Хирохито

Хирохито яп. 裕仁<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Император Хирохито в 1932 году</td></tr>
124-й Император Японии
25 декабря 1926 года — 7 января 1989 года
Император Сёва — 昭和天皇
Предшественник:	Ёсихито
Преемник:	Акихито
Вероисповедание:	синтоизм
Рождение:	29 апреля 1901(1901-04-29) Токио, Японская империя
Смерть:	7 января 1989(1989-01-07) (87 лет) Токио, Япония
Место погребения:	Токио
Династия:	Японский императорский дом
Отец:	Ёсихито
Мать:	Садако
Супруга:	Кодзюн
Дети:	7 детей
Военная служба
Годы службы:	1926—1945
Принадлежность:	Японская империя Японская империя
Звание:	генералиссимус
Командовал:	Императорская армия Японии</br> Императорский флот Японии
Награды:

Запрос «Сёва» перенаправляется сюда; не путать с Сева см. Сёва (значения).

Хирохи́то (яп. 裕仁), император Сёва (яп. 昭和天皇 сё:ва тэнно:), (29 апреля 1901 — 7 января 1989) — 124-й император Японии с 25 декабря 1926 года. Генералиссимус японских войск, имел чин британского почётного генерала (1921), а затем — почётного фельдмаршала (26 июня 1930; титул отозван в 1942 году). На Западе известен под данным ему при рождении именем Хирохито (букв. «изобилие и добродетель»). Тронное имя (девиз правления) Сёва означает «Просвещённый мир».

Время пребывания Хирохито у власти было самым долгим в истории Японии; во время его правления произошла коренная трансформация японского общества.

Ранние годы

Будущий император родился во дворце Аояма в Токио в семье наследного принца Ёсихито (впоследствии императора) и принцессы Садако. Его детский титул — принц Мити (迪宮). Наследником трона он стал после смерти своего деда, императора Мэйдзи 30 июля 1912 года. Формально титул наследного принца он получил 2 ноября 1916 года.

Он получил блестящее образование в школе для детей высшей аристократии (кадзоку), где обучался с 1908 по 1914 год и, затем, в специальном Институте наследного принца (яп. 東宮御学問所) с 1914 по 1921 год под руководством лучших учёных Токийского императорского университета и высших военных чинов Японии. В 1921 году наследный принц Хирохито совершает шестимесячную поездку в Европу, посетив Англию и 5 других европейских стран. 29 ноября 1921 года он становится регентом Японии вместо своего болеющего отца.

26 января 1924 года он женился на своей дальней родственнице принцессе Нагако (6 марта 1903 — 16 июня 2000), дочери принца Куни Куниёси. От этого брака родилось 7 детей:

1. Принцесса Тэру (яп. 照宮成子内親王, Сигэко), 9 декабря 1925 — 23 июля 1961; с 10 октября 1943 года была замужем за принцем Морихито (6 мая 1916 — 1 февраля 1969), старшим сыном принца Хигасикуни Нарухико и принцессы Тосико, 8-й дочери императора Мэйдзи; потеряли статус членов императорской семьи 14 октября 1947 года.
2. Принцесса Хиса (яп. 久宮祐子内親王, Сатико), 10 сентября 1927 — 8 марта 1928.
3. Принцесса Така (яп. 孝宮和子内親王, Кадзуко), 30 сентября 1929 — 26 мая 1989; с 5 мая 1950 года замужем за Такацукасой Тосимити (26 августа 1923 — 27 января 1966), старшим сыном пэра Такацукасы Нубусукэ.
4. Принцесса Ёри (яп. 順宮厚子内親王, Ацуко), род. 7 марта 1931; с 10 октября 1952 замужем за Икэдой Такамасой (род. 21 октября 1927), старшим сыном бывшего маркиза Икэды Нобумасы.
5. Наследный принц Цугу (яп. 継宮明仁親王, Акихито), позднее император Японии, род. 23 декабря 1933; с 10 апреля 1959 года женат на Сёде Митико (род. 20 октября 1934), старшей дочери бизнесмена Сёды Хидэсабуро, бывшего президента и председателя крупной мукомольной компании.
6. Принц Ёси (яп. 義宮正仁親王, Масахито)), род. 28 ноября 1935; с 30 октября 1964 года женат на Цугару Ханако (род. 19 июля 1940), четвёртой дочери бывшего графа Цугару Ёситаки.
7. Принцесса Суга (яп. 清宮貴子内親王, Такако), род. 2 марта 1939; с 3 марта 1960 замужем за Симадзу Хисанагой, сыном бывшего графа Симадзу Хисанори.

