Хождение по мукам (фильм)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сёстры (фильм, 1957)»)
Перейти к: навигация, поиск
«Сёстры»
Жанр

историческая драма

Режиссёр

Григорий Рошаль

Автор
сценария

Григорий Рошаль

В главных
ролях

Руфина Нифонтова
Нина Веселовская
Николай Гриценко
Вадим Медведев

Оператор

Леонид Косматов

Композитор

Дмитрий Кабалевский

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

100 мин. — широкоэкранная версия,
98 мин. — обычная версия.

Страна

СССР СССР

Год

1957

К:Фильмы 1957 года
«Восемнадцатый год»
Жанр

историческая драма,
военный фильм

Режиссёр

Григорий Рошаль

Автор
сценария

Борис Чирсков

Оператор

Леонид Косматов

Композитор

Дмитрий Кабалевский

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

103 мин. — широкоэкранная версия,
97 мин. — обычная версия.

Страна

СССР СССР

Год

1958

К:Фильмы 1958 года
«Хмурое утро»
Жанр

историческая драма,
военный фильм

Режиссёр

Григорий Рошаль

Автор
сценария

Борис Чирсков

Оператор

Леонид Косматов

Композитор

Дмитрий Кабалевский

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

105 мин.

Страна

СССР СССР

Год

1959

К:Фильмы 1959 года

«Хожде́ние по му́кам» — историческая драма, полнометражный художественный фильм в трёх частях по одноимённому роману Алексея Толстого, его первая экранизация.

Снят Григорием Рошалем на студии «Мосфильм» в 19571959 гг.

Три фильма являются экранизацией соответственно озаглавленных книг трилогии А. Толстого:

  1. «Сёстры» (1957)
  2. «Восемнадцатый год» (1958)
  3. «Хмурое утро» (1959)




Сюжет

Фильм посвящён судьбе двух сестёр — Кати и Даши, на фоне развала Российской империи и Гражданской войны, и их историям любви с Рощиным и Телегиным. Экранизация следует тексту романа с сокращениями, связанными с киноформатом.

Фильм № 1. «Сёстры»

1914 год: показана безмолвная сцена поездки Кати с Бессоновым в пролётке. Далее следует её визит на квартиру Телегина, вечер футуристов и знакомство с Телегиным. Эпизод мимолётной встречи Даши с Телегиным уже весной, когда она не замечает его. Фиалки в подарок от Бессонова и признание Кате в любви к нему. Вечерний приём у Смоковниковых и презентация «Современной Венеры». Телегин становится свидетелем забастовки на заводе и расстрела. Даша приходит к Бессонову, и позже выговаривает сестре, после чего Катя признаётся мужу в измене. Сёстры разъезжаются из Петербурга — Катя в Париж, а Даша держит экзамены и уезжает к отцу в Самару. На волжском пароходе она снова встречает Телегина.

В отцовской квартире Даша слышит новость об убийстве эрцгерцога. Отец отправляет Дашу в Крым, чтобы она нашла её мужа Николая Ивановича, и тот спас Катю от её душевных шатаний в Париже. В Крыму Бессонов лезет в окно спаленки Даши, но она выгоняет его. Новая случайная встреча с Телегиным, который приехал к ней проститься перед уходом на фронт — начинается Первая мировая война.

Даша получает известие о пропаже его на фронте без вести и начинает работать медсестрой. Катя возвращается в Россию, и семья снова собирается в Москве, где Николай Иванович впервые приводит в дом Рощина. Телегин тем временем томится в плену, и после бунта, вспыхнувшего из-за самоубийства русского офицера, предстаёт перед трибуналом, откуда умудряется бежать. Катя также уходит в медсёстры. Наступает 1917 год: Рощин, зачастивший в дом сестёр, приходит к ней попрощаться перед отъездом в действующую армию и они признаются друг другу в своих чувствах. Телегин же приезжает в Москву и находит Дашу в госпитале.

Он уезжает в Петербург, где проходят многочисленные демонстрации. Во время Февральской революции Телегин в Москве с Дашей. (В этой части фильма — многочисленные групповые съёмки толпы с транспарантами на фоне узнаваемых достопримечательностей обеих столиц). Герои становятся свидетелями заседания Совета рабочих депутатов. Молодожёны Даша и Телегин поселяются в полупустой квартире в Петрограде. Николай Иванович же на фронте, агитируя солдат, говорит что-то неудачное, и его линчуют. После похорон Катя в депрессии, и лишь нежданное появление Рощина спасает её от самоубийства. Позже в Петрограде сёстры секретничают о Рощине в квартире Телегиных, который позже приходит в гости ужинать перед уходом в Добровольческую армию. Фильм кончается сценой, в которой Даша говорит мужу, что у неё будет ребёнок, а бурный ветер распахивает окно, и по Петрограду маршируют матросы.

