Табак (растение)
| Табак (растение) | |||||||||||||||||||||
 Табак обыкновенный (Nicotiana tabacum), типовой вид рода. Плантация с цветущими растениями. | |||||||||||||||||||||
| Научная классификация | |||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
промежуточные ранги
| |||||||||||||||||||||
| Международное научное название | |||||||||||||||||||||
|
Nicotiana L. (1753) | |||||||||||||||||||||
| Синонимы | |||||||||||||||||||||
| Типовой вид | |||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||
Таба́к (лат. Nicotiána) — род многолетних и однолетних растений семейства Паслёновые (Solanaceae). Содержит никотин, культивируется как наркотическое средство, вызывающее кратковременную эйфорию. Употребление табака в различных видах и различными способами (курение, жевание, нюхание) вызывает зависимость[2][3].
Содержание
Название
Растение табака ещё в XVI веке было названо Nicotiana в честь Жана Нико (фр. Jean Nicot, 1530—1600), французского посла в Португалии. В середине XVIII века это название было использовано Карлом Линнеем в его работах. Поскольку с точки зрения Международного кодекса ботанической номенклатуры научные названия растений, обнародованные до 1 мая 1753 года, не считаются действительными, Линней формально является автором родового названия Nicotiana и полное научное название рода записывается как Nicotiana L. (1753).
Биологическое описание
Корень длинный, до двух метров, стержневой.
Стебель прямой, округлый, разветвленный. Листья крупные, черешковые или сидячие, цельные, заостренные, у многих видов с крылатками.
Соцветие — метельчатое, щетковидное, цветы пятерного типа.
Плод — многосемянная коробочка, при созревании растрескивается. Семена овальные, тёмно-коричневые, прорастают почти все.
Существует множество вредителей, среди них колорадский жук, табачная огневка и другие насекомые.
История культивирования и использования
До XVI века табак произрастал только в Северной и Южной Америке. В 1556 году Андре Теве привёз семена табака из Бразилии во Францию и вырастил их в окрестностях Ангулема. В 1560 году табак появился при дворе испанского короля Филиппа II как декоративное растение. Французский посол в Португалии Жан Вильман Нико привёз из Испании нюхательный табак в Париж; нюхательный табак быстро вошёл в моду. Курение табака распространяли по миру англичане после 1565 года. За 150 лет табак распространился по Евразии и попал в Африку.
К 1600 году в американских колониях Испании появились коммерческие плантации табака. В 1612 году Джон Ролф собрал первый его урожай в английской колонии Джеймстаун (Виргиния). Этот табак был окрещён виргинским. Менее чем через 10 лет он стал одной из главных статей виргинского экспорта и даже использовался колонистами в качестве своеобразной валюты при меновой торговле.
В настоящее время табак выращивают во многих странах мира. Высушенные листья некоторых видов табака используют для курения.
По-разному оценивается информация об обнаружении французскими учёными — палеоботаником Мишель Леско и профессором Пари — в 1976 году измельчённых листьев табака в брюшной полости мумии Рамсеса II и личинки табачного жука в её покровах. Учёные обнаружили, что после удаления внутренних органов кишечник Рамсеса II был заменён смесью разных трав, и в том числе измельчёнными листьями табака[4][5][6]. В то же время большинство учёных пока не согласны с интерпретацией этих находок как свидетельства доколумбовых контактов Старого и Нового Света[5]. По другой версии, табак мог попасть с островов Тихого океана близ Австралии[4].
В ходе палеопатологических исследований установлено наличие следов Nicotiana в раннесредневековых захоронениях на территории Европы (в частности, около Кирххайм-унтер-Текк в Германии). По мнению ученых, растение использовалось в медицинских или ритуальных целях (а изредка, возможно, употреблялось и в пищу); не исключена и возможность собственно курения как часть роскошного образа жизни.[7][8][9][10].
Виды табака
Род Табак включает 75 видов, которые распределены в 13 секциях[11]:
- Nicotiana sect. Alatae Goodsp.
- Nicotiana sect. Nicotiana
- Nicotiana sect. Noctiflorae Goodsp.
- Nicotiana sect. Paniculatae Goodsp.
- Nicotiana sect. Petunioides G.Don
- Nicotiana sect. Polydicliae G.Don
- Nicotiana sect. Repandae Goodsp.
