Боткин, Сергей Петрович

Сергей Петрович Боткин
Портрет работы И.Н.Крамского, 1880
Место смерти:	Ментона, Третья французская республика
Научная сфера:	медицина, терапия
Альма-матер:	Московский университет
Награды и премии:
Подпись:

Серге́й Петро́вич Бо́ткин (5 [17] сентября 1832, Москва — 12 [24] декабря 1889, Ментона, Третья французская республика) — русский врач-терапевт и общественный деятель, создал учение об организме как о едином целом, подчиняющемся воле. Профессор Медико-хирургической академии (с 1861 года). Тайный советник (с 1877 года). Лейб-медик.

Биография

Происходил из купеческой семьи, занимавшейся торговлей чаем. В 1847 году поступил полупансионером в частный пансион Эннеса. В детстве хотел стать математиком, но к моменту поступления в университет в 1850 году был издан указ императора Николая I, позволяющий лицам, не имеющим права на гражданскую службу (в частности, детям купцов не первой гильдии), поступать только на медицинские факультеты. Учился на медицинском факультете Московского университета у известных профессоров — физиолога И. Т. Глебова, патолога А. И. Полунина, хирурга Ф. И. Иноземцева, терапевта И. В. Варвинского. В период учёбы близко познакомился со своим сокурсником И. М. Сеченовым, во время их пребывания за границей после окончания университета эти отношения переросли в тесную дружбу. Летом 1854 года участвовал в ликвидации эпидемии холеры в Москве. В 1855 году окончил университет со званием «лекаря с отличием». Вскоре по окончании курса отправился на Крымскую войну в отряде Н. И. Пирогова, в качестве ординатора Симферопольского госпиталя. Уже в этот период сформировалась у Боткина концепция военной медицины и правильного питания солдат:

«Добиться того, чтобы кусок мяса или хлеба, назначенный больному, дошёл до него в полной сохранности не уменьшившись до минимума, дело было нелёгкое в те времена и в том слое общества, который относился к казённой собственности, как к общественному именинному пирогу, предлагаемому на съедание… По распоряжению Пирогова мы принимали на кухне мясо по весу, запечатывали котлы так, чтобы нельзя было вытащить из него объёмистого содержимого, тем не менее всё-таки наш бульон не удавался: находили возможность и при таком надзоре лишать больных их законной порции»

«Особенность военной медицины состоит в особенности быта солдат, представляющегося как предмет попечения… и в особенности положения медика, которому поручается попечение о здоровье войска. На основании этого я позволю себе сделать следующее предложение: право полной самостоятельности в лечении и администрации, право голоса в конторе врач получает не иначе, как прослуживши известное число лет в том или другом госпитале и получивши аттестацию своих старших товарищей. До этого он действует под непосредственным надзором и ответственностью одного из старших ординаторов, который, заведуя своей палатой, исключительно играет роль консультанта в палате одного из молодых врачей».

— Белоголовый Н. А. [az.lib.ru/b/belogolowyj_n_a/text_1892_botkin.shtml С. П. Боткин, его жизнь и врачебная деятельность]. — СПб, 1892.

Получил обширную подготовку по различным разделам медицины за рубежом: в клинике профессора Гирша в Кёнигсберге, в патологическом институте у Р. Вирхова в Вюрцбурге и Берлине, в лаборатории Гоппе-Зейлера, в клинике знаменитого терапевта Л. Траубе, невропатолога Ромберга, сифилидолога Береншпрунга в Берлине, у физиолога К. Людвига и клинициста Оппольцера в Вене, в Англии, а также в лаборатории экспериментатора-физиолога К. Бернара, в клиниках Бартеза, Бюшу, Трюссо и др. в Париже. Первые работы Боткина вышли в «Архиве Вирхова».

В конце 1859 года был приглашен в клинику терапии Медико-хирургической академии. 10 августа 1860 года Боткин прибыл в Петербург, защитил докторскую диссертацию на тему: «О всасывании жира в кишках» и был назначен исправляющим должность адъюнкта при терапевтической клинике, которой заведовал профессор П. Д. Шипулинский. Вскоре отношения Боткина и Шипулинского испортились, и последний был вынужден подать в отставку. Однако конференция академии не хотела передавать руководство клиникой талантливому Боткину, только письмо от студентов и врачей позволило ему занять освободившуюся должность в 1861 году, и в возрасте 29 лет он получил звание профессора. Вышедшие из клиники ученики Боткина вскоре возглавили собственные кафедры: Н. А. Виноградов — в Казанском университете, В. Т. Покровский — в Киевском университете, В. Г. Лашкевич — в Харьковском, а Л. В. Попов — в Варшавском.

