Стругацкий, Аркадий Натанович

Аркадий Натанович Стругацкий
Экслибрис Аркадия Стругацкого 1980-х
Псевдонимы:	С. Бережков, С. Ярославцев
Дата рождения:	28 августа 1925(1925-08-28)
Место рождения:	Батуми, ГССР, ЗСФСР, СССР
Дата смерти:	12 октября 1991(1991-10-12) (66 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	писатель-фантаст, сценарист, переводчик
Годы творчества:	1946—1991
Жанр:	научная фантастика

Арка́дий Ната́нович Струга́цкий (28 августа 1925, Батуми — 12 октября 1991, Москва) — русский советский писатель, сценарист, переводчик, создавший в соавторстве с братом Борисом Стругацким (1933—2012) несколько десятков произведений, считающихся классикой современной научной и социальной фантастики.

Биография

Родился в Батуми, где его отец Натан Залманович Стругацкий работал редактором газеты «Трудовой Аджаристан». Мать Аркадия Александра Ивановна Литвинчева (1901—1981) была учительницей, преподавала русскую литературу в той же ленинградской школе, где учился Аркадий, после войны удостоена звания «Заслуженный учитель РСФСР» и награждена орденом «Знак Почёта».

Во время Великой Отечественной войны семья Стругацких оказалась в осаждённом Ленинграде. В январе 1942 г. Натана Стругацкого и Аркадия эвакуировали по «дороге жизни» через Ладожское озеро, а мать с больным Борисом осталась в городе. Отец умер в Вологде, и Аркадий летом 1942 г. оказался в посёлке Ташла Чкаловской (ныне Оренбургской) области. Служил там заведующим пунктом по закупке молочных продуктов у населения, в 1943 году был призван в Красную Армию. До этого он сумел вывезти мать и брата из Ленинграда.

Окончил Бердичевское пехотное училище, располагавшееся тогда в эвакуации в Актюбинске, после чего был откомандирован в Военный институт иностранных языков, который окончил в 1949 году по специальности «переводчик с японского и английского языков». До 1955 года Аркадий Стругацкий служил в Советской Армии, был переводчиком (в том числе на следствии при подготовке Токийского процесса), преподавал языки в офицерском училище в Канске (1950—1952), в 1952—1954 годах служил на Камчатке дивизионным переводчиком, в 1955 году был переведён в Хабаровск в часть ОСНАЗ (особого назначения). После увольнения в запас работал в Москве в Институте научной информации, редактором в Гослитиздате и Детгизе.

Профессиональный писатель, член Союза писателей СССР с 1964 года.

Женат был дважды, в первый раз на Инне Сергеевне Шершовой с 1948 года, брак фактически распался ещё в Канске; развелись в 1954 году. От второй жены Елены Ильиничны (урождённой Ошаниной) — дочь Мария. Дочь Наталью от первого брака Е. И. Ошаниной с синологом Д. Н. Воскресенским Стругацкий воспитывал как свою. Мария стала второй женой Егора Гайдара.

Аркадий Натанович Стругацкий скончался в Москве 12 октября 1991 года после продолжительной болезни (рак печени). По его завещанию был кремирован; 6 декабря 1991 года прах писателя был развеян над Рязанским шоссе с вертолёта в присутствии шести свидетелей.

Творчество

Творчество в соавторстве с братом

Основная часть литературного наследия Аркадия Стругацкого была создана им в соавторстве с младшим братом Борисом. Многие сюжеты будущих произведений были задуманы и реализованы в писательском доме творчества «Комарово», куда братья Стругацкие неоднократно выезжали в творческие командировки. Большинство их совместных произведений написано в жанре научной фантастики. В работах часто затрагиваются темы утопии, антиутопии, проблемы взаимодействия с другими цивилизациями.

Другие произведения. Псевдоним

Пробовал писать фантастику ещё до войны, но все рукописи были утрачены в блокаду. Первое законченное произведение — рассказ «Как погиб Канг» (1946, опубликовано в 2001). Первая художественная публикация Аркадия Стругацкого — повесть «Пепел Бикини» (1956), написанная совместно с Львом Петровым ещё во время службы в армии, посвящена трагическим событиям, связанным со взрывом водородной бомбы на атолле Бикини, и осталась, по выражению Войцеха Кайтоха, «типичным для того времени примером „антиимпериалистической прозы“».

Аркадий Стругацкий написал несколько произведений в одиночку под псевдонимом «С. Ярославцев»: бурлескную сказку «Экспедиция в преисподнюю» (1974, части 1—2; 1984, часть 3), рассказ «Подробности жизни Никиты Воронцова» (1984) и повесть «Дьявол среди людей» (1990—1991, опубл. в 1993). Никита Воронцов попадает в кольцо времени и много раз проживает одну и ту же жизнь, но не в силах что-либо по-настоящему изменить в окружающем мире. Ким Волошин, пройдя муки ада в реальной жизни, становится могущественным «дьяволом среди людей», но также неспособен сделать этот мир хоть чуточку лучше. В 2001 году были опубликованы 10 глав незаконченной повести «Дни Кракена» (1963).

Существует следующее объяснение псевдонима — С. Ярославцев. Он связан с тем, что Аркадий Стругацкий жил рядом с «площадью трёх вокзалов» в Москве, то есть рядом с Ярославским вокзалом, отсюда и «Ярославцев»; «С.» (имени официального не имеет, лишь сокращение) — от «Стругацкие».

Автор сценария фильма «Семейные дела Гаюровых» (1975), Таджикфильм

Художественные переводы

Аркадий Стругацкий также перевёл с японского языка несколько рассказов Акутагавы Рюноскэ (в том числе «Нос» и «В стране водяных»), романы Абэ Кобо, Нацумэ Сосэки, Нома Хироси, Санъютэя Энтё, средневековый роман «Сказание о Ёсицунэ». Совместно Стругацкими под псевдонимами С. Бережков, С. Витин, С. Победин были переведены с английского романы Андре Нортон, Хола Клемента, Джона Уиндема.

Увековечение памяти

• Площадь Братьев Стругацких в Санкт-Петербурге

См. также

• Мир Полудня
• Международная литературная премия имени А. и Б. Стругацких

Литература

• Ант Скаландис. Братья Стругацкие. — М.: АСТ, 2008. — 702 с. — ISBN 978-5-17-052684-0, 978-5-9713-8278-2.

Ссылки

• [rusf.ru/abs/ Официальная страница Аркадия и Бориса Стругацких]
• [lib.ru/STRUGACKIE/ Стругацкий, Аркадий Натанович] в библиотеке Максима Мошкова
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:300879 Аркадий Стругацкий] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [diamaniaki.livejournal.com/7370.html Диафильм «Девятая планета Тайи»]

Отрывок, характеризующий Стругацкий, Аркадий Натанович

– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.