Чэн-ди

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сяочэн-ди»)
Перейти к: навигация, поиск
Лю Ао
12-й Император эпохи Хань
Дата рождения:

51 до н. э.(-051)

Дата смерти:

7 до н. э.(-007)

Время царствования:

33-7 гг. до н.э.

Предшественник:

Сяоюань-ди

Преемник:

Сяоай-ди

Варианты имени
Традиционное написание:

劉驁

Упрощённое написание:

刘骜

Посмертное имя:

Сяочэн-хуанди (孝成皇帝)

Храмовое имя:

Тун-цзун (统宗)

Семья
Отец:

Сяоюань-ди

Мать:

императрица Ван

Чэн-ди (кит. упр. 孝成帝, пиньинь: xiàochéngdi, палл.: Сяочэн-ди, личное имя Лю Ао кит. упр. 劉驁, пиньинь: Liú áo, палл.: Лю Ао, 51 до н. э. — 7 до н. э.) — двенадцатый император династии Хань в Китае, правил с 33 до н. э. до 7 до н. э. Сын императора Юань-ди и императрицы Ван.





Происхождение и ранние годы

Женой Юань-ди была императрица Ван, которую выбрала ему из самых красивых девушек ещё его мать. Дополнительно у него были две любимые наложницы — Фу (傅昭儀) и Фэн Юань (馮昭儀); у каждой было по сыну. Лю Ао стал наследником как сын самой императрицы Ван.

Принц Кан — сын наложницы Фу — отличался многочисленными достоинствами, тогда как принц Ао интересовался преимущественно женщинами и пьяными оргиями. Однако братья вместе воспитывались и дружили. Интриги с целью заменить наследника престола окончились безрезультатно.

Характеристика правления

Отец вдовствующей императрицы Ван в своё время получил титул хоу (герцога), который позднее унаследовали братья императрицы. Клан Ван стал усиляться, представители клана стали поочерёдно занимать должность верховного главнокомандующего, которая в 8 до н. э. досталась Ван Ману — племяннику вдовствующей императрицы.

Историки оценивают правление Чэн-ди как период деградации империи, когда коррупция достигла чудовищных размеров, а бунты стали подниматься по всей стране. Хотя в исторических сочинениях говорится, что император полностью подчинялся своей матери и дядям семейства Ван, данное мнение является преувеличенным.

Негативная оценка историков деятельности императора связана также с тем фактом, что подготовилась почва для взлёта Ван Мана и ликвидации династии.

Ситуация, когда вдовствующая императрица забирала власть и насаждала на высшие должности родственников из своего клана потом часто повторялась в восточноханьский период.

Семья и наследование

Жена императора Сю не могла родить детей. Так же не было детей у первой любимой наложницы Бин.

Он взял себе в наложницы двух сестёр-танцовщиц Чжао Фэйянь (趙飛燕) и Чжао Хэдэ (趙合德). Сестрицы Чжао вступили в сложные дворцовые интриги, к ним плохо относилась вдовствующая императрица Ван.

Точно так же не было детей у следующей фаворитки, наложницы Ли.

В 9 до н. э., когда вопрос о наследии стал остро, наследником стал сын его брата Лю Кана — Синь, ставший вскоре императором Ай-ди; его мать при этом сделала огромные подарки вдовствующей императрице Ван.

Когда император внезапно умер, ничего не осталось делать, как возвести Ай-ди на трон. Когда императрица Ван организовала следствие в гаремах покойного императора, выяснилось, что у него было два ребёнка от других наложниц в 12 до н. э. и в 11 до н. э., но оба были убиты практически сразу после рождения по указанию сестёр Чжао.

Император умер в результате передозировки афродизиака, который ему дала Чжао Хэдэ.

Эры правления


Напишите отзыв о статье "Чэн-ди"

Отрывок, характеризующий Чэн-ди

– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.