ТВі

ТВі
ООО «ТРК „ТелеРадиоСвит“»
Страна	Украина Украина
Зона вещания	Украина Украина
Язык вещания	Украинский
Формат изображения	4:3 SDTV
Дата начала вещания	17 марта 2008 года
Аудитория	25—55 лет
Владелец	ООО «Медиа Инфо»
Руководители	Виталий Портников (президент), Вячеслав Басович (генеральный директор)
Сайт	[ru.tvi.ua/ tvi.ua]

К:Телеканалы, запущенные в 2008 году

ТВі (читается как "ти-ви-ай") — украинский телеканал, начавший вещание 17 марта 2008 года. Телеканал покрывает 60,5 % городов с населением более 50 тысяч человек и 85 % кабельных сетей Украины. Вещание производится преимущественно с помощью спутника AMOS 2 (4° зап. д.).

По данным исследования, проведённого в июне 2012 года Академией украинской прессы, новости на ТВі оцениваются как более сбалансированные, чем на других национальных каналах. Издание The Global Journal отмечало, что телеканал справедливо предоставляет эфирное время оппозиционным партиям и затрагивает такие спорные темы, как личное богатство правящих элит Украины и государственные закупки, а также сообщает о коррупции и уклонении от налогов высших чиновников.

Параметры спутникового вещания

Спутник	Орбитальная позиция	Частота	Поляризация	Символьная скорость	FEC
AMOS-2	4гр. западной долготы	10759 MHz	горизонтальная	30000 Mb/s	3/4

История

Основание. Конфликт Кагаловского и Гусинского

По данным «Коммерсанта», в апреле 2008 года структуры бывшего топ-менеджера компании «ЮКОС» Константина Кагаловского и основателя телекомпании «НТВ» Владимира Гусинского учредили на паритетных началах Yota Ventures LLC для развития на Украине кабельного и спутникового телеканала. Каждая из сторон внесла в совместное предприятие примерно по 12 млн долларов. Генеральным директором телеканала ТВі стал Николай Княжицкий, а главным редактором в июне 2008 года стал российский журналист Евгений Кисёлев.

В 2009 году между акционерами возник бизнес-конфликт, причиной которого была названа продажа Гусинским телеканалу собственного продукта по завышенной цене. Как рассказал Киселёв в эфире программы «Наверху», в конце сентября 2009 года один из акционеров ТВі попытался установить над каналом единоличный контроль, «действуя при этом жесткими мерами, в известной мере, силовыми», и тогда он посчитал, что оставаться работать на канале в такой ситуации для него «совершенно неприемлемо». В результате, Гусинский покинул состав учредителей, а главный редактор Евгений Киселёв принял решение об увольнении.

В марте 2012 года издание «Росбалт» сообщило, что место Гусинского в качестве совладельца канала занял Борис Березовский. Однако генеральный директор ТВі Николай Княжицкий заявил, что реальным бенефициаром канала является Константин Кагаловский. Тогда же он отметил, что канал был основан не Гусинским и Кагаловским, а им лично, и уставной фонд составлял 40 тысяч гривен (5 тысяч долларов).

Проблемы с частотами и лицензиями

В мае 2010 года главным редактором ТВі стал украинский журналист Виталий Портников. В начале июня 2010 года суд удовлетворил требования группы телеканалов «Интер», аннулировав принятое за полтора года до этого решение Нацсовета о выделении ТВі и «5 каналу» частот на вещание. Журналисты этих телеканалов заявили о влиянии на судебное решение руководителя СБУ Валерия Хорошковского, который одновременно являлся владельцем группы «Интер».

В марте 2011 года журналисты ТВі решили запустить пять новых телеканалов: «ТВі. Історія», «ТВі. Бізнес», «ТВі. Культура», «ТВі. Стиль» и информационный канал «Інфо-24», подав заявку на получение лицензии на последний. Нацсовет должен был рассмотреть заявление в течение месяца, однако только в июне вернул лицензионные документы, приняв решение не выдавать лицензию. В июле компания «Інфо24» подала иск против Нацсовета с требованием выдать ей лицензию. В декабре Нацсовет выдал лицензию компании «Інфо24» для канала с логотипом ТBinfo.

Конфликт с налоговой службой

В апреле 2012 года генеральный директор ТВі Николай Княжицкий сообщил в эфире о давлении на телеканал со стороны налоговых органов, поскольку на ТВі пришла очередная налоговая проверка, несмотря на то, что за несколько месяцев до этого канал уже проверяли. Через две недели Княжицкий заявил, что сотрудники налоговой милиции «начали терроризировать» лиц, которые предоставляли услуги телеканалу. Налоговая служба заявила, что «телеканал воспользовался услугами конвертационно-транзитной группировки на сумму свыше 2,2 млн грн».

