Сен-Жермен-л’Осеруа
| Церковь | |
Сен-Жермен-л'Осеруа
L'église Saint-Germain-l'Auxerrois | |
 Фасад церкви Сен-Жермен-л’Осеруа | |
| Страна | Франция |
Парижская церковь Сен-Жерме́н-л’Осеруа́ (фр. L'église Saint-Germain-l'Auxerrois) — церковь св. Германа (Жермена) Осерского — находится в центре французской столицы, с восточной стороны Лувра, на Луврской площади (pl. du Louvre, 2; метро Louvre-Rivoli); административно в 1-м округе города. Носит имя христианского святого Германа Осерского (ок. 378—448), галло-римского епископа, одного из самых почитаемых во Франции святых. Строилась и перестраивалась с XII века[1]. Во времена, когда Лувр был королевским дворцом, Сен-Жермен-л’Оксерруа служила приходской церковью для династии Валуа. Колокольня — единственное, что сохранилось с XII в.
Содержание
Архитектура
Сен-Жермен-л’Осеруа — памятник поздней или «пламенеющей готики»; она примечательна изысканностью архитектурных форм и обилием орнамента. Внутри церкви самая известная витражная роза периода Возрождения. Облик самой старой части храма — построенной в XII веке романской колокольни — был существенно изменён в ходе реставраций XIX века. Входной портал и алтарная часть храма относятся к XIII веку; трансепт, главный неф и портик построены в XV веке[1].
Внутренняя часть
Орган был заказан Людовика XVI для Сент-Шапель. В церкви хранятся и другие произведения искусства, в том числе фламандский алтарь резного дерева, где изображены сцены из жизни Христа, статуи святых Жермена и Винсента (XV век).
Здесь похоронена большая часть художников и скульпторов, живших в Лувре в течение XVI—XVIII вв.
История
Историки утверждают, что до VII в. это место занимало языческое святилище эпохи правления Меровингов. Часовня на месте нынешней церкви, существовала, вероятно, с VII века[1]. Первый храм, сменивший часовню, был построен в начале XII века и освящён во имя святого Жерме́на (Германа). Первоначально церковь называлась Сен-Жермен-ле-Ронд (Saint-Germain-le-Rond), а затем её переименовали в Сен-Жермен-л’Осеруа, то есть Святого Жермена Осерского (при жизни Святой Жермен был епископом города Осера).
Варфоломеевская ночь
24 августа 1572 года, в день св. Варфоломея по приказу Екатерины Медичи колокола этой церкви подали сигнал к началу истребления гугенотов, которые были приглашены на свадьбу Генриха Наваррского с Маргаритой де Валуа, — так началась Варфоломеевская ночь. Принято считать, что звонили именно с главной сохранившейся башни, но это не так: католикам просигналила маленькая колокольня с южной стороны церкви.
Французская революция
Во время Французской революции церковь была разграблена. Её использовали под продовольственный склад и там же разместили полицейский участок.
Июльская монархия
Во время июльской монархии в 1838 году церковь была отреставрирована. В результате реставрации облик некоторых частей храма (в особенности колокольни XII века) претерпел изменения[1].
В искусстве
Клод Моне изобразил Сен-Жермен л’Осеруа в 1867 году; картина хранится в Национальной галерее Берлина.
Могилы
В церкви похоронены знаменитые деятели французской культуры: архитекторы Жак Жермен Суффло, Луи Лево, Робер де Кот, Анж Жак Габриэль, скульпторы Антуан Куазево, Мартен Дежарден, братья Николя и Гийом Кусто, художники Даниель Дюмустье, Франсуа Буше, Ж. Б. Шарден, Александр Франсуа Депорт, поэт Малерб, учёный Андре Дасье и др.
Напишите отзыв о статье "Сен-Жермен-л’Осеруа"
Примечания
Ссылки
[www.sacred-destinations.com/france/paris-st-germain-l-auxerrois.htm История и карта (англ.)]
См. также
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Сен-Жермен-л’Осеруа
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
