Кулагин, Семён Фёдорович

Семён Фёдорович Кулагин
Доходный дом С. Е. Трындина и А. Щепатьевой
Основные сведения
Страна	Российская империя Российская империяСССР СССР
Дата рождения	26 августа 1867(1867-08-26)
Место рождения	Рублёво, Хорошёвская волость
Дата смерти	6 июня 1953(1953-06-06) (85 лет)
Работы и достижения
Работал в городах	Москва, Данилов
Архитектурный стиль	модерн, псевдорусский стиль
Важнейшие постройки	Беговая беседка Московского ипподрома, Доходный дом Трындина и Щепотьевой, Лечебница Юрасовой
Реставрация памятников	Реставрация дома Барышникова

Семё́н Фёдорович Кула́гин (26 августа 1867 — 6 июня 1953) — русский и советский архитектор и реставратор, мастер архитектурного модерна и псевдорусского стиля.

Биография

В 1884 году поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества в класс А. С. Каминского. Одновременно работал помощником Каминского в его архитектурной мастерской. Окончил училище в 1890 году с Малой серебряной медалью и званием неклассного художника архитектуры. Состоял членом Московского архитектурного общества с 1908 года. В 1918—1919 годах состоял членом профсоюза художников-живописцев. В советское время участвовал в работе по охране и реставрации памятников.

С. Ф. Кулагин являлся архитектором доходного дома С. Е. Трындина и А. Щепатьевой на Арбате, Храма Успения Пресвятой Богородицы в усадьбе Троице-Лыково. Принимал участие в создании ансамбля Центрального Московского ипподрома. Был членом Коллегии по делам музеев, охране памятников искусства и старины. Участвовал в реставрации интерьеров дома Барышниковых на улице Мясницкой. Жил в собственном доме на Садовой-Триумфальной улице.

Построенный по проекту С. Ф. Кулагина дом, стоящий на углу Чистого переулка и правой стороны Пречистенки, послужил прототипом «калабуховского дома», в котором разворачивается действие повести Михаила Булгакова «Собачье сердце».

Постройки

• Перестройка Храма Успения Пресвятой Богородицы в Троице-Лыково (рубеж XIX—XX вв, Москва, Туркменский проезд, 12 / Одинцовская улица, 24);
• Доходное владение С. Е. И П. Е. Трындиных (1894, Большой Кисельный переулок, 12 строение 1);
• Беговая беседка Московского ипподрома на Ходынском поле, совместно с И. Т. Барютиным, при участии С. М. Жарова (1889, 1894, Москва, Беговая улица, 22) — реконструировано в 1950-х годах академиком И. В. Жолтовским;
• Интерьеры (росписи и иконостас) церкви Иконы Божией Матери Ржевская (1890-е, Москва, Поварская улица, 15 — угол Большого Ржевского переулка), не сохранились;
• Колокольня при Даниловской женской общине (1900, г. Данилов);
• Доходный дом (1900, Москва, Арбат, 6);
• Доходный дом С. Ф. Кулагина (1904, Москва, Пречистенка, 24);
• Перестройка дома и надворные постройки во владении Е. М. Асикритовой (1909, Москва, Проспект Мира, 4);
• Лечебница Н. В. Юрасовской (И. К. Юрасовского) (1909, Москва, Большой Николопесковский переулок, 4);
• Доходный дом С. Е. Трындина и А. Щепотьевой (1912, Москва, Арбат, 27);
• Доходный дом (?, Москва, Поварская улица, 2), не сохранился;
• Архитектурные обмеры Храма священномученика Климента, папы Римского (1932, Москва, Пятницкая улица);
• Реставрация дома Барышникова (1930-е, Москва, Мясницкая улица, 42).

Литература

• Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — С. 308—309. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
• Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 151—152. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.

Ссылки

• [biografija.ru/show_bio.aspx?id=71468 Биография С. Ф. Кулагина]

Отрывок, характеризующий Кулагин, Семён Фёдорович

В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.