- Nicotiana sect. Rusticae G.Don
- Nicotiana sect. Suaveolentes Goodsp.
- Nicotiana sect. Sylvestres S.Knapp
- Nicotiana sect. Tomentosae Goodsp.
- Nicotiana sect. Trigonophyllae Goodsp.
- Nicotiana sect. Undulatae Goodsp.
Выращивание табака
| ||||||||||
Табак крылатый, популярное декоративное растение
| ||||||||||
Для культуры табака наиболее важными сортами являются:
- Табак широколистный, или мэрилендский (Nicotiana macrofilla), с красным цветком, сравнительно длинным трубчатым венчиком, широкой листовой пластинкой, боковые прожилки которой располагаются под прямым углом к главной.
- Табак виргинский (Nicotiana tabacum), с розовыми цветками, трубчатым венчиком с острыми лопастями, листья продолговато-ланцетные, сидячие;
- Обыкновенная махорка (Nicotiana rustica), цветки желтоватые, венчик с короткою трубкою и округлыми лопастями, листья яйцевидные, узкие, на конце тупые, с ясными черешками, боковые прожилки листа не под прямым углом к средней.
- Реже культивируются: девичий табак (Nicotiana glutinosa) и курчавый (Nicotiana crispa)[12].
Листья табака идут для целей курения, нюхания и жевания; для первого случая употребляют два сорта: сигарный и папиросный; сигарные сорта должны отличаться широкими листьями с гладкой поверхностью, чтоб их можно было свёртывать равномерно в сигарные цилиндрики. Сгораемость табака есть свойство, весьма важное для определения его достоинства. Присутствие в листьях хлористых солей, отличающихся своей легкоплавкостью, мешает полному сгоранию табака, так что от большего или меньшего содержания названных солей качества табака различны. Лёгкая сгораемость находится в связи с почвой, удобрениями и климатом; в зависимости от этого избегают, например, класть под табак хлористые удобрения; в случае же получения продукта с названными солями количество их уменьшают, подвергая табак намачиванию в растворе селитры и поташа. Для придания большей ароматичности табачные листья подвергают иногда отвариванию с различными смолами, ванилью, мятой, чаем; для уменьшения крепости листья подвергают действию различных слабых кислот и пр.[12]
Культура табака в европейской части России не идёт севернее 55-й параллели; его возделывают или на особых плантациях, или вводят в севооборот с другими растениями, что весьма важно по причине благотворного влияния культуры табака на последующие растения благодаря отенению почвы широкими листьями и междурядной обработке, практикуемой при табаководстве. Табак располагают в севообороте обыкновенно на свежих землях, для получения более ароматичных сортов; за неимением таковых его помещают или после пара, или же после озимых или других растений, предъявляющих к почве иные требования в отношении питательных веществ. По этой причине табак не следует сажать, например, после свёклы, картофеля, аналогичных в потребности калийной пищи; в случае обильного удобрения почвы под табак навозом последующие культуры хлебов благодаря возможности полегания их также неудобны, в последнем случае их заменяют кукурузой. После табака вообще рекомендуют помещать растения, плохо выносящие борьбу с сорными травами. Лучшими почвами под табак следует считать чернозёмные, суглинистые, суглино-мергелистые и супесчаные, отличающиеся средней связностью и наличностью извести, калия и почвенного азота, необходимых для табачного растения[12].
Лучшее удобрение под табак — навоз рогатого скота. Людские экскременты по причине содержания в последних хлористых соединений, мешающих, как было упомянуто выше, полной сгораемости растения, как удобрение вносятся в почву или заблаговременно, или перерабатываются предварительно в компост. Благоприятным удобрением для табака может служить и зола подсолнечника. Полезным удобрением под табак считают птичий помёт, жмыхи. Одновременно с навозом рекомендуют употреблять и навозную жижу, по богатству последней калийными солями. Из азотсодержащих удобрений полезна чилийская селитра, хотя под влиянием её получается растение с грубыми, крупными листьями и меньшей ароматичностью, но этого можно избежать, смешивая азотистые удобрения с сернокислыми щелочами. На почвах, бедных известью, применяют известкование; оно благотворно действует не только на культуру, но и на полноту сгорания табачного растения[12].
