Табориты

Религиозное движение таборитов — радикальное крыло гуситов. Гора Табор (по аналогии с горой Фавор в Галилее) — место, где был основан первоначальный лагерь приверженцев движения.

Родоначальник — Ян Гус.

Предводители — Ян Жижка, Ян Гвезда из Вицемилице, Богуслав из Швамберка, Ян Рогач из Дубы, Прокоп Голый и др.

Идейная основа

Движение было насквозь пропитано политическими и социальными элементами. Если религиозные убеждения таборитов и не были лишь формой, в которую вылились эти элементы, то во всяком случае социальное и национальное чувство играло у них весьма важную роль. Чехи страдали от немецкой экспансии, связанной с влиянием католической церкви. Многие из вожаков гуситов считали себя мстителями «за оскорбление языка чешского и славянского». В политическом отношении табориты особенно стремились к уничтожению королевской власти и все свои нападки направили на короля Сигизмунда, которого ещё на сейме в Чаславе называли гонителем священных прав народа, врагом чешского языка и веры. «Да ведает каждый немец, чех и латинянин, — говорил Сигизмунд, — что я с нетерпением жду того времени, когда смогу утопить всех виклифистов и гуситов». Идеалом таборитов была демократическая республика. Они отрицали всякую иерархию, как духовную, так и светскую. Основой их общественной организации была община, причём у них строго различались общины военные и семейные. Обязанностью первых было исключительное занятие военным делом, вторых — ремесла, сельское хозяйство и доставление всего необходимого для войны. Табориты стремились к уничтожению господства немцев и к установлению полной самостоятельности и независимости чешского элемента.

Социальная основа

Низший класс чешского народа — крестьяне, мелкие мещане, составившие главный контингент таборитизма, — были пропитаны ненавистью к католическому духовенству, которое, проповедуя милосердие и любовь к ближнему, эксплуатировало этого «ближнего» немилосердно. Духовенство жило в роскоши и богатстве, а народ был обложен большими податями и налогами. Пражскому архиепископству, например, принадлежало до 900 сел и много городов, из которых иные равнялись по величине и благосостоянию городам королевским. Привилегии духовенства достигли таких размеров, что даже короли подумывали об их ограничении. Неудивительно, что в 1419 году, при первом призыве со стороны вожаков радикального таборитизма массы народа двинулись на гору Табор — главный оплот таборитизма. Никакие угрозы со стороны властей и господ не могли удержать этого движения. Многие бросали своё имущество или продавали его за бесценок, сжигали свои дома, расторгали общественные и семейные связи. Угнетённый народ находил утешение в новом учении, основанном на Священном Писании. Ему говорили на родном языке, среди идиллической обстановки, о евангельской простоте и любви, о равенстве, о братстве. Религия в этой форме переставала быть для народа непонятным абстрактным учением, а делалась реальным воплощением божественной любви и милосердия. «Чаша», около которой главным образом вращалась религиозная борьба католицизма и гуситизма, являлась для угнетенных низших классов чешского народа символом братского единения и равенства в будущем. Вандализм, с которым табориты разрушали храмы и их украшения, уничтожали картины и т. п., объясняется тем, что им ненавистны были покровители искусства — духовенство, бароны, богатые горожане — да и само искусство казалось им грехом и развратом. С той же точки зрения они осуждали светскую науку, латынь, пышность при богослужении.

Практика

Свои идеалы во время собраний на горе Таборе они воплощали следующим образом: приходящие со знамёнами толпы на Табор встречались с одушевлением. Всякий приходящий, безразлично, к какому бы классу он ни принадлежал, считался братом или сестрой. До обеда священники поочерёдно исполняли разные обязанности — проповедовали, исповедовали, причащали под обоими видами. В полдень все сообща совершали братскую трапезу. Съестные припасы, приносимые гостями, делились поровну между всеми. Различия между моим и твоим не существовало. Всякие увеселения были изгнаны; соблюдалась полная нравственная чистота. Остаток дня проходил в беседах о лучшей жизни. Некоторые авторы склонны приписывать таборитам определённые коммунистические воззрения. Но от братской любви и взаимопомощи до коммунизма как организации ещё очень далеко. Контраст между жизнью на Таборе и тяжкой домашней обстановкой создавал мечты, к реализации которых табориты в действительности не стремились. Если к указанным чертам таборитского движения прибавить ещё целую массу гуманных требований, которые они поставили на своём знамени, как, например, веротерпимость, уничтожение смертной казни и т. п., придётся удивиться этому необыкновенному явлению среди почти общего мрака невежества, царившего тогда в Европе. Мечты таборитов, не находя подходящей почвы, скоро потерпели крушение.

Хронология

В ходе развертывания вооруженной борьбы радикальные гуситы не имели преимущества в Праге и нуждались в собственной укрепленной базе. В начале 1420 гуситский гетман Петр Громада нашел подходящее место — гору Табор в южной Богемии, и сообщил об этом лидеру радикалов Яну Жижке. Вскоре в лагере собралось множество людей, часть из которых пришла с семьями. Так был основан город Табор.

В течение 1420 года табориты действуя самостоятельно и совместно с умеренными добились военной победы над католическими силами, организовавшими первый крестовый поход против гуситов. Это оформило таборитов как основу военной силы Чехии.

К 1421 году Жижка становится признанным лидером таборитов. В ходе внутренней борьбы было уничтожено крайне левое крыло — пикарты, вместе с их вождями (Мартин Гуска,Петр Каниш, Мартин Локвис и др.).

В 1423-24 гг. Жижка разошелся с руководством умеренных таборитов и основал Новый Табор в Кралов Градец. После его смерти его войска стали носить прозвище «сиротки» и в случае военных акций действовали совместно с таборитами, забыв о идеологических разногласиях.

Противоречия таборитов с умеренными гуситами (утраквисты, чашники) привели к открытой войне между ними. В ряде битв (1423, 1424) чашники были разбиты.

В 1433 сложилась ситуация, когда непосредственная внешняя угроза была снята чередой побед гуситов, переговоры по достижению компромисса между таборитами и базельским собором провалились, население устало от войны и экономической блокады. В этой ситуации умеренное крыло гуситов, чашники, пошли на уступки (Пражские компактаты) и достигли соглашения с католической церковью. Это встретило сопротивление таборитов. Противостояние закончилось 30 мая 1434, когда табориты потерпели поражение от объединённых сил чашников и католиков в сражении при Липанах. Отдельные отряды таборитов действовали до 1437, когда пала их последняя крепость Сион.

Учение таборитов, однако, пустило глубокие корни в чешском народе. До известной степени прямыми продолжателями его явились «чешские братья», деятельность которых в противоположность таборитам отличалась полным спокойствием и миролюбием.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Табориты

– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.