В июле 2012 года налоговая сообщила о возбуждении уголовного дела в отношении Княжицкого за уклонение от уплаты налогов на сумму свыше 3 млн гривен. По словам Княжицкого, телеканал при уплате налогов засчитывал невозвращённое ему государством НДС. Между тем глава Государственной налоговой службы Александр Клименко еще в апреле подписал приказ о моратории на проверки СМИ перед выборами. Пресс-служба президента Януковича выпустила сообщение о том, что президент выразил своё беспокойство и поручил проверить законность открытия дела. В то же время телеканал без предупреждения был отключен кабельной сетью «Триолан» в 11 городах Украины. Представитель организации «Репортёры без границ» назвал происходящее запугиванием украинских журналистов перед выборами. США призвали власти Украины прекратить преследование по этому делу и обеспечить плюрализм и независимость СМИ. В итоге прокуратура отменила постановление налоговой милиции о возбуждении уголовного дела против Николая Княжицкого.

В июле ТВі также запустил новую бета-версию своего сайта tvi.ua. Заявлялось, что ресурс будет не просто сайтом канала, а самостоятельным проектом, над которым будет работать отдельная редакция.

В сентябре 2012 года Киевский апелляционный административный суд принял решение о закрытии счетов телеканала. Апелляционная жалоба налоговой была удовлетворена частично, налоговое уведомление-решение, по которому телеканал обязывался заплатить в государственный бюджет более 3 млн грн, оставлено в силе. 13 сентября руководство телеканала ТВi обратилось к телезрителям с просьбой помочь собрать средства для уплаты долга налоговой службе. 24 сентября телеканал собрал 4,8 миллиона гривен, 4 098 451 из которых заплатил налоговой. Помощь телеканалу поступила от 11 тысяч телезрителей и составила 2,845 миллиона гривен. Ещё два миллиона гривен на счёт ТВi передала «Объединённая оппозиция „Батькивщина“».

Баллотирование Княжицкого в депутаты

30 июля 2012 года стало известно, что генеральный директор ТВі Николай Княжицкий будет баллотироваться в Верховную раду по списку «Объединённой оппозиции „Батькивщина“» под 11-м номером; на время кампании он взял отпуск. Тогда же стало известно о баллотировании журналиста ТВi Константина Усова по 134-му округу в Одесской области тоже от «Объединённой оппозиции „Батькивщина“»; через день он написал заявление на увольнение с ТВi.

В ноябре 2012 года, в связи с избранием Княжицкого депутатом, президентом телеканала стал Виталий Портников. Должность генерального директора заняла Наталья Катеринчук. Княжицкий остался председателем редакционного совета на общественных началах.

Изменение структуры собственности

23 апреля 2013 года на официальном сайте tvi.ua был опубликован пресс-релиз, согласно которому структура собственности компании была изменена, новым генеральным директором назначен журналист Артём Шевченко, а Наталья Катеринчук соответственно уволена. На общем собрании коллектива в качестве нового инвестора был представлен американский бизнесмен Александр Альтман.

Изначальный владелец ТВі Константин Кагаловский заявил о рейдерском захвате канала. Коллектив телеканала объявил забастовку до разрешения конфликта. Новый генеральный директор на следующий день уволил ведущего Павла Шеремета, назвав его провокатором.

Есть данные, что телеканал приобрела за $350 млн. одна из аффилированных коммерческих структур Валерия Хорошковского. Аналитики считают, что на базе ТВi олигарх создает свой новый медиа-холдинг.

Подтверждением этого служит причастность его компаний к покупке телеканала ТВi. Бизнес-структуры Валерия Хорошковского связаны с новозеландской компанией Balmore Invest Limited, которая, по данным Николая Княжицкого, владеет 95% телеканала ТВi.

Директором по развитию канала станет Максим Карижский, политконсультант Хорошковского.

В пресс-службе экс-первого вице-премьера Валерия Хорошковского заявили, что он не имеет отношения к конфликту вокруг телеканала ТВі.

В связи с рядом публикаций в украинских СМИ сообщаем, что Валерий Хорошковский не имеет никакого отношения ни к одной из сторон конфликта, никогда не стремился приобрести канал ТВі, и не вел по этому поводу переговоров ни с одним акционером канала пресс-служба В. Хорошковского

Программы

Нынешние

• Jazz з Олексієм Коганом
• World Stories. Закордонні журналісти
• Альбертейнштейн
• Гра в слова і не тільки
• Ділова кухня
• Дорогі депутати
• Знак оклику
• Знак Оклику! Щодня
• Лекції та події
• Особливий формат
• Політклуб Віталія Портникова
• Проти ночі з Павлом Шереметом
• Спорт на ТВі
• Сьогодні
• Сьогодні про головне
• Сьогодні. Дайджест
• Тендер News з Наталією Седлецькою
• Цивілізація 2.0

Бывшие

• Campus 3.0
• Босяки
• Вечір з Миколою Княжицьким
• Вибори 2012. З іншого боку
• Вільні люди
• Дакар
• Кабаре «Веселий песець»
• Мамо, я в ефірі!
• Музика для дорослих з М. Бурмакою
• Окрема думка з Єгором Чечериндою
• Підсумки з Вахтангом Кіпіані
• Про обранців
• Про світ
• Революція на канапі
• Сім природних чудес України
• Смак Європи
• Шалений тиждень

Ссылки

• [ru.tvi.ua/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий ТВі

– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?