Вследствие продолжительности роста табачного растения последнее воспитывают предварительно в рассадниках и затем уже высаживают на плантации. Важную роль рассадники играют особенно в северных широтах, где в противном случае периоды уборки и сушки табака совпали бы с холодным временем и тем ухудшили бы доброкачественность продукта. Под рассадники выбирают места, защищённые от холодных ветров, предпочитают западные или южные склоны, освещённые солнцем. Почву выбирают благоприятную или улучшенную удобрениями. Ранние сорта табака воспитывают и в парниках, для возвышения температуры которых кладётся навоз и поверх последнего ещё компост. Табачные семена долго сохраняют всхожесть, почему посев возможен и старыми семенами; всхожесть их не превышает, однако, 40 %. По причине мелкости семян табака для равномерности посева их мешают с опилками, золой и затем уже разбрасывают. Профессор Будрин не советовал употреблять золу в случае высевания табака проросшими семенами: содержащиеся в золе щёлочи губительно действуют на молодые ростки. Для ускорения всхожести семян, их проращивают при 20—25° и затем, по достижении ростками 1,5—2 линий, высаживают в рассадники не более четырёх растений на кв. дм; посев покрывают затем или тонким слоем компоста, или же древесным углем, также повышающим температуру почвы благодаря поглощению тепловых лучей солнца. Семена высевают или вразброс, или рядами, для чего берут тонкую нить, смоченную какою-либо липкою жидкостью, и посыпают затем нить семенами; нити с приставшими к ним семенами раскладывают и засыпают в рассадниках[12].
При посеве семян необходимо считаться с климатом, почвой и временем, когда молодые растения следует высаживать в поле: работы в рассаднике после посева состоят в защите его от различных неблагоприятных климатических влияний, в прореживании и полке плантации; прополка производится возможно чаще в зависимости от появления сорной растительности; одновременно с последними полками производят прореживание рассадника, оставляя на кв. дм. не более двух растений; выдернутые же растения или выбрасывают, или же помещают на незанятых грядах рассадника. Поливают рассадник водой чистой или же разбавляя её навозной жижей; часто одновременно с поливкой практикуется поверхностное удобрение компостом с небольшой прибавкой серного цвета, защищающего растение от насекомых. Температура воды между 15—20 градусами. При уходе за растениями в рассаднике приходится бороться с кротами, червями, слизнями и пр. Во входы кротов с целью борьбы кладут куски сельди (селёдочного запаха кроты не терпят), червей собирают ночью или после дождей. Перед посыпкой рассадника компостом, последний иногда просеивают для удаления слизней и червей. По достижении табачными растениями 2—2,5 дм их высаживают в поле вечером или рано утром[12].
Поле под табак подготовляется возможно тщательно. Если табак вводится в севооборот, то осенью следует произвести две и даже три вспашки с бороньбой в промежутках между вспашками; вторая вспашка должна быть самая глубокая, до 30 см, но две последние вспашки можно произвести и весной, но уже во избежание иссушения почвы на меньшую глубину. Удобрения под табак вносятся обыкновенно в несколько приёмов, например при первой вспашке, затем при второй, глубокой, а в случае бедности почвы даже и при весенней вспашке. Время пересадки растений должно быть приноравливаемо в каждой местности и к особенностям её климата. Пересаженные из рассадника растения располагают квадратом или прямоугольником с одинаковыми промежутками между растениями и рядами; иногда растения располагают в шахматном порядке; последний требует хотя больше труда и затрат, но зато предоставляет растениям более удобств в отношении света, свободы развития отдельных частей и пр., отчего увеличивается и урожай продукта; последнего можно достигнуть, конечно, и более частым распределением растений в поле, но зато в этом случае ухудшается качество табака, с чем приходится считаться на рынке. Пересаженные растения требуют на первых порах поливки и мотыжения, то и другое производится неоднократно в течение лета; последней операцией достигается улучшение физических свойств почвы, а также уничтожение истощающих поле сорных трав. Мотыги употребляются для этой цели или ручные, или же механические; последующей операцией при уходе за табачным полем следует присыпка земли к нижним частям растения, но по причине загрязнения нижних листьев растения иногда высаживают в поле, предварительно разработанное в холмики, где уже подвергают их мотыжению[12].
