Сёдзё (аниме)

Сёдзё (яп. 少女 сё:дзё, «девушка») — аниме и манга, рассчитанные на особую целевую аудиторию — девушек в возрасте от 12 до 18 лет. В центре сюжета, как правило, находится девочка или девушка и вопрос её становления как личности, часто присутствуют любовные отношения разной степени близости, большое внимание уделяется развитию образов персонажей, мужские персонажи очень красивы, благородны, храбры и самоотверженны («бисёнэны»). Характерной чертой визуального ряда сёдзё часто бывает большая условность рисунка — либо гротескно-юмористическая, либо утончённо-романтическая. Из-за этих особенностей на Западе и в России сёдзё называют «жанром» или «стилем».

Почитатели аниме и манги иногда определяют как «сёдзё» любые произведения, обладающее специфическими чертами сёдзё-работ, например, романтические аниме или те, где в центре сюжета находятся женские персонажи (как в сэйнэн-сериале Azumanga Daioh). Этот вопрос подробно разбирает исследователь Мэтт Торн в статье «Что такое сёдзё-манга и чем она не является» (англ. What Shôjo Manga Are and Are Not), где даёт следующее определение: «Сёдзё-манга — это манга, которая публикуется в сёдзё-журналах (как их определяют сами издатели)».

Этимология

Японское слово «сёдзё» переводится как «дева», «девица» или «девушка». Оно было заимствовано из китайского языка в VII веке и произошло от шао нюй (кит. упр. 少女, пиньинь: shào nǚ) с тем же значением. В китайском данное слово обозначает женщин от 17 до 29 лет, в японском иероглифы относились в первую очередь к девушкам от 7 до 18 лет. В настоящее время в официальных документах «сёдзё» означает всех молодых девушек, не достигших 20 лет,. В разговорном языке этим словом называют всё, что так или иначе касается девушек школьного возраста: сёдзё-манга, культура сёдзё, сёдзё-романы, сёдзё-мода и так далее.

Сёдзё-издания в Японии

Сёдзё-манга публикуется в специальных журналах, рассчитаных на женскую аудиторию. Первым из таких журналов стал основанный в 1903 году «Мир девушки» (яп. 少女界 Сёдзё кай), за которым последовали Shojo Sekai (яп. 少女世界 Сёдзё сэкай, «Мир девушки», 1906) и «Друг девушки» (яп. 少女の友 Сёдзё но томо, 1908).

В настоящее время тематические сёдзё-журналы выпускаются крупнейшими издательствами Японии: Shueisha, Shogakukan, Hakusensha и другими. С 1950-х годов по настоящее время выходят журналы Ribon и Nakayoshi (издательство Kodansha). В 1960-х появились Margaret и Bessatsu Margaret, Shojo Comic, Shojo Friend. В 1970-х годах возникли литературный журнал Cobalt, манга-журналы Ciao, Betsucomi, Hana to Yume и LaLa, Princess. В 1980-х и 90-х годах от Ribon отделился Ribon Original (прекратил существование в 2006 году), начали издаваться Asuka, Cookie, Cheese!.

В начале 1990-х годов журналы для девушек, как Bessatsu Margaret, выходили тиражами более миллиона копий, а тираж Ribon составлял более двух миллионов копий. В настоящее время растущая популярность сёнэн среди читателей обоего пола привела к падению популярности сёдзё-журналов. Количество изданий уменьшается, и даже некоторые старейшие издания находятся на грани закрытия.

Название	Тираж (данные 2004 года)	Тираж (данные 2005 года)	Тираж (данные 2006 года)	Тираж (данные 2007 года)	Тираж (данные 2009 года)	Первый номер
Ciao	1,065,000	1,033,333	1,008,500	982,834	815,455	1977
Nakayoshi	457,083	457,500	418,500	400,000	306,667	1954
Ribon	729,167	537,500	400,000	376,666	274,167	1955
Bessatsu Margaret	378,333	355,833	325,000	320,000	275,834	1964
Hana to Yume	300,416	295,208	289,375	226,826	226,542	1974
The Margaret	216,666	200,000	198,333	163,334	154,584	1982
Deluxe Margaret	218,333	208,334	190,000	181,666	151,667	1967
Margaret	209,565	173,913	162,826	177,916	112,827	1963
LaLa	166,750	173,583	171,750	170,833	178,667	1976
Cheese!	174,833	155,833	148,167	144,750	117,667	1996
Cookie	203,333	204,167	228,334	200,000	165,000	1999
Bessatsu Friend	203,333	190,417	167,834	109,334	100,834	1965

История

В начале XX века в первых сёдзё-журналах («Мир девушки», «Друг девушки», Shojo Sekai) начали печатать простую одностраничную мангу. К 1930-м годам юмористические манга-вставки стали неотъемлемой частью большинства издаваемых на тот момент журналов. Наиболее популярной была «Курукуру Куруми-тян» (яп. くるくるクルミちゃん Kurukuru Kurumi-chan) Кацудзи Мацумото, публиковавшаяся на страницах «Друга девушки» в 1938 году. Во времена Второй мировой войны комиксы стали пропадать из печати, так как, предположительно, их считали излишне легкомысленными для того времени. Послевоенная манга, в частности, очень популярная Anmitsu Hime от Сёсукэ Кураканэ, продолжала довоенные традиции. Однако революция в мире манги, произведенная Осаму Тэдзукой, привела к тому, что в сёдзё появился полноценный, порой драматический, сюжет. Особенно заметно это стало после огромного успеха «Принцессы-рыцаря», которая выходила в журнале «Shoujo Club». «Рыцарь с ленточ­кой» повествовала о приключени­ях девушки, переодевающейся рыцарем, чтобы совершать разнооб­разные подвиги.