В 1865 году С. П. Боткин выступил инициатором создания эпидемиологического общества, целью которого была борьба с распространением эпидемических заболеваний. Общество было малочисленным, но деятельным, его печатным органом был «Эпидемический листок». В рамках работы общества Боткин изучал эпидемию чумы, холеры, тифов, натуральной оспы, дифтерии и скарлатины. Наблюдая заболевания печени, протекающие с высокой температурой, С. П. Боткин впервые описал болезнь, которую до него считали желудочно-кишечным катаром с механической задержкой жёлчи. Заболевание это проявлялось не только желтухой, но и увеличением селезёнки, иногда заболеванием почек. Болезнь, как указывал С. П. Боткин, тянется несколько недель, в дальнейшем может привести к тяжелейшему осложнению — циррозу печени. Отыскивая причины болезни, С. П. Боткин пришёл к выводу, что источником заражения служат загрязнённые пищевые продукты. Этот вид катаральной желтухи он отнес к инфекционным болезням, что и было подтверждено в дальнейшем (болезнь Боткина, вирусный гепатит A).

Боткин стоял у истоков женского медицинского образования в России. В 1874 году он организовал школу фельдшериц, а в 1876 году — «Женские врачебные курсы». В 1866 году Боткин был назначен членом Медицинского совета министерства внутренних дел. Активная жизненная позиция, интерес к общественной деятельности позволили врачебной общественности избрать С. П. Боткина в 1878 году председателем Общества русских врачей, которым он руководил до кончины. Одновременно с этим он являлся членом главного управления Общества попечения о раненых и больных воинах, гласным Петербургской думы и заместителем председателя Комиссии общественного здравия Санкт-Петербурга. Известность и врачебный талант сыграли своё дело, и С. П. Боткин стал первым в истории этническим русским лейб-медиком семьи самого императора (до этого этнически русские лейб-медики были лечащими врачами только других членов императорской фамилии). С. П. Боткин положил начало санитарным организациям в Санкт-Петербурге. С первых лет существования Александровской барачной больницы становится её попечителем по врачебной части (отсюда и название, употребляемое в Санкт-Петербурге — Боткинские бараки — ныне клиническая инфекционная больница им. С. П. Боткина). Во многом именно благодаря деятельности С. П. Боткина появилась первая санитарная карета, как прообраз будущей «Скорой помощи».

Скончался 24 декабря 1889 года в 12 ч 30 мин в Ментоне. Был похоронен на Новодевичьем кладбище. В это время шёл съезд русских врачей, работу которого прервали. Гроб с телом Боткина несли на руках на протяжении 4 вёрст. Надгробие создано скульптором И.Я. Гинцбургом в 1896 году, восстановлено в 1973 году.

В своём выступлении на заседании Общества русских врачей, посвященном памяти С. П. Боткина, И. П. Павлов отметил: «Покойный С. П. Боткин был лучшим олицетворением законного и плодотворного союза медицины и физиологии — тех двух родов человеческой деятельности, которые на наших глазах воздвигают здание науки о человеческом организме и сулят в будущем обеспечить человеку его лучшее счастье — здоровье и жизнь… Я имел честь в продолжении 10 лет стоять близко к деятельности покойного клинициста в её лабораторной отрасли… Глубокий ум его, не обольщаясь ближайшим успехом, искал ключи к великой загадке: что такое больной человек и как помочь ему — в лаборатории, в живом эксперименте. На моих глазах десятки лет его ученики направлялись им в лабораторию, и эта высокая оценка эксперимента клиницистом составляет, по моему убеждению, не меньшую славу Сергея Петровича, чем его клиническая, известная всей России деятельность».

Семья

Отец — Пётр Кононович Боткин (1781—1853), купец первой гильдии и владелец крупной чайной фирмы, мать — Анна Ивановна Постникова (1805—1841). В двух браках у Петра Кононовича родилось 25 детей, Сергей был одиннадцатым ребёнком от второго брака.

Братья: коллекционер Д. П. Боткин, литератор В. П. Боткин, художник М. П. Боткин. Сестры: М. П. Боткина — жена поэта А. А. Фета

Первая жена: Анастасия Александровна Крылова (1835—1875), дочь небогатого московского чиновника. Вторая жена: Екатерина Алексеевна Оболенская (1850—1929), дочь князя Алексея Васильевича Оболенского и Зои Сергеевны Сумароковой.

Дети: Александр Боткин (морской офицер), Пётр Боткин (ок. 1865—1937, дипломат), Сергей Боткин, Евгений Боткин (1865—1918, лейб-медик, лечащий врач семьи императора Николая II, погибший вместе с ней), Виктор Боткин.