Во время развития табачного растения нужно следить за вредными насекомыми и бороться с ними, как то: со свиноголовкой (Plusia gamma), капустницей (Mamestra brassicae); различными бражниками, например, из рода сфинксы (Sphinx), и др. Из сорных растений вредны для табака заразиха (Orobanche ramosa); средствами борьбы против последней рекомендуются, во-первых, возможно тщательная очистка посевных семян, во-вторых, удаление с плантации поражённых растений и в случае сильного заражения даже перенесение её на другое, незаражённое поле[12].
Из болезней табака, особенно вредящих плантациям, следует упомянуть рябуху. Сущность этой болезни состоит в появлении то белых, то бурых пятен на листьях растения; всего чаще пятна появляются на нижних листьях и затем распространяются уже по всему растению, хотя такая последовательность не всегда бывает и зависит всецело от причин, вызывающих заболевание. Рябуха — болезнь незаразная и обусловливается нарушением физиологических процессов, под влиянием чрезмерного испарения воды, в тканях листа табачного растения. Получено, что растения, испытавшие быстрые изменения во влажности и сухости воздуха и почвы, наиболее подвержены заболеванию; неравномерность прихода и расхода питательных веществ в почве, например фосфорной кислоты и её ежегодных прибываний в почву вследствие удобрения навозом, также содействуют заболеванию растений рябухой. Следовательно, «заботясь о накоплении и сбережении влаги в почве, выбирая для плантаций по возможности места с наименьшим колебанием температуры и влажности и введя правильный плодосмен», можно бороться с рябухой. Не менее вредной для табака является другая болезнь — мозаичная, или бозух, как её называли крымские плантаторы. Болезнь эта, очень похожая по своим проявлениям и развитию на рябуху, почему нередко и отождествляется с последней, появляется на табаке через 2—3 недели после высадки его из рассадников в виде светло-жёлтых и тёмно-зелёных пятен; последние, разрастаясь часто быстрее первых, образуют вздутые подушечки, напоминающие собою повреждения тлей. К заболеванию особенно расположены молодые части растения, чем её и отличают от рябухи. Мозаичная болезнь является инфекционной, причиняемой вирусами. Раз появившись на какой-либо плантации, болезнь эта в последующие годы распространяется все более и более благодаря сохранению микроорганизмов в почве, куда они попадают с неубранными частями растений. Следовательно, мера борьбы здесь будет заключаться исключительно в выкапывании и тщательном сжигании повреждённых растений, а в случае сильного развития болезни — в перемене места под плантацией и во введении хотя бы на время какого-либо плодосмена благодаря способности вируса, вызывающего мозаичную болезнь, паразитировать лишь на табачном растении. Наконец, табак страдает и пепелицей, появляющейся на табаке в сырое время и на затенённых местах плантации обыкновенно в июле и августе месяцах. Болезнь эта состоит в заметном налете на верхней поверхности листьев, появляясь сначала на нижних и затем уже распространяясь по всему растению. Табачная пепелица обусловливается особым грибком — Erysiphe Camprocarpa, мицелий которого стелется по листовой поверхности, прикрепляясь к тканям своими гаусториями пузырчатой формы. На мицелии вскоре появляются плодоносные гифы, отделяя от себя конидии; последние, попадая благодаря ветру или как-либо иначе на здоровые растения, начинают прорастать и дают начало мицелию. Грибок пепелицы паразитирует и на других некоторых растениях: девясиле, лопухе, на которых и перезимовывает до следующих культур табака. Благодаря высасыванию гаусториями содержимого клеток листовых тканей на листьях, поражённых пепелицей, начинают появляться бурые пятна и затем общее пожелтение листьев. Распространению болезни способствуют густая посадка растений, близость древесной растительности и строений к плантации и вообще все то, что так или иначе задерживает циркуляцию воздуха над плантацией. В случае появления налёта, растения следует прореживать и удалять больные растения, обязательно сжигая их[12].