В 1960-х годах большинство авторов сёдзё были мужчинами. Некоторые, как Тэцуя Тиба, считали свою работу временной и искали возможность переключиться на мангу для юношей — сёнэн. Женщинам же в те годы было сложно найти работу в индустрии манги.

Поначалу и персонажами, и читательницами данной продукции были девочки предподросткового возраста, поэтому о романтической любви между персонажами не могло быть и речи, если только действие не происходило в вымышленном мире (как в «Принцессе-рыцаре») или другом времени. Героиней манги, как правило, становилась молодая невинная девочка, оторванная от семьи и сталкивающаяся с различными трудностями, а затем встречающая доброго и красивого героя-спасателя и воссоединяющаяся с близкими. Но возраст читательской аудитории рос. В середине 1960-х одна из немногих мангак-женщин Ёсико Ниситани начала создавать любовные истории о современных ей японских подростках, что повлекло кардинальную трансформацию сёдзё. Между 1950-ми и 1970-ми годами в Японии сформировались две большие группы читателей и, соответственно, два типа манги, направленных на разные целевые аудитории: сёнэн для юношей и сёдзё для молодых девушек.

В 1966 году студия «Тоэй дога» выпустила первое сёдзё-аниме «Ведьма Салли», основанное на манге Мицутэру Ёкоямы. «Ведьма Салли» стала не только первым сериалом для девочек, но и первый сериалом о «девочках-волшебницах» (яп. 魔法少女 махо: сё:дзё). Сюжет в произведениях данного жанра связан с превращениями главной героини или с высвобождением ка­ких-либо её скрытых способностей. Himitsu no Akko-chan (1962) определила основные стереотипы жанра: героиня получает магические или сверхъестественные силы через «специальный предмет», кроме того, у неё есть маленький волшебный помощник, обычно животное.

Между 1969 и 1971 годами появилось большое количество женщин-мангак, снова внесших перемены в содержание манги для девушек. Часть авторов, включая Хагио Мото, Юмико Осиму и Кэйко Такэмию, экспериментировали с формой и тематикой. Они образовали «Союз 24 года», названный так потому, что многие члены группы родились в 24 год периода Сёва (1949). Участники «Союза 24 года» принесли сёдзё популярность и создали новые жанры аниме и манги, в частности, сёнэн-ай. Возникновение сёнэн-ая, описывающего гомосексуальные отношения между юношами, связано с тем, что традиционная японская культура считала недопустимым для девушки инициировать романтические отношения, потому в качестве героя-инициатора был введён молодой человек, имеющий женственную внешность и соответствующий характер. Другие художницы — Риёко Икэда, Юкари Итидзё и Сумика Ямамото — получили международное признание благодаря таким хитам, как The Rose of Versailles, Designer и Ace o Nerae. С середины 1970-х годов и до наших дней создателями сёдзё являются преимущественно женщины.

В последующие годы из сёдзё, кроме махо-сёдзё, выделились и другие жанры: историческая и романтическая манга, фэнтези, яой, научная фантастика. Сформировалась отдельная целевая аудитория, рассчитанная для читательниц старшего возраста — дзёсэй, целевой аудиторией которого являются молодые женщины от 18 до 25 лет.

Примеры

• Alice 19th
• Chocolate Cosmos
• Blue Sonnet
• Ceres, Celestial Legend
• Full Moon wo Sagashite
• Hana-Kimi
• Kaikan Phrase
• Kamikaze Kaito Jeanne
• Lovely Complex
• Mars
• NG Life
• Hana Yori Dango
• Oniisama e…
• RG Veda
• Saiunkoku Monogatari
• Skip Beat!
• The Rose of Versailles
• Weiß Kreuz
• Ведьма Салли
• Корзинка фруктов
• Кэнди-Кэнди
• Сейлор Мун
• Юная революционерка Утэна
• Рыцарь-Вампир

Литература

• Shamoon D. Passionate Friendship: The Aesthetics of Girl's Culture in Japan : [англ.]. — University Of Hawai’i Press, 2012. — 208 p. — ISBN 978-0-8248-3542-2.</span>

Ссылки

• [www.rawbw.com/~hbv/anime/shouanim.txt Список сёдзё-аниме] (данные на февраль 1995 года).
• [www.animenewsnetwork.com/encyclopedia/lexicon.php?id=3 Лексикон: Сёдзё] (англ.). Anime News Network.
• Glazer, Sarah. [www.nytimes.com/2005/09/18/books/review/18glazer.html Manga for Girls] (англ.). The New York Times (18 сентября 2005 года). [www.webcitation.org/617dspWyv Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Сёдзё (аниме)

«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!