Имамура, Сёхэй

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сёхэй Имамура»)
Перейти к: навигация, поиск
Сёхэй Имамура
今村 昌平
Дата рождения:

15 сентября 1926(1926-09-15)

Место рождения:

Токио

Дата смерти:

30 мая 2006(2006-05-30) (79 лет)

Место смерти:

Токио

Гражданство:

Япония Япония

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист

Карьера:

1951—2002

Сёхэй Имамура (яп. 今村 昌平 Имамура Сё:хэй?, 15 сентября 1926 — 30 мая 2006) — японский кинорежиссёр и сценарист. Снискал репутацию одного из крупнейших послевоенных режиссёров Японии кинокартинами, в которых с перспективы социальных низов в зачастую сатирической манере раскрывается чувственная и сексуальная природа человека. За свою полувековую карьеру поставил около 20 фильмов. Старший сын — режиссёр и сценарист Дайсукэ Тэнган.





Жизнь и творчество

Имамура родился в префектуре Токио в семье преуспевающего практикующего врача. Изучал западную историю в университете Васэда, но большую часть времени посвящал студенческому театру и политическим мероприятиям. После окончания войны некоторое время торговал сигаретами и спиртным на процветавшем в то время чёрном рынке.

В 1951 году по окончании университета был принят кинокомпанией Сётику на студию «Офуна» в качестве ассистента режиссёра, пройдя жесточайший конкурсный отбор (из 2000 претендентов были отобраны только 8 человек). Работал с Ясудзиро Одзу на трёх его фильмах, в том числе на знаменитой «Токийской повести». Однако утончённый стиль Одзу и его манера сковывать актёра своей волей были абсолютно чужды Имамуре. Он предпочитал работать с Юдзо Кавасимой, также интересовавшимся жизнью социальных низов и настроенным бунтарски по отношению к студийным боссам.

В 1954 году Имамура перешёл в компанию «Никкацу» на лучшую зарплату. В 1957 году он работал с Юдзо Кавасимой как соавтор сценария и ассистент режиссёра над фильмом «Солнце последних дней сёгуната» (в 1981 году Имамура снял ремейк под названием «Ну и чёрт с ним!»). В 1958 году дебютировал как режиссёр фильмом «Украденное желание», затронув противоречивые и эксцентричные темы, к которым затем неоднократно возвращался. Руководство компании, недовольное радикальными настроениями Имамуры, заставило его снять несколько лёгких фильмов, которыми он остался недоволен.

В 1961 году вышел фильм «Свиньи и броненосцы» об американской военной базе в Йокосуке и её взаимодействии с низами японского общества. Руководство Никкацу, шокированное фильмом, не позволяло Имамуре снимать два года. Его следующие фильмы, «Женщина-насекомое» (1963) и «Красная жажда убийства» (1964), закрепили за Имамурой репутацию одного из ведущих режиссёров Новой волны.

Чтобы быть свободным от вмешательства студии, Имамура основал собственную независимую кинокомпанию Imamura Productions, первым фильмом которой стала свободная экранизация романа Акиюки Носаки «Порнографы». После провала в прокате фильма «Сокровенные желания богов» (1968) Имамура переключился на документалистику. Следующий его художественный фильм, «Месть за мной», вышел только в 1979 году.

30 мая 2006 года в возрасте 79 лет Имамура скончался от рака печени в одной из токийских больниц[1].

Фильмография

Награды

Дважды обладатель «Золотой пальмовой ветви» (1983, 1997) Каннского кинофестиваля[2].

Напишите отзыв о статье "Имамура, Сёхэй"

Примечания

  1. Kehr D. [www.nytimes.com/2006/05/31/movies/31imamura.html Shohei Imamura, 79, Japanese Filmmaker, Is Dead] (англ.). The New York Times (31 May 2006). Проверено 17 августа 2015. [web.archive.org/web/20140325120500/www.nytimes.com/2006/05/31/movies/31imamura.html Архивировано из первоисточника 25 марта 2014].
  2. [www.festival-cannes.fr/ru/archives/artist/id/2720.html Страница Сёхэя Имамуры] на сайте Каннского кинофестиваля

Ссылки

  • Катасонова Е. Л. [japanstudies.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=320 Имамура Сёхэй: его философия бытия]. Японоведение в России (20 сентября 2013). Проверено 17 августа 2015. [web.archive.org/web/20150817101920/japanstudies.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=320 Архивировано из первоисточника 17 августа 2015].

Отрывок, характеризующий Имамура, Сёхэй

На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.