(122) Мэйдзи

(123) Тайсё

(124) Сёва

(125) Акихито

Нарухито

Ясухито

Масахито

Фумихито

Хисахито

Нобухито

Томохито

Такахито

Ёсихито

Норихито

Начало правления

25 декабря 1926 года, после смерти отца императора Ёсихито, Хирохито унаследовал трон и дал периоду своего правления девиз «Сёва» (яп. 昭和時代 сё:ва дзидай, «эпоха Просвещённого мира»). Он был первым за несколько столетий японским императором, чья биологическая мать была официальной женой его предшественника на престоле.

Первая часть правления Хирохито как императора (между 1926 и 1945) прошла под знаком всё увеличивающейся военной мощи страны. С 1900 года японские Императорские Армия и Военно-морской флот обладали правом вето при формировании кабинета министров. Между 1921 и 1944 годами произошло не менее 64 инцидентов во внутренней и внешней политике, когда правые политические силы применяли насилие для достижения своих целей, наиболее значительным из которых является убийство премьер-министра Японии Инукаи Цуёси в 1932 году. С этого времени военные обладали практически полным контролем над всей политической жизнью Японии, что привело Японию к вступлению сначала во Вторую японо-китайскую войну (1937—1945), а затем и во Вторую мировую войну.

Вторая мировая война

После окончания Второй мировой войны многие считали Хирохито лично ответственным за её развязывание, в то время как другие, включая американскую оккупационную администрацию, настаивали на том, что император был только формальным главой государства, а фактически вся власть находилась у военных. Многие люди в Китае, на Тайване, в Корее и в Юго-Восточной Азии видели в Хирохито «азиатского Гитлера» и настаивали на том, чтобы он был наказан как военный преступник.

Вплоть до самого начала войны Хирохито действовал строго в соответствии с протоколом, оставаясь на расстоянии от реального принятия решений. 4 сентября 1941 года японский кабинет министров встретился для того, чтобы обсудить военные планы, подготовленные императорским генштабом, и постановил:

Наша Империя, в целях самообороны и самосохранения, завершит подготовку к войне… [и будет] … готова начать, если это необходимо, войну с Соединенными Штатами, Великобританией и Нидерландами. Наша Империя одновременно будет предпринимать все возможные дипломатические усилия в отношении Соединенных Штатов и Великобритании, чтобы попытаться достичь наших целей… В случае, если не будет достигнут дипломатический прогресс в обсуждении наших требований в течение первых 10 дней октября, мы принимаем решение немедленно начать военные действия против Соединенных Штатов, Великобритании и Нидерландов.

«Цели», о которых шла речь, были ясно определены: невмешательство в войну в Китае и в планы по вводу войск в бывшие французские колонии в Индокитае, неувеличение американских и британских военных сил в этом регионе, снятие экономической блокады с Японии.

5 сентября премьер-министр Коноэ утвердил черновик императорского указа, за день до начала императорского совещания, на котором этот указ должен был быть формально разработан. В тот же вечер состоялось личная встреча с императором, на которой присутствовали Коноэ, начальник штаба военно-морских сил адмирал Осами Нагано и начальник штаба армии генерал Хадзимэ Сугияма. Хирохито спросил, реально ли победить западные державы в прямом конфликте; Сугияма ответил положительно, и император его отругал:

Оригинальный текст (англ.)  

Emperor: In the event we must finally open hostilities, will our operations have a probability of victory?
Sugiyama: Yes, they will.
Emperor: At the time of the China incident, the army told me that we could achieve peace immediately after dealing them one blow with three divisions. Sugiyama, you were army minister at that time...
Sugiyama: China is a vast area with many ways in and many ways out, and we met unexpectedly big difficulties...
Emperor: Didn't I caution you each time about those matters? Sugiyama, are you lying to me?

