Ся Янь

Ся Янь
夏衍
Дата рождения:	30 октября 1900(1900-10-30)
Место рождения:	Ханчжоу, Китай
Дата смерти:	6 февраля 1995(1995-02-06) (94 года)
Место смерти:	Пекин, Китай
Профессия:	драматург сценарист переводчик
Карьера:	1933 — 1961

Ся Янь (кит. трад. 夏衍, настоящее имя Шэнь Найси или Шэнь Дуань-сянь; 30 октября 1900, Ханчжоу, Китай — 6 февраля 1995, Пекин, Китай) — китайский драматург, сценарист и общественный деятель.

Биография

Член КПК с 1927 года. Окончил высшую техническую школу в Японии. Выступал как критик и теоретик. Печататься начал с конца 1920-х годов. В 1927 году участвовал в Северном походе. В 1930 году стал одним из создателей Лиги левых писателей Китая. Был одним из руководителей Китайского кинематографического общества (основано в 1933 г.) и Всекитайской ассоциации кинематографистов по отпору врагу (основана 1938). Занимался переводами с русского языка сценариев, теоретических работ по кино. Писал пьесы, киносценарии и статьи о театре и кино. Перевёл роман «Мать» Максима Горького, а также ряд произведений японских писателей, инсценировал на сцене роман Льва Толстого «Воскресение». После 1949 года руководил учреждениями культуры Шанхая. С 1955 года — заместитель министра культуры КНР. Во время «культурной революции» был репрессирован. В 1979 году избран председателем Союза китайских кинематографистов и назначен советником Министерства культуры КНР.

Избранная фильмография

Сценарист

• 1933 — Яростный поток /
• 1933 — 24 часа Шанхая /
• 1933 — Весенние шелкопряды / Chun can (совместно с Цай Чушэн)
• 1956 — Моление о счастье / Zhu Fu
• 1959 — Лавка Линя / Lin jia pu zi (в советском прокате «Лавка господина Линя»)
• 1961 — Семья революционеров / Geming jiating (с Шуй Хуа и Чэн Тао)

Пьесы

• Жизнь Цю Цзинь (1936)
• Сай Цзинь-хуа (1936)
• Душа свободы (1937)
• Под крышами Шанхая / Шанхай уянь ся (1937)
• За год / Инянь цзянь (1939)
• Бациллы фашизма / Фасисы сицзюнь (1942)
• Испытание / Каоянь (1954)
• Бдительность / Синь фан
• В небесах и среди людей / Тяньшан жэньцзянь

Сочинения

• Ся Янь цзюйцзо сюань. — Пекин, 1953.
• Седянь-ин цзюйбэнь-ды цзигэ вэньти. — Пекин, 1959.
• Се дяньин цзюйбэньды цзигэ вэньти (О некоторых проблемах создания сценария). — 2 изд., Пекин, 1978.
• Дяньин луньвэнь цзи (Избранные статьи по кинематографии). — 2 изд., Пекин, 1979.
• Моление о счастье. // Сценарии китайского кино. (пер. с кит.) — М., 1959.
• Под крышами Шанхая. (пер. с кит.) — М., 1961.

Литература

• Кино: Энциклопедический словарь / Гл. ред. С. И. Юткевич Москва, Советская энциклопедия, 1987. — с. 413—414
• Федоренко, Николай Трофимович, Китайская литература. — М., 1956.

Ссылки

• Ся Янь (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.kinopoisk.ru/name/892167/ Ся Янь на сайте КиноПоиск]
• [magazeta.com/2014/02/xiayan/ Классик китайской драматургии Ся Янь]

Литература   Кино   Театр   Китай

Отрывок, характеризующий Ся Янь

Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.