Фильм № 2. «Восемнадцатый год»

1918 год. В заснеженном голодном Петрограде Телегин на советском митинге встречает рабочего Рублёва. В замёрзшей квартире сидит Даша в депрессии после потери ребёнка. Она решает расстаться с Телегиным, который в итоге уезжает воевать за Советы на Кубань.

Катя же едет в поезде с Вадимом в Ростов, и по пути они встречают Алексея Красильникова, его бывшего вестового. В Ростове-на-Дону в гостях Тётькин, бывший сослуживец Рощина, даёт приют Кате после ссоры с Рощиным. Он добирается в Белую армию, где знакомится с Оноли. Белые пытаются взять Екатеринодар, но генерал Корнилов погибает накануне атаки. Рощин постепенно осознаёт мерзость белых, а сослуживцы подозревают его в том, что он шпион большевиков.

Телегин в степях встречается с Рублёвым, присланным в армию под командованием Сорокина комиссаром. Они отправляются в штаб Сорокина за приказом о помощи полку «Пролетарская свобода» и получают отказ. (В фильме положительный рабочий Рублёв, в отличие от книги, становится важным второстепенным персонажем и занимает место других героев — например, по тексту Толстого, спутником Телегина был комиссар Соколовский). В штабе царит «белогвардейское» разложение нравов. Затем Телегин и Рублёв наблюдают, как Сорокин молодецким наскоком усмиряет возмущение своих солдат.

Поручик Оноли стреляет в спину Рощину. Комиссар Гымза отправляет Телегина в центр с посланием о том, что Сорокин превращается в диктатора. Оноли сообщает Кате о гибели Рощина. В поезде она имеет беседу с немцем и оставляет ему свой адрес, затем поезд грабят махновцы и её берут в плен. В итоге её уводит Красильников. Рощин приезжает к Тетькину в поисках Кати, затем отправляется за ней в Екатеринослав.

Фильм № 3. «Хмурое утро»

Роли исполняют

В главных ролях

Актёр Роль
Руфина Нифонтова  Катя Катя
Нина Веселовская   Даша Даша
Вадим Медведев   Телегин Телегин
Николай Гриценко   Рощин Рощин

В ролях

Фильм № 1. «Сёстры»

Актёр Роль
Виктор Шарлахов   Смоковников (Николай Иванович, адвокат, муж Кати) Смоковников (Николай Иванович, адвокат, муж Кати)
Владимир Муравьёв   Булавин (Дмитрий Степанович, отец Кати и Даши) Булавин (Дмитрий Степанович, отец Кати и Даши)
Владлен Давыдов   Бессонов (Алексей Алексеевич, поэт-декадент) Бессонов (Алексей Алексеевич, поэт-декадент)
Павел Винников   Тётькин Тётькин
Сергей Яковлев   Рублёв (Василий), рабочий Рублёв (Василий), рабочий
Виктор Яковлев   Мельшин, пленный офицер Мельшин, пленный офицер
Пётр Модников[1]   Жуков, пленный офицер Жуков, пленный офицер

В эпизодах:

Актёр Роль
Константин Немоляев   Говядин (Семён Семёнович), самарский ухажер Даши Говядин (Семён Семёнович), самарский ухажер Даши
Владимир Махов любовник-резонер любовник-резонер
Геннадий Ступишин
Александр Лариков   Орешников, рабочий Орешников, рабочий
З. Чекулаева
Анатолий Дудоров   футурист футурист
Марина Фигнер дама на приеме дама на приеме
Зоя Русина дама в ресторане дама в ресторане
Петр Константинов раненый в госпитале раненый в госпитале
Леонид Недович австрийский офицер австрийский офицер
М. Гладыш
Мария Кремнева уличная певица уличная певица

В титрах не указаны

Актёр Роль
Зоя Василькова   Елизавета Киевна Расторгуева, футуристка Елизавета Киевна Расторгуева, футуристка
Джемма Фирсова   Нина Чародеева, возлюбленная Бессонова Нина Чародеева, возлюбленная Бессонова
Аркадий Трусов рабочий рабочий
Василий Корзун
Ефим Копелян казачий есаул казачий есаул
Владимир Цоппи адвокат адвокат
Люсьена Овчинникова горничная Луша горничная Луша
Вера Бурлакова горничная в московской квартире горничная в московской квартире
Николай Кузнецов гость гость
Алевтина Румянцева девушка девушка
Алексей Строев пленный офицер пленный офицер
Михаил Семенихин пленный офицер пленный офицер
Иван Гузиков пленный офицер пленный офицер
Виктор Лебедев