Император: Нам придётся вступить в открытое противостояние, есть ли у нас шанс на победу?
Сугияма: Да.
Император: Когда произошёл китайский инцидент, армия говорила, что после наступления тремя дивизиями мы немедленно перейдём к мирным переговорам. Сугияма, вы тогда были военным министром…
Сугияма: Китай — огромная территория, туда ведёт много путей и оттуда ведёт много путей, мы столкнулись с неожиданными сложностями…
Император: Разве я вас не предупреждал об этом каждый раз? Сугияма, вы лжёте мне?

— Brix Herbert P. Hirohito and the Making of Modern Japan. — Harper Collins, 2001. — P. 745. — ISBN 9780060931308.

Адмирал Нагано, чрезвычайно опытный бывший военно-морской министр, позднее рассказывал: «Я никогда не видел, чтобы император делал выговор в таком тоне, его лицо покраснело и он почти кричал».

Хирохито был глубоко озабочен решением поместить подготовку к войне впереди дипломатических усилий в тексте указа, и на следующий день, в нарушение старинного протокола, задал прямой вопрос об этом главам армии и военно-морских сил. Коноэ быстро вмешался и убедил Хирохито пригласить их на приватную конференцию, на которой император настаивал, чтобы мирные усилия продолжались до последней возможности. Тем не менее, все участники императорского совещания были едины в том, что война предпочтительнее дипломатии. Барон Ёсимити Хара, президент Императорского совета и представитель императора, провел личный опрос участников конференции, и получил в ответ либо мнение о том, что война является единственным спасением в данной ситуации, либо молчание.

В этот момент император удивил всех присутствующих, обратившись к ним и тем сломав традицию императорского молчания, приведя своих советников в изумление. Император Хирохито настаивал на необходимости мирного разрешения международных проблем, выразив сожаление неспособностью своих министров ответить на вопросы барона Хара и процитировав стихотворение, написанное его дедом, императором Мэйдзи, которое, как он сказал, он перечитывает «снова и снова». В аллегорических строках говорилось об опасениях автора, что неистовый шторм и бушующие волны нарушат тишину и покой моря. Каждый живущий на берегах этого моря стал братом автора, его покой — это покой других.

Когда шок прошёл, министры поспешили заверить императора в их глубоком желании предпринять все возможные мирные средства. Однако подготовка к войне продолжалась без малейших изменений, и через несколько недель произошла смена кабинета министров, Коноэ ушёл в отставку, на его место пришёл генерал Хидэки Тодзё. 8 декабря (7 декабря на Гавайях) 1941 года внезапной атакой сотен самолетов на американский флот в гавани Перл-Харбор японские силы начали военные действия. Одновременно началось вторжение в Юго-Восточную Азию. С этого момента путей к отступлению уже не было.

После того, как нация вступила в войну, император Хирохито отбросил свои сомнения и действовал как патриот, остро заинтересованный в военной победе и в улучшении морали в армии. Война для Японии началась успешно. Когда военная удача начала отворачиваться от Японии (во второй половине 1942 — начале 1943 года), поток информации во дворец стал иметь всё меньшее и меньшее отношение к реальности. В первые 6 месяцев войны все сражения в войне заканчивались победами Японии. На протяжении последующих лет обо всех закончившихся неопределённо или проигранных сражениях также сообщалось как о великих победах. Только постепенно император и японская нация начали осознавать, что ситуация становится угрожающей.

Последние дни войны

В начале 1945 года, после очередного проигранного сражения, император начал серию индивидуальных встреч с членами правительства с целью обсудить ход войны. Все, кроме одного, советовали продолжать войну. Исключением был бывший премьер-министр Коноэ, который боялся коммунистической революции больше, чем поражения в войне, и настаивал на ведении мирных переговоров. Хирохито считал, что рано или поздно мирные переговоры неизбежны, но вооружённые силы должны одержать где-либо существенную победу, чтобы усилить позиции страны на переговорах. С каждой проходящей неделей это становилось все менее и менее вероятно. Союзница-Германия потерпела поражение и капитулировала в мае 1945 г. В апреле Советский Союз отказался продлевать срок договора о нейтралитете. В июне кабинет министров произвел переоценку военной стратегии, твёрдо решив сражаться до последнего человека. Это было официально подтверждено на коротком императорском совещании, которое император прослушал с каменным лицом.

