Таа II Секененра

Таа II Секененра
XVII династия
Второй переходный период
Рисунок головы мумии Таа Секененра из Истории Египта Гастона Масперо
личное имя как Сын Ра	taA </br> Ta'a </br> Taa (вероятно, сокращённое от Джехути-aa «Великий Тот») taA qn </br> Ta'a-кен </br> «Ta'a Храбрый»
тронное имя как Царь	sqn n ra </br> Се-кен-ен-Ра </br> «Тот, кого Ра сделал храбрым»
Хорово имя как Гор	Hr xa m wAs(.t) </br> Хор Хаи-ем-Уасет </br> «Хор, явившийся в Фивах»
Туринский список	× Секененра
Таа II Секененра на Викискладе

Таа II Секененра (Таа II Храбрый) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1569—1554 годах до н. э., из XVII (Фиванской) династии.

Секененра правил в Южном Египте с главным городом Фивами, между тем как Средний Египет и Дельта находились в подчинении азиатских захватчиков гиксосов.

Родственные отношения

Секененра был сыном царицы Тетишери. Поскольку Тетишери названа женой фараона, было бы разумно признать, что Секененра также был сыном фараона, и можно предположить, что этот фараон был фактическим предшественником Секененра, Сенахтенром.

Секененра, кажется, был женат на трех своих сестрах:

• Яххотеп; от брака с которой родились фараон Яхмос I, основатель XVIII династии, царица Яхмос-Нефертари и несколько других дочерей;
• Сит-Джехути; с кем у него была по крайней мере одна дочь по имени Яхмос;
• Инхапи; с кем у него была дочь по имени Яхмос-хенут-тамеху.

Вопреки широко распространенному мнению, преемник Секененра Камос, кажется, не был его сыном. Во-первых, он нигде не назван как один из его детей. Во-вторых, у большинства детей Секененры присутствует в имени элемент «Яхмос» (Рождённый Луной), а в имени Камоса его нет. В-третьих, учитывая самостоятельную политику Камоса и то, что Яхмос взошёл на престол ещё ребёнком, видно, что разница в возрасте между Камосом и Яхмосом была довольно большая, не менее 20 лет. Всё это делает маловероятным представление Камоса как сына Секененры.

Однако, хотя точные родственные отношения между этими двумя правителями неизвестны, факт, что династическая линия Секененры была продолжена после Камоса в лице его сына Яхмоса, наводит на мысль, что Секененра и Камос были действительно родственниками, возможно, братьями.

Отношения с гиксосами

Как часто предполагают, Секененра начал борьбу с гиксосами, хотя и не сохранилось никаких современных тому времени сведений, подтверждающих сказанное. Это, частично, базируется на фрагментарном тексте конца Нового царства (так называемый папирус Сальер Sallier, датируется эпохой Мернептаха, теперь в Британском музее, инв. № 10185), который рассказывает историю ссоры между двумя фараонами. Папирус очень сильно повреждён, имеет несколько пробелов и обрывается в третьей строке третьей страницы. Гиксоский царь Апопи Аусерра писал египетскому фараону Таа, правившему в Фивах, о том, что ему в его столице Аварисе мешают спать бегемоты, живущие в болоте под Фивами, на расстоянии 800 км от Авариса. Видно, Апопи хотел воспользоваться этим нелепейшим предлогом, чтобы начать войну с Фиванским царством. Секененра возмущён этим и созывает совет вельмож, чтобы написать достойный ответ гиксоскому царю. Дальнейший ход событий неизвестен из-за того, что конец папируса не сохранился. Хотя этот рассказ имеет фольклорную основу и не может рассматриваться как исторический документ, но он действительно указывает, что народная память сохранила следы конфликта между Секененра и гиксосами. Также из рассказа видно, что фиванский фараон находился в подчинённом по отношению к Апопи положении и, видимо, платил ему дань.

Хотя папирус (вернее, сохранившаяся его часть) не говорит ни о каких сражениях, а касается только словесной перебранки между фараонами, но кажется, эта переписка действительно переросла в военный конфликт. Вероятно, во время одного из сражений с гиксосами Секененра, судя по многочисленным ужасным ранам, следы которых сохранились на его мумии, был убит. Хотя не исключено, что он мог погибнуть и в результате дворцового заговора.

