом пятого курса университета, схвачен хунвейбинами, подвергся пыткам и заключению, выбросился из окна 3-го этажа четырёхэтажного здания, стал инвалидом и посвятил всю жизнь борьбе за права людей с ограниченными возможностями в Китае, за что был удостоен нескольких международных наград. Является председателем Всекитайской федерации инвалидов.
• Вторая дочь — Дэн Нань, родилась в 1947 году, работает заместителем министра науки и техники КНР.
• Младшая дочь — Дэн Жун (Мао-мао), родилась в 1950 году, является автором книги «Мой отец — Дэн Сяопин».
• Младший сын — Дэн Чжифан, родился в 1952 году, после окончания факультета естественных наук Пекинского университета работал в США профессором Рочестерского университета.

Увлечения

Дэн Сяопин очень хорошо играл в бридж, но никогда не играл на деньги. Был азартным болельщиком футбола, редко пропускавшим телетрансляции футбольных матчей. Курил сигареты китайской марки «Панда» (кит. упр. 熊猫, пиньинь: Xióngmāo) (этим фактом объясняется дороговизна этой марки сигарет).

Литература

• Селищев А. С., Селищев Н. А. Китайская экономика в XXI веке. — Издательский дом «Питер», 2004.
• [www.skmrf.ru/library/library_files/dxp.htm Дэн Сяопин. Основные вопросы современного Китая. — М., Политиздат, 1988. ISBN 5-250-00095-9]
• Усов В.Н. Дэн Сяопин и его время. М., «Стилсервис». 2009.- 842 с. — ISBN 978-5-93712-009-0
• Волынец А. [rusplt.ru/world/voennyiy-diktator-den-syaopin-10245.html Военный диктатор Дэн Сяопин.]
• Барач Денеш Дэн Сяопин. Пер. с венг. В. С. Иванова. М., 189.- 264 с.
• Панцов Александр. Дэн Сяопин. М. Молодая гвардия (серия ЖЗЛ). 2013.
• Панцов А. В., Спичак Д. А. Дэн Сяопин в Москве (1926—1927): идейное становление революционера и будущего реформатора // Проблемы Дальнего Востока. 2011. № 4. С. 151—160.

Отрывок, характеризующий Дэн Сяопин

Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…