На следующий день лорд-хранитель печати Коити Кидо подготовил черновик документа, в котором подвел итог безнадёжной военной ситуации и предложил начать переговоры. В приватной обстановке император одобрил его и разрешил Кидо распространить документ среди наименее воинственно настроенных членов правительства. В середине июня правительство согласилось попробовать привлечь Советский Союз в качестве посредника при переговорах о мире, хотя не ранее того, как их позиция на переговорах улучшится после отражения вторжения американских войск на сами Японские острова.

22 июня Хирохито вновь нарушил вековую традицию и прямо обратился к своему правительству: «Я желаю, чтобы конкретный план окончания войны, без оглядки на текущий курс, был незамедлительно изучен и начали предприниматься усилия для его воплощения». Попытка использовать Советский Союз в качестве посредника не удалась: союзники были тверды в решимости не соглашаться ни на что, кроме безоговорочной капитуляции, а до конца июля 1945 ни император, ни правительство не были готовы рассматривать этот вариант.

Послевоенное правление

После атомной бомбардировки Соединенными Штатами Америки Хиросимы и Нагасаки и объявления Советским Союзом войны Японии 9 августа премьер-министр Кантаро Судзуки, министр императорского флота Мицумасу Ёнай и министр иностранных дел Сигэнори Того посоветовали императору объявить о безоговорочной капитуляции. Однако офицерами Министерства армии, а также служащими Императорской гвардии в ночь на 15 августа была предпринята попытка государственного переворота, с тем, чтобы воспрепятствовать капитуляции. Заговорщики потерпели неудачу и совершили самоубийство. Хирохито 15 августа по радио обратился к нации и объявил о капитуляции Японии. Однако японские войска не прекратили сопротивления советским войскам в Маньчжурии. Только в конце августа разгромленные части Квантунской армии сдались.

Несмотря на давление, оказываемое на главу американских оккупационных сил в Японии генерала Дугласа Макартура со стороны лидеров ряда стран, в том числе и со стороны президента Соединенных Штатов Гарри Трумэна, с целью отдать императора Хирохито под суд в качестве военного преступника, генерал настоял, чтобы Хирохито остался императором и символом единства японской нации. Хирохито избежал суда и остался на троне, но его заставили отказаться от традиционных утверждений о божественной природе японских императоров, потомков богини солнца Аматэрасу (декларация «Нингэн-сэнгэн»). Титул монарха был изменен с «повелителя Империи» на «конституционного монарха» в 1946 году. Однако нужно заметить, что почти сразу после явного отказа от утверждения о божественности императора он неявно вновь подтвердил традиционные взгляды, получив разрешение от оккупационных властей на богослужение богине Аматэрасу. Этот шаг был соответствующим образом расценен японцами, однако оккупационные власти не придали ему особого значения.

Несмотря на то, что Хирохито заставили отказаться от любых претензий на божественность, его статус был сознательно оставлен неопределённым, частично из-за того, что генерал Макартур рассматривал императора как полезное средство в сохранении японцами лояльности к оккупационным силам, частично из-за закулисной деятельности Ёсида Сигэру, направленной на то, чтобы помешать Макартуру сделать из Хирохито монарха европейского стиля. Хирохито обычно рассматривался как глава государства, но существовала широкая дискуссия о том, является ли он обычным гражданином Японии или нет. Многие учёные утверждают, что сегодняшний тэнно (яп. 天皇, «божественный правитель», обычно переводится как император Японии) — не император.

Несмотря на это, Хирохито был активной фигурой в жизни Японии до самой своей смерти в 1989 году и выполнял многие обязанности, которые обычно выполняют главы государств. Император и его семья активно участвовали в общественной жизни, время от времени встречаясь с народом, посещая спортивные мероприятия и праздники. Он также сыграл заметную роль в восстановлении дипломатического имиджа Японии, совершая поездки за рубеж для встреч с лидерами других стран, включая ряд американских президентов и английскую королеву Елизавету II.

В личной жизни он увлекался морской биологией и ещё в 1920-е годы организовал в императорском дворце научную лабораторию, в которой проводил исследования и опубликовал несколько работ по этой теме.

