Сёдергран, Эдит

Эдит Сёдергран
Edith Södergran
Эдит Сёдергран в 1918 году
Дата рождения:	4 апреля 1892(1892-04-04)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	24 июня 1923(1923-06-24) (31 год)
Место смерти:	Райвола, Выборгская губерния, Финляндия
Гражданство:	Российская империя Российская империя, Финляндия Финляндия
Род деятельности:	поэтесса
Направление:	символизм, модернизм
Язык произведений:	шведский

Э́дит Ирене Сёдергран (швед. Edith Irene Södergran; 4 апреля, 1892, Санкт-Петербург — 24 июня 1923, Райвола) — известная шведоязычная финская поэтесса, классик литературы XX века.

На могиле поэтессы в Рощино стоит памятник её кошке по имени Тотти. Кот поэтессы был застрелен её соседом по усадьбе Галкиным. Памятник обожаемому поэтессой коту поставили в 1992 году, к столетнему юбилею Эдит.

Координаты 60.247261,29.611136

Биография

Эдит Сёдергран родилась 4 апреля 1892 года в Петербурге, на Выборгской стороне, в обеспеченной семье финских шведов. В семье говорили только на шведском языке. Отец Эдит, инженер Маттиас Сёдергран, был механиком на заводе Нобеля на Выборгской стороне и директором лесопильни. Будущей поэтессе было всего 3 месяца, когда её родители переехали в Райволу, где она и прожила до 1902 года. Осенью 1902 года родители отдали Эдит учиться в самую престижную немецкую женскую гимназию Петербурга — Петришуле на Невском проспекте. Девочка училась хорошо, много читала, в том числе Мюссе, Рильке, Стриндберга.

Она начала писать стихи ещё в ранние гимназические годы, причём на разных языках. К 15 годам из её 238 школьных стихотворений — 26 были написаны на шведском языке, 5 на французском, одно на русском, остальные на немецком. «Я не знаю, кому я несу свои песни, я не знаю, на каком языке я буду завтра писать», — пишет Эдит в своём дневнике, но впоследствии она писала и печаталась только на шведском. До 1908 года мать и дочь жили в Петербурге, и только летний сезон проводили в Райволе. Летом 1908 году от туберкулёза умирает отец Эдит, а поздней осенью того же года выяснилось, что 16-летняя Эдит унаследовала болезнь отца. Она не успела окончить четвертую четверть седьмого, последнего класса Петришуле: мать забрала её из школы и увезла в финляндский туберкулёзный санаторий в городке Нуммела.

В 1908—1914 годах Эдит лечилась в санаториях: в Нуммеле и в швейцарском городе Давосе. В этот же период она совершает с матерью поездки по Европе. В 1914 году они возвращаются в Райволу, где Эдит остается до конца своей жизни, совершив лишь несколько поездок в Петербург и в Хельсинки. Родная Райвола всегда была светлым островком в её жизни. Здесь и настигла её любовь. У Эдит начался роман с мужчиной на 16 лет старше её, физиотерапевтом в Териоках. Их роман длился до поздней зимы 1915 года, когда он уехал на фронт. После этого они никогда не виделись.

В 1916 году в Хельсинки вышел первый сборник стихов Эдит Сёдергран (на шведском языке). Он назывался просто «Стихотворения» («Dikter»). Уже первый её сборник стихов внёс новые элементы в шведскую лирику. Дебют поэтессы шокировал большинство читателей и был осмеян финскими критиками. Это заставило её замкнуться, углубиться в выдуманный ею фантастический мир. В её первых стихах есть юношеская меланхолия и страницы северной природы. Она прекрасно знала природу родных мест, которую постоянно одушевляла и наделяла человеческими свойствами. Деревья в ранних стихотворениях Сёдергран жили и любили, солнечные лучи одаряли нежным поцелуем, звезды всхлипывали. Счастье представлялось юной поэтессе бабочкой, а горе — птицей с большими черными крылами. Товарищи её детских игр — берег, озеро, дерево детства. Но главное в её лирике — интонация пророчества. Поэзия мыслилась ею как голос будущего, поэт — его предвестник: «Судьбой поставлена я часовым в предвестье солнца восхода…» («Восход солнца»).

Сёдергран писала без оглядки на традиции поэтической формы, и это вызывало непонимание и резкую критику со стороны литературных кругов. В первом сборнике есть несколько рифмованных стихотворений. В дальнейшем Сёдергран отдает предпочтение верлибру. Именно она сделала верлибр полноправной частью финской лирики. Немногие тогда оценили новаторство Эдит Сёдергран. В первой книге Сёдергран много писала о природе, о своём любимом доме. Здесь и любовные стихи, тот их мотив, который проходит через всю её лирику — контраст между мужским и женским ощущением любви.

Ты искал цветок

А нашёл плод.

Ты искал родник

А нашёл море.

Ты искал женщину

А нашёл душу —

Ты разочарован.

Первая мировая война и Февральская революция в Петрограде принесли в семью Сёдергран лишения и нищету. Эдит с матерью окончательно поселились в Райволе, в уединении. Здесь рождались очень автобиографические стихи молодой женщины, мечтающей о счастье, но угасающей от неизлечимой болезни. Как и другие, Эдит ожидала от революции светлого будущего, но то, что она увидела весной 1917 года на улицах Петрограда, насторожило её. А главное, она не знала, что последний раз ходит по родным тротуарам Невского проспекта, по набережным Невы. Её жизнь разрезала новая граница. Недоступный теперь Петроград остался в России, а Райвола — маленьким островком в охваченной гражданской войной Финляндии. После февральской революции Эдит никогда больше не бывала в Петрограде. В ходе гражданской войны Райвола переходила из рук в руки, и Эдит с матерью оказались в водовороте кровавых событий.

После окончания гражданской войны болезнь Эдит снова обострилась. Она умерла в 1923 году в Райволе в возрасте 31 года. Во время второй мировой войны её дом был разрушен.

Посмертно была издана вторая книга стихов Эдит Сёдергран, «Земля, которой нет». Входящие в неё стихи были написаны в конце недолгой жизни поэтессы. Книгу составил литературный критик Хагар Оллсон.

Творчество

Эдит Сёдергран при жизни не получила заслуженного признания, но сейчас считается одним из самых значительных поэтов Скандинавии. На неё повлияли французский символизм, немецкий экспрессионизм и русский футуризм. Она была первым поэтом финско-шведского модернизма.

Литература

• Сто замечательных финнов. Калейдоскоп биографий = 100 suomalaista pienoiselämäkertaa venäjäksi / Ред. Тимо Вихавайнен (Timo Vihavainen); пер. с финск. И. М. Соломеща. — Хельсинки: Общество финской литературы (Suomalaisen Kirjallisuuden Seura), 2004. — 814 с. — ISBN 951-746-522-X.. — [www.kansallisbiografia.fi/pdf/kb_ru.pdf Электронная версия]  (Проверено 18 февраля 2010)

Ссылки

• [www.kirjasto.sci.fi/sodergra.htm Kuusankoski Биография (англ.)]
• [runeberg.org/authors/sodrgran.html Краткая биография (англ.)]
• [virtual.finland.fi/netcomm/news/showarticle.asp?intNWSAID=25780 Биография (англ.)]
• [ristikivi.spb.ru/albums/raivola-sodergran.html Эдит Сёдергран (Edith Södergran) // Ристикиви: Карельский перешеек — история и культура]

Отрывок, характеризующий Сёдергран, Эдит

Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]