Относительно короткая продолжительность правления Секененра Таа не предполагает возведение этим фараоном каких либо монументальных зданий, но известно, что он построил из необожжённого кирпича новый дворец или храм в Деир-ель-Балласе, от которого сохранился дверной косяк с именем фараона. На противоположном берегу реки сохранился фундамент здания, бывшего, вероятно, военным пунктом наблюдения.

Секененра был похоронен в своей гробнице в Дра Абу эль-Нага близ Фив. На сегодняшний день не сохранилось никаких следов от его гробницы, и её точное местоположение неизвестно. Однако, как указывает протокол следственной комиссии (папирус Аббот) времен Рамсеса IX, могила Секененра была ещё не тронута в эпоху XX династии, то есть спустя 450 лет после смерти этого фараона. Позднее, видимо, в правление слабых фараонов XXI династии, жрецы, опасаясь всё более усиливающегося разграбления гробниц, втайне вывезли мумии фараонов и их близких из их гробниц и схоронили в тайнике в Дейр-эль-Бахри, где они пролежали нетронутыми почти 3000 лет.

Мумия Секененра

Мумия Секененра была одной из многих царских и не только царских мумий, найденных в первом тайнике в Дейр-эль-Бахри в 1881 году. Затем она была перевезена в Каир, где была распелена и исследована французским египтологом и главой Службы Древностей Гастоном Масперо, 9 июня 1886 года. Яркое описание Гастона Масперо перечисляет раны, нанесённые фараону в день его смерти:

… неизвестно, пал ли он во время сражения или стал жертвой некого заговора; находка его мумии доказывает, что он умер насильственной смертью в возрасте приблизительно сорока лет. Два или три мужчины, или убийцы или солдаты, должно быть, окружили его и умертвили прежде, чем подоспела помощь. Удар, нанесённый топором, должно быть, рассёк часть его левой щеки, выбил зубы, сломал челюсть, и свалил его бесчувственным на землю; другой удар, должно быть, глубоко рассек череп, а удар кинжала или копья в правую сторону открытого лба, немного выше глаза довершил его жизнь. Его тело, должно быть, осталось лежать там, где оно упало в течение некоторого времени: когда оно было найдено, то уже подверглось разложению, и бальзамирование было выполнено торопливо и наспех, как лучше из всего, что возможно было сделать. Волосы его толстые, жесткие и спутанные; лицо было выбрито утром в день его смерти, но, касаясь щеки, можно представить насколько густой волосяной покров покрывал его лицо. Эта мумия является останками красивого, энергичного человека, который, возможно, дожил бы до ста лет, и он, вероятно, защищался решительно против своих противников; его лицо до сих пор сохранило выражение ярости. Череп с вытекшим мозгом над одним глазом, морщинистым лбом, стянутыми в гнездо губами, через которые виден прикушенный зубами язык.

В 1906 году эта мумия было вновь исследована австралийским анатомом Г. Эллиотом Смитом. На этот раз были удалены бинты, оставленные во время первой экспертизы. В 1970-х годах она была исследована снова Джеймсом Харрисом и его командой, на сей раз использовались рентгеновские лучи.

Эллиот Смит нашел, что мумия была не чем иным как ужасно поврежденным, разъединенным скелетом. Гравюра, сделанная где-то до 1888 года, однако, явно показывает более опознаваемое тело. Если эта гравюра надежна, то мумии Секененра был нанесён большой ущерб между её разворачиванием в 1886 и второй экспертизой в 1906 годах.

Скелет обтянут мягкой, сырой, гибкой темно-коричневой, плохой сохранности кожей. Эллиот Смит также отметил, что у мумии был резкий, пряный аромат, который он объяснил тем, что его тело было обложено напудренными ароматическими стружками или опилками.

Воссоздав скелет, Эллиот Смит оценил его рост в 1,7 м. Зубы стёрты, но, в отличие от большинства мумий фараонов, Секененра обладал хорошими и здоровыми челюстями ко времени своей смерти. Основываясь на анализе зубов и костей, Эллиот Смит экспериментально предложил его возраст на момент смерти между 30 и 40 годами. Экспертиза мумии рентгеновскими лучами в 1970-х подтвердила эту оценку, сузив этот интервал между 35 и 40 годами.