Фильм № 2. «Восемнадцатый год»

Актёр Роль
Майя Булгакова   Агриппина Чебрец Агриппина Чебрец
Виктор Авдюшко   Иван Гора Иван Гора
Сергей Яковлев[2]   Рублёв (Василий), рабочий Рублёв (Василий), рабочий
Павел Винников[2]   Тетькин Тетькин
Виктор Яковлев[2]   Мельшин, пленный офицер Мельшин, пленный офицер
Евгений Матвеев   Сорокин, главком Сорокин, главком
Григорий Кириллов   Беляков, начальник штаба Сорокина Беляков, начальник штаба Сорокина
Владимир Муравьёв[2]   Булавин Дмитрий Степанович, отец Кати и Даши Булавин Дмитрий Степанович, отец Кати и Даши
Леонид Пархоменко[3]   Алексей Красильников Алексей Красильников
Евгений Тетерин   немец, попутчик Кати немец, попутчик Кати
Михаил Козаков   Оноли, поручик Белой армии, недруг Рощина Оноли, поручик Белой армии, недруг Рощина
Александр Смирнов   Теплов, офицер Белой армии, знакомый Рощина Теплов, офицер Белой армии, знакомый Рощина
Владимир Сез   фон Мекке, офицер Белой армии, знакомый Рощина фон Мекке, офицер Белой армии, знакомый Рощина
Константин Немоляев[2]   Говядин Семён Семёнович, самарский ухажёр Даши Говядин Семён Семёнович, самарский ухажёр Даши
В. Адаменко   Нефёдов (Кузьма Кузьмич), попутчик Даши, дьячок-расстрига Нефёдов (Кузьма Кузьмич), попутчик Даши, дьячок-расстрига

В эпизодах:

Актёр Роль
Иван Коваль-Самборский
В. Фесенко
П. Стрелин
Александр Калининцев
Тамара Чернова Зинка, любовница Сорокина Зинка, любовница Сорокина
Анатолий Соболев
Мария Кремнева[2] уличная певица уличная певица
М. Гладыш[2] Гымза, начальник особого отдела Варнавского полка Гымза, начальник особого отдела Варнавского полка
Г. Ступишин[2]

В титрах не указаны

Актёр Роль
Георгий Георгиу   пассажир пассажир
Вячеслав Гостинский   адъютант Сорокина адъютант Сорокина
Иван Жеваго
Юрий Леонидов   офицер в штабе Корнилова (в белой черкеске) офицер в штабе Корнилова (в белой черкеске)
Зоя Русина[2]
Джемма Фирсова[2]   Нина Чародеева, возлюбленная Бессонова Нина Чародеева, возлюбленная Бессонова
Александр Гумбург генерал генерал
Виктор Лебедев[2]

Фильм № 3. «Хмурое утро»

Актёр Роль
Майя Булгакова[4]   Агриппина Чебрец Агриппина Чебрец
Виктор Авдюшко[4]   Иван Гора Иван Гора
Павел Винников[2][4]   Тётькин Тётькин
Леонид Пархоменко[3][4] Алексей Красильников Алексей Красильников
Пётр Модников[5]   староста староста
В. Адаменко[4]   Нефёдов (Кузьма Кузьмич), попутчик Даши, дьячок-расстрига Нефёдов (Кузьма Кузьмич), попутчик Даши, дьячок-расстрига
Любовь Соколова Анисья Анисья
Наталья Кустинская Маруся Маруся
Нонна Мордюкова Матрёна Красильникова Матрёна Красильникова
Борис Андреев матрос Чугай матрос Чугай
Анатолий Соловьёв Латугин Латугин
Виталий Матвеев Нестор Иванович Махно Нестор Иванович Махно
Владимир Белокуров Лёва Задов Лёва Задов
Владимир Таскин Чёрный, идейный анархист Чёрный, идейный анархист
Виктор Яковлев[2][4]   Мельшин, пленный офицер Мельшин, пленный офицер
Олег Голубицкий   Михаил Шарыгин Михаил Шарыгин
Семён Свашенко Яков Яков
Александр Титов Чесноков, командир бригады Чесноков, командир бригады
Нина Меньшикова Анисья Анисья
Николай Гладков председатель ревкома Екатеринослава председатель ревкома Екатеринослава