Адреса в Санкт-Петербурге

• 1860—1864 — Спасская улица (Рылеева с кон. 1920-х), дом 1;
• 1864—1877 — Загородный проспект, дом 24;
• 1878—12.12.1889 года — Галерная улица, дом 77.

Память

• В Москве действует Боткинская больница. Также Боткинская больница имеется в Санкт-Петербурге. В городе Орле больница названа его именем.
• В 1898 в память о заслугах выдающегося врача Самарская улица в Санкт-Петербурге была переименована в Боткинскую улицу. На доме № 20 в 1957 году установлена мемориальная доска (архитектор М. Ф. Егоров) с текстом: «Здесь с 1861 г. по 1889 г. работал выдающийся русский ученый в области медицины Сергей Петрович Боткин».
• В сквере перед клиникой на углу Боткинской улицы и Большого Сампсониевского проспекта 25 мая 1908 года установлен памятник (скульптор В. А. Беклемишев).
• На территории Боткинской больницы в 1920-х годах был установлен бюст работы И. Я. Гинцбурга (1896).
• На доме по адресу Галерная улица 77 в 1958 году установлена мемориальная доска (архитектор Л. В. Робачевская) с текстом: « Здесь с 1878 г. по 1889 г. жил и работал во славу отечественной медицины Сергей Петровия Боткин». (Здесь он жил, а работал в Императорской Военно-медицинской академии в 1861—1889 годах, о чем гласит мемориальная доска по адресу Боткинская улица 20).
• Имя носило Петроградское терапевтическое общество.
• В СССР (1949 год) и России (2007 год) были выпущены почтовые марки, посвященные С. П. Боткину.
• Некрасов Н. А. посвятил С. П. Боткину часть своей поэмы «Кому на Руси жить хорошо» («Пир на весь мир»).
• Именем Боткина назван один из самолетов А 320 компании Аэрофлот.

• Sergei Botkin bust.JPG

  Бюст С.П. Боткина работы скульптора М.М. Антокольского расположенный в Русском музее в Санкт-Петербурге

• Rus Stamp --Botkin-Sechenov.jpg

  Почтовая марка СССР, 1949 год: врач-терапевт С. П. Боткин, хирург Н. И. Пирогов и физиолог И. М. Сеченов.

• Rus Stamp-2007-Botkin SP.jpg

  Почтовая марка России, 2007 год

• Monument of Sergei Botkin.jpg

  Памятник Боткину в сквере перед клиникой факультетской терапии

• SergeyBotkinGrave.jpg

  Могила Сергея Петровича Боткина на Новодевичьем кладбище в Санкт-Петербурге

Труды

• Курс клиники внутренних болезней и клинические лекции, т. 1—2, М., 1950.
• «Еженедельная клиническая газета» с 1881 года издавалась под редакцией C. П. Боткина.

Литература

1. [vivaldi.nlr.ru/ab000000716/view#page=290 Боткин Сергей Петрович] // Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1-е февраля 1889 года. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1889. — С. 268—269.
2. Белоголовый Н. А. С. П. Боткин, его жизнь и врачебная деятельность. — СПб., 1892.
3. Боткин, Сергей Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
4. Гайдар Б. В., Лобзин Ю. В., Мазуров В. И. и др. Сергей Петрович Боткин к 175-летию со дня рождения. / Под ред. Б. В. Гайдара. — СПб: Человек и здоровье, 2007. — 128 с.
5. Кульбин Н. Боткин, Сергей Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
6. Лазебник Л. Б., Востриков Г. П., Дроздов В. Н. Доктор Сергей Петрович Боткин. — М.: Анахарсис, 2003. — 73 с.
7. Нилов Е. С. Боткин. — М.: Молодая гвардия, 1966.
8. Середа Н. Н., Калягин А. Н., Онучина Е. В., Рожанский А. А., Щербатых Е. В. Сергей Петрович Боткин и его терапевтическая школа (к 175-летию со дня рождения). // Сибирский медицинский журнал. — Иркутск, 2007. — Т. 76. № 8. — С. 81-85.
9. Союз философии и медицины. / Под ред. Н. Н. Блохиной, А. Н. Калягина. — Иркутск: РИО ГОУ ВПО ИГМУ Росздрава, 2009. — 112 с.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:265188 Сергей Боткин] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [health.rin.ru/uni/text/pages/89.html Боткин Сергей Петрович]
• [www.petrograph.ru/table.html Феликс Лурье. Все (почти) памятники Санкт-Петербурга в алфавитном порядке]

Отрывок, характеризующий Боткин, Сергей Петрович

и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.