Божественность

Хорошо известны заявления о божественности императора Японии во время Второй мировой войны. В соответствии с конституцией Японии 1889 года император обладает божественной властью над своей страной, которая выводится из японских мифов о происхождении императорской семьи от богини солнца Аматэрасу.

В 1946 году под давлением американских оккупационных властей император издал рескрипт «Нингэн-сэнгэн», воспринятый многими как его отречение от божественной природы и происхождения. Точный смысл соответствующей фразы, однако, сложен для понимания и не может быть истолкован однозначно.

Награды

Награды Японии

Страна	Дата вручения	Награда		Литеры
Япония Япония	1926	Суверен ордена Хризантемы
Япония Япония	1926	Суверен ордена Восходящего солнца
Япония Япония	1926—1947	Суверен ордена Золотого коршуна
Япония Япония	1926	Суверен ордена Священного сокровища

Награды иностранных государств

Страна	Дата вручения	Награда		Литеры
Бельгия Бельгия	—	Кавалер Большого креста ордена Леопольда I
Бруней Бруней	—	Великий командор ордена Короны Брунея		SPMB
Германия Германия	—	Кавалер Большого креста специального класса ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия»
Бразилия Бразилия	—	Кавалер Большого креста ордена Южного Креста
Норвегия Норвегия	—	Кавалер Большого креста на цепи ордена Святого Олафа
Греция Греция	—	Кавалер Большого креста ордена Спасителя
Греция Греция	—	Кавалер Большого креста на цепи Королевского династического ордена Святых Георгия и Константина
Швеция Швеция	8 мая 1919	Кавалер ордена Серафимов		KSerafO
Польша Польша	1922—	Кавалер ордена Белого орла
Дания Дания	23 января 1923	Кавалер ордена Слона		R. af E.
Испания Испания	6 октября 1928	Кавалер ордена Золотого руна
Великобритания Великобритания	май 1921—1941	Кавалер Большого креста Королевского Викторианского ордена		GCVO
Великобритания Великобритания	май 1921—1941	Кавалер Большого креста ордена Бани		GCB
Великобритания Великобритания	1929—1941, 1971—	Кавалер ордена Подвязки		KG
Финляндия Финляндия	1942	Кавалер Большого креста ордена Белой розы
Таиланд Таиланд	27 мая 1963	Кавалер ордена Раджамитрабхорна		ร.ม.ภ.
Италия Италия	9 марта 1982	Кавалер Большого креста декорированного лентой ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой»

Хирохито в кино

• «Солнце» (2005) — режиссёр Александр Сокуров.
• «Император» (2012) — режиссёр Питер Веббер.

См. также

• День Сёва
• Сёва (антарктическая станция)
• Национальная политика Японии в ранний период Сёва

Напишите отзыв о статье "Хирохито"

Примечания

Литература

• Бикс Г. Хирохито и создание современной Японии. — М.: АСТ, 2002. (Серия: Историческая библиотека).
• Сигрейв С., Сигрейв П. Династия Ямато. — М.: АСТ, 2002. (Серия: Историческая библиотека).
• Bix, Herbert P. Hirohito and the Making of Modern Japan. — HarperCollins, 2000. (based on books from pro-communistic publishers such as Aoki Shoten or Otsuki Shoten)
• Wetzler, Peter Hirohito and War: Imperial Tradition and Military Decision Making in Prewar Japan. — University of Hawaii Press, 1998.
• Hoyt, Edwin P. Hirohito: The Emperor and the Man. — Praeger Publishers, 1992.
• Kawahara, Toshiaki Hirohito and His Times: A Japanese Perspective. — Kodansha International, 1997. (Japanese standard image)
• Mosley, Leonard Hirohito, Emperor of Japan. (Basic journal)

Ссылки

• [homepage3.nifty.com/kadzuwo/triviana/hirohito.htm Hirohito, Emperor @A Trivial Encyclopedia of Japan] (with links in multiple languages)
• [vojnik.org/ww2/main/9 Война неизбежна, как смерть]
• [seance.ru/category/names/hirohito/ Статьи о Хирохито на сайте журнала «Сеанс»]

Отрывок, характеризующий Хирохито

Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.