Для улучшения качества продукта и увеличения массы его обламывают верхушки у табачного растения и удаляют боковые ветви, пасынков, отчего последняя операция и носит название пасынкования табака. Эта операция производится перед цветением табака, отчего направляют соки в листья, чем увеличивается их масса; одновременно с удалением верхушек обрывают нижние листья от 4 до 5, оставляется на растении количество листьев в зависимости от сорта и времени посадки растения. Для крепких сортов ранней рассады рекомендуют оставлять от 9 до 14, для поздней от 5 до 8. Для лёгких сортов ранней рассады рекомендуют оставлять от 12 до 20 и более, для поздней от 8 до 12. Время удаления верхушки и нижних листьев совпадает обыкновенно с 7—8-недельным ростом табака после посадки. После удаления верхушки и нижних листьев благодаря обилию растительных соков начинают развиваться почки листовых пазух; эти почки дают начало боковым ветвям, которые также удаляют, пасынкуют по достижении ими 1, 2… 5 дм; пасынкование производят обыкновенно руками, несколько раз, в зависимости от появления пасынков. Корневые побеги надо также уничтожать, чтобы они не истощали растений; с целью предупреждения порчи других частей растений пасынкование и удаление корневой поросли следует производить около полудня, когда растения вялы, не так ломки[12].
Ко времени уборки табака на листьях его между боковыми прожилками начинают появляться жёлтые пятна; листья становятся клейкими, шероховатыми; момент уборки весьма важен для табака и отражается на его добротности; ранняя уборка, например, даёт листья малоароматичные и легко загнивающие при сушке растения. Уборку производят или одновременно целой плантацией, или же постепенно, по мере созревания растений; последний способ хотя и дороже, но зато дает продукт более доброкачественный и ценный; нижние листья растения, обыкновенно загрязнённые благодаря их близости к почве, носят название песочных; средние называют земляными, и, наконец, верхние листья, дающие наивысший сорт при уборке, носят название макушки табака.[12]
После уборки растения подвергают сушке и брожению (см. Табачное брожение) прямо на солнце или в особых помещениях с искусственным подогреванием, называемых огневыми сушилками. Брожение табака идёт или одновременно с сушкой, или же до сушки, хотя в последнем случае эта операция требует более знаний и опытности вследствие возможности загнивания свежих листьев, сложенных в куче. Сушат табак в обыкновенных навесах или же специальных зданиях из кирпича или дерева с боковыми просветами, закрывающимися на случаи ненастья; навесы и здания делают сравнительно высокими ввиду того, что верхние партии дают сушёный продукт более добротным. С целью сушки листья табака нанизывают на бечевку или прутья и размещают в сушильнях. Сушка табака прекращается по уменьшении влажности листьев приблизительно до 18 %, затем весь высушенный материал складывается в кучи для брожения. Сушку обыкновенно делят на три момента: в первом из них, связанном с некоторым брожением, обнаруживаемым в пожелтении или коричневом цвете листьев, происходит так называемое томление, приурочиваемое к температуре 40 °С; во второй момент происходит уже собственно сушка табака при температуре 77—100 °С; в третий период высыхают уже черешки и прожилки листьев. Для окончательного брожения высушенные листья сваливают в кучи, затем после брожения мелкие кучи соединяют в более крупные, в которых табак и сохраняется в течение нескольких лет, если принуждают к этому обстоятельства; здесь следует заметить, что от подгнивания, иногда замечаемого в кучах, обсыпки и могут достигать 30 % и более[12].
Табак легко поддаётся искусственному скрещиванию; производя его между лучшими сортами, можно получать новые ценные сорта этого растения[12].
Табак в фольклоре
На почве запрещений табака, существовавших в допетровской России, развились слова и поучения против курения и народные сказки о нюхарях и курильщиках, например «Сказание о табаке» (XVII столетие, издан во II томе «Памятников старой русской литературы» Кушелева-Безбородко), малорусские сказки о том, что табак вырос из тела дочери библейского царя Ирода, что «чортяка похвалив нюхарив» (Драгоманов в «Малороссийских преданиях», 13). Сходные сказки были записаны у великорусов и белорусов («Минский листок», 1894, № 233, «Этнографическое обозрение»)[13]. Так, табак, по простонародным русским поверьям, — нечистое, дьявольское растение, которое выросло из гнилой трухи чёрта, который был сброшен с неба на верхушку дуба, где и сгнил. По другой версии, табак вырос из крови чёрта, смешанной с дубовыми листьями, которого по молитве монаха раздавило в дубовой расщелине. По третьей — растение проросло из могилы блудницы, сожительствующей с псом. Также утверждалось, что черти могут заманить человека, идущего на богослужение, в лес, где обучают его курению трубки или нюханью табака. Существует легенда, которая разделяет людей на тех кто курит табак и тех кто его нюхает (причём неугодным считается последнее): однажды у одного чёрта умерла мать, собрались его товарищи-черти на похороны, но те, что табак курили, постоянно сплёвывали, оплевав чёртову мать с головы до пят, а у чертей, нюхающих табак из табакерки, на глазах выступали слёзы, и они казались плачущими. Похвалил чёрт последних, а первых прогнал прочь. С тех пор будто бы люди пристрастились к нюханью табака, «как те черти, которые голосили на похоронах чёртовой матери»[14].
