Бардина, Софья Илларионовна

Софья Илларионовна Бардина
Псевдонимы:	Тётя, Тётенька
Дата рождения:	15 июня 1853(1853-06-15)
Место рождения:	село Дьячи, Шацкий уезд, Тамбовская губерния, Российская империя
Дата смерти:	26 апреля 1883(1883-04-26) (29 лет)
Место смерти:	Женева, Швейцария
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Основные идеи:	народничество
Род деятельности:	революционная пропаганда

Софья Илларионовна Бардина (1853, село Дьячье, Тамбовская губерния — 26 апреля 1883, Женева) — известная деятельница народнического движения 1870-х гг.

Биография

Дворянка Тамбовской губернии, дочь землевладельца, бывшего моршанского частного пристава. Родилась в селе Дьячьем (Шацкий уезд Тамбовская губерния). В 1871 году окончила с отличием Тамбовский институт и уехала в Цюрих, где слушала лекции на медицинском факультете Цюрихского университета.
Принимает активное участие в делах революционной эмиграции, работает в наборной газеты «Вперёд!», входит в женский революционный кружок «Фричей», где, будучи старшей по возрасту (в основном девушки 17-18 лет, в том числе Вера Фигнер, Ольга и Вера Любатович) и, соответственно, образованней, становится лидером.
Участницы кружка позже в 1877 году предстанут почти полностью перед судом во время так называемого московского «процесса 50-ти».
В конце 1874 года возвращается в Россию и, поступив на фабрику в Москве, ведёт там революционную пропаганду.
Арестованная 4 апреля 1875 года, она стала участником процесса 50-ти, проходившем с 21 февраля по 14 марта 1877 года в суде Особого Присутствия Правительствующего Сената.
9 марта 1877 года произнесла на суде свою знаменитую речь, в которой утверждала, что она «мирная пропагандистка», что такая пропаганда ведётся совершенно открыто во всем культурном мире, что она, Бардина, вовсе не враг семьи, собственности и государства, как в этом старается уверить судей прокуратура, а стремится лишь к тому, чтобы эти институты были реформированы на более справедливых основаниях…

Я не прошу у вас милосердия, я не желаю его, — я убеждена, что наступит день, когда даже и наше сонное и ленивое общество проснётся и стыдно ему станет, что оно так долго позволяло безнаказанно топтать себя ногами, вырывать у себя своих братьев, сестёр и дочерей и губить их за одну только свободную исповедь их убеждений. Преследуйте нас, за вами пока материальная сила, господа, но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи — увы! — на штыки не улавливаются.

Была приговорена к десяти годам каторжных работ, но при конфирмации этот приговор был заменен поселением в Сибири.
9 января 1878 года водворена в Ишиме Тобольской губернии.
27 декабря 1880 года бежала из ссылки; появилась в России, но почувствовала, что её силы надломлены.
Уехала за границу, но то же душевное состояние не оставляло её и там, и 14 апреля 1883 года застрелилась в Женеве.

Ссылки

• С. Степняк-Кравчинский [scepsis.ru/library/id_1554.html С. И. Бардина]
• [narovol.narod.ru/art/lit/50.htm С. И. Бардина Две соседки]

Отрывок, характеризующий Бардина, Софья Илларионовна

Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.