ТВС (стихотворение)
«ТВС» («Плесенью лезет туберкулез…») — стихотворное произведение советского поэта Эдуарда Багрицкого, написанное в 1928 году. Название означает принятое медицинское сокращение для диагноза «Tuberculosis» (туберкулез). Иногда его также называют по одной из строчек, в которой речь идет о болезни главного героя.
Значит: в гортани просохла слизь,
Воздух, прожарясь, стекает вниз,
А снизу, цепляясь по веткам лоз,
Плесенью лезет туберкулез.
Структура и сюжет
Стихотворение написано от лица умирающего от туберкулеза главного героя, по всей видимости, рабочего корреспондента, так как в его обязанности входит посещение по вечерам собрания рабкоровского кружка:
А вечером в клуб (доклад и кино,
Собрание рабкоровского кружка).
К герою, пребывающему в состоянии чахоточной лихорадки, приходит видение умершего Феликса Дзержинского.
Прямо с простенка не он ли, не он
Выплыл из воспаленных знамен?
Выпятив бороду, щурясь слегка
Едким глазом из-под козырька.
Железный Феликс разговаривает с главным героем, рассуждая в своем монологе об особенностях времени, в которое им довелось жить, а также о работе чекиста. Наиболее известные строки описывают мораль «века-чекиста»:
Но если он скажет: «Солги», — солги.
Но если он скажет: «Убей», — убей.
Дзержинский требует уничтожать «матёрый желудочный быт земли». Конечный призыв выражается во фразе: «Да будет почетной участь твоя; умри, побеждая, как умер я». Герой находит в себе силы исполнить свои обязанности и отправляется в клуб на собрание рабкоровского кружка.
Критика и интерпретация
Стихотворение было написано вскоре после вступления Багрицкого в РАПП, впервые опубликовано 14 апреля 1929 года[1] и неоднократно публиковалось в советской печати в дальнейшем[2].
Характерным для автора — революционного романтика — образом в стихотворении звучит призыв уничтожать мещанский быт[3].
Образ «века-чекиста» Багрицкого сравнивают с образом «века-волкодава» Мандельштама из стихотворения «За гремучую доблесть грядущих веков…». Оба образа правдиво передают дух эпохи террора; на уровне темы образ Багрицкого соответствует официальной точки зрения, но расходится с ней интоннационно[4][5].
Напишите отзыв о статье "ТВС (стихотворение)"
Примечания
- ↑ ? [books.google.ru/books?id=sAIfAQAAMAAJ&q=багрицкий+TBC+опубликовано&dq=багрицкий+TBC+опубликовано&hl=ru&sa=X&ei=22MYVbGwDo2CPYnXgdAB&ved=0CCsQ6AEwAw ?] // Аврора. — 1992. — Вып. 7—12. — С. 149.
- ↑ Кожинов В. В. Загадка 1937 года // [www.rus-sky.com/history/library/kozhinov/1.htm#_Toc27407450 Россия. Век XX. Книга первая (1901—1939)]. — М.: Эксмо-Пресс, 2002.
- ↑ Елена Михайлик [magazines.russ.ru/nlo/2007/87/mi7.html «Карась» глазами рыбовода] // НЛО. — 2007. — № 87.
- ↑ Кирилл Анкудинов [magazines.russ.ru/october/1997/12/ancudin.html Каприз против истерики: Опыт аналитического исследования стихотворения] // Октябрь. — 1997. — № 12.
- ↑ Морыганов А. Ю. «Слово» и «оружие» в поэзии 1920-х годов. (К понятию стилевой рефлексии) // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. — Иваново, 1998. — С. 140.
Отрывок, характеризующий ТВС (стихотворение)
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