В эпизодах:

Актёр Роль
М. Гладыш[2][4]
Анатолий Соболев[4]
Г. Ступишин[2][4]

В титрах не указаны

Актёр Роль
Вера Бурлакова[2] горничная в московской квартире горничная в московской квартире
Зоя Русина[2][4]
Николай Смирнов анархист анархист
Николай Сморчков красный командир красный командир
Анастасия Зуева   просительница у Махно (нет в титрах) просительница у Махно (нет в титрах)

Съёмки

БСЭ в статье о режиссёре фильма Г. Рошале указывает, что в этой ленте, также как в его работе «Зори Парижа» (1937), проявилось «стремление к крупным эпическим полотнам, героической тематике, характерное для режиссёра».

На роль Даши сначала планировалась, по словам самой актрисы, Татьяна Конюхова, однако режиссёр заменил её на Нину Веселовскую, о чем Конюхова не знала и отказалась от нескольких завидных ролей, в частности — в «Летят журавли»[6].

Теоретик кино и оператор А.Головня в своей книге «Мастерство кинооператора» (1965) особо рассматривает работу оператора Леонида Косматова, в частности, на примере и этого фильма: «Интересно и своеобразно строит работу над кинопортретом оператор Л. Косматов. Разберем, например, как решал оператор портреты героинь талантливой актрисы Р. Нифонтовой. В фильме „Вольница“ Р. Нифонтова исполняла роль Настень­ки, простой деревенской девушки. (…) Так, глубоко драматическая сцена в фильме „Сестры“, когда Катя (в исполнении Р. Нифонтовой) получает телеграмму о смерти мужа, решается оператором в темных, „траурных“ тонах. Последующие сцены — попытка Кати к самоубийству и неожиданный приход Рощина — снимаются в резкой светотональной гамме. Здесь применено было интересное решение: Катя как бы следует за собственной тенью, падающей на стену, чем пластически выражается то настроение подавленности и бессилия, которое овладело героиней» (и т. п.)[7].

Восприятие

При подготовке следующей экранизации того же романа (13-серийного фильма (1977)), создатели ленты критиковали предшественника. По их словам, хотя фильм Рошаля знаком «миллионам зрителей», однако «кинотрилогия Рошаля не смогла вобрать в себя все сюжетные линии литературного первоисточника, а, следовательно, не могла показать со всей полнотой трагедию передовой русской интеллигенции, оказавшейся на стыке двух эпох, но нашедшей в себе силы и волю понять и принять революцию, обрести новую, социалистическую Родину». Они подчеркивали преимущество многочасового телеформата для этого романа по сравнению с сокращенной версией для киноэкрана[8].

Зрителю запомнилось музыкальное сопровождение ленты:

— Что это было? — спросил Владимир. — Не Бетховен, не Моцарт, не Сарасате… Можно — еще раз?
— Запросто. Называется ЭТО — «Утопическая увертюра» композитора Кабалевского. Саундтрек, проще говоря, к кинофильму «Хождение по мукам» режиссёра Рошаля, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года выпуска. Впечатлило? В исполнении симфонического оркестра еще сильнее звучит.
— Нет слов.

Василий Звягинцев. «Скоро полночь» (2009)

Увертюры с подобным официальным названием не обнаружено.

Съёмочная группа

Фильм 2


Комбинированные съёмки:


Военные консультанты:


Оркестр Управления по производству фильмов

Напишите отзыв о статье "Хождение по мукам (фильм)"

Примечания

  1. Снялся в фильме №3 в другой роли
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Актёр снимался также и в 1-м фильме трилогии
  3. 1 2 В титрах ошибка «А. Пархоменко»
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Актер также снимался во 2-м фильме трилогии
  5. Снялся в фильме №1 в другой роли
  6. [7days.ru/caravan-collection/2013/11/tatyana-konyukhova-nashu-lyubov-s-dunaevskim-razrushila-tragediya/1 Татьяна Конюхова: «Нашу любовь с Дунаевским разрушила трагедия» // 7 дней]
  7. [media-shoot.ru/books/Golovnia-Masterstvo_kinooperatora.pdf А. Головня. Мастерство кинооператора. М., 1965]
  8. [www.levdurov.ru/show_arhive.php?&id=1166 Хождение по мукам. Как снимался фильм]

Ссылки

  • [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/84630/annot/ Кинотрилогия на сайте kino-teatr.ru]

Отрывок, характеризующий Хождение по мукам (фильм)

Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.