У старообрядцев и теперь господствует запретительная точка зрения. В монгольской сказке табак вырос на месте кровосмешения брата с сестрой[13][15].
См. также
- Табак (вещество)
- Табакокурение
- Томак — прививка томата на табак.
Напишите отзыв о статье "Табак (растение)"
Примечания
- ↑ Об условности указания класса двудольных в качестве вышестоящего таксона для описываемой в данной статье группы растений см. раздел «Системы APG» статьи «Двудольные».
- ↑ Курение // Куна — Ломами. — М. : Советская энциклопедия, 1973. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 14).</span>
- ↑ [www.americanheart.org/presenter.jhtml?identifier=4753 «What causes nicotine addiction?» American Heart Association]
- ↑ 1 2 [www.vokrugsveta.ru/vs/article/3467/ Вокруг света : журнал. — № 9 (2551). — 1986.]
- ↑ 1 2 [www.migration-diffusion.info/article.php?year=2011&id=239 The tobacco beetle in Egyptian mummies ]
- ↑ Молодая гвардия : журнал. — № 1. — 1979. — С. 184.
- ↑ S. Balabanova. Die Geschichte der Tabakpflanze vor Columbus außerhalb Amerikas sowie das Rauchen im Spiegel der Zeiten. — Seeheim: Innovations-Verlags-Gesellschaft mbH, 1997.
- ↑ S. Balabanova, F.W. Rösing, G. Bühler, W. Schoetz, G. Scherer, J. Rosenthal. Nicotine and cotinine in prehistoric and recent bones from Africa and Europe and the origin of these alkaloids // Homo. — Vol. 48 (1997). — PP. 72—77.
- ↑ S. Balabanova, H. Schneider, M. Teschler-Nicola, G. Scherer. Detection of nicotine in ancient European populations // Journal of Paleopathology. — Vol. 7 (1995). — PP. 43—50.
- ↑ S. Balabanova, F. W. Rösing, G. Bühler, S. Hauser, J. Rosenthal. Nicotine use in early Mediaeval Kirchheim/Teck, Germany // Homo. — Vol. 52 (2001). — Issue 1. — PP. 72—76.
- ↑ По данным сайта GRIN (см. карточку организма).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Табак, растение из семейства пасленовых // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ 1 2 Табак, в этнографии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Е. Е. Левкиевская «Мифы русского народа», — М: Астрель, 2011, С. 144—146. ISBN 978-5-271-24693-7
- ↑ Русскиe сказки о табаке приведены в XVI томе «Сборника материалов для изучения Кавказа» (стр. 198). Румынское сказание о происхождении табака приведено в «Разыскание в области русского духовного стиха», А. Н. Веселовского, глава VI (в «Сборнике Академии наук», 1891).
</ol>
Литература
- Табак // Струнино — Тихорецк. — М. : Советская энциклопедия, 1976. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 25).</span>
- Табак, растение из семейства пасленовых // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [herba.msu.ru/shipunov/school/books/flora_sssr1955_22.djvu Род 1320. Табак — Nicotiana L.] // Флора СССР : в 30 т. / начато при рук. и под гл. ред. В. Л. Комарова. — М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1955. — Т. XXII / ред. тома Б. К. Шишкин, Е. Г. Бобров. — С. 106—108. — 861 с. — 3000 экз.</span>
Ссылки
- [www.mintorgmuseum.ru/vocabulary/259/ Табак в СССР] на сайте «Музей торговли»
- [globaltobaccocontrol.org/ru Обучение мировых лидеров контролю над табаком]
- [ru.euronews.com/2013/05/30/biofuel-ling-change-with-tobacco/ Биотопливо из табака] на сайте «euronews.com».
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Табак (растение)
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