Эллиот Смит идентифицировал 5 различных ран на его голове (пронумерованы на картинке. Нумерация ран не отражает порядок, в котором они были нанесены):

• 1 — почти горизонтальный пролом лобной кости, простирающейся на 63 мм от середины лба в правую сторону. Эта рана, вероятно, была вызвана топором с лезвием 5—6 см длиной;
• 2 — след второй раны почти параллелен предыдущему, только расположен ниже. Это дыра приблизительно 31 мм длиной, зияющая в ширину почти на 10 мм. Также, видимо, нанесена топором;
• 3 — удар тупым предметом в область носа сломал обе носовых кости. Этот же удар, вероятно, выбил правый глаз и вызвал смещение скуловых костей, приведший к образованию отверстия выше правой челюсти, рядом с глазом (2');
• 4 — отточенное оружие, вероятно, тот же топор, рассёк кожу левой щеки, отделив скульную кость от верхней челюсти;
• 5 — удар, нанесённый колющим оружием, возможно, копьем или пикой, в левую сторону головы, чуть ниже уха.

По крайней мере, два вида оружия использовалось при нападении на Секененру: топор и колющий предмет, такой как копье. Хотя рана номер 3, что кажется более вероятным, была нанесена ручкой топора, но не исключено использование тяжелой дубины или булавы. Если не предполагать, что противник, особо не торопясь, имел возможность сменить оружие, то кажется более вероятным, что было, по крайней мере, двое нападавших.

На основании того, что раны № 4 и 5 могли быть нанесены жертве только слева, Эллиот Смит предположил, что и три оставшиеся раны, возможно, также были нанесены с той же самой стороны. Он также отметил, что не было никаких ран на руках Секененры, признак того, что он не оказал сопротивления своим противникам и не пытался защититься руками. Всё это, в комбинации с фактом, что практически невозможно нанести две почти горизонтальные раны в голову стоящего человека ростом 1,7 м, заставило Эллиота Смита сделать вывод, что Секененра во время нападения лежал на правой стороне, вероятно спящий, то есть он придерживался версии, что произошёл дворцовый переворот и Секененра был убит во сне.

Однако последние исследования мумии убедительно утверждают, что рана в область лба Секененры была нанесена азиатским топором (гиксосской секирой), подобным найденным в Телль эль-Даби (Tell el-Dab’a). Египетские топоры того же самого периода сильно отличаются по форме и не вызвали бы подобную рану. Это даёт понять, что Секененра пал в битве с азиатскими захватчиками. То, что его тело было торопливо забальзамировано, с использованием материалов, которые, вероятно, были под рукой на момент его смерти, даёт ещё одно свидетельство того, что он пал на поле битвы, а не в своём дворце. Рентгеновское обследование мумии показало, что не было сделано никакой попытки удалить мозг, а в черепную коробку добавить полотно, как это делалось при обычной практике бальзамирования. Видимо, Секененра всё же пал в сражении. Вероятно, он был повержен на землю первыми ударами слева (под ухо и по щеке), а остальные раны были нанесены уже по лежащему лицом вверх телу, опять-таки стоящими слева противниками — два топором и один ручкой топора (или, что вероятнее, палицей, широко использовавшейся в ту эпоху) поперёк верхней части головы. Отсутствие ран на руках не говорит об отсутствии попыток защищаться — руки могли быть заняты оружием и до последнего использоваться «наступательно». Вообще, обстоятельства смерти фараона очень напоминают таковые последнего боя Ричарда III, которые более-менее известны.

Мумия Секененры — самая древняя и хуже всех сохранившаяся из мумий фараонов, представленных в Египетском музее.

Культурное влияние

Секененра — один из главных действующих лиц романа Нагиба Махфуза «Война в Фивах», повествующего об освобождении Египта из-под власти гиксосов.

Литература

• [ru-egypt.com/sources/papirus_salle_i Начало борьбы с гиксосами (папирус Саллье I)]
• Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

XVII династия
Предшественник: Сенахтенра	фараон Египта ок. 1569 — 1554 до н. э.	Преемник: Камос

Отрывок, характеризующий Таа II Секененра

Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.


Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.