Тавр (хребет)

Тавр (хребет)Тавр (хребет)

</tt> </tt>

</tt> </tt> </tt> </tt> </tt>

Тавр тур. Toros Dağları
Тавр
37°50′ с. ш. 36°00′ в. д.37.833° с. ш. 36.000° в. д. / 37.833; 36.000
Страна	Турция Турция
Расположение	Южная часть Малой Азии и Армянского нагорья
Высочайшая вершина	Демиркозык
Высшая точка	3726 м
Тавр

Тавр (Таврские горы, Антитавр (от греч. Όρη Ταύρου,арм. Ծաղկանց լեռներ ,которое в свою очередь образовалось от греческого «телец»; тур. Toros Dağları, араб. جبال طوروس‎) — это южные прибрежные горы на территории современной Турции.

История

Телец был символом древних ближневосточных богов бури, в связи с чем древние греки и дали названия горам — Ταύρου, что переводится как Телец.

Горы были местом многих древних храмов бога бури.

Преобладающим населением этих местностей в конце I тысячелетия до н. э. и в I тысячелетии н. э. были киликийские армяне на востоке, а на крайнем западе греки. В настоящее время на этих территориях живут в основном турки, в некоторых местах курды.

География

Таврские горы тянутся вдоль турецкого побережья Средиземного моря от Эгейского моря к верховьям реки Евфрат. Они образуют непрерывный ряд лесистых горных цепей, пересекаемых многочисленными речными долинами. На южной стороне спускаются эти горы короткими обрывами и вдруг круто и почти отвесно к морю, только изредка, как, например, в местностях Тарса и Адалии, оставляя место для узких прибрежных долин, а с северной постепенно почти сливаются со внутренней плоскою возвышенностью. В восточной части Киликии вершины их достигают высоты от 3000 до 3500 м, а далее на запад — от 2000 до 3000 м.

Высочайшая вершина — Демиркозык достигает высоты 3726 м, в Булгар-Даге снеговая граница лежит на севере на высоте 2925 м, а на юге — 3250 м. Горы эти непроходимы, и в былые времена здесь гнездились разбойничьи горные племена. Главным проходом через горы служит Гюлек-Богас, у древних носивший название Киликийского прохода, по которому пролегает большая военная и караванная дорога из Азии в Сирию. К западу от этого прохода идут горы Булгар-Даг, а к востоку — горы Ала-Даг. Здесь горный хребет пересекается двумя речками, впадающими в Средиземное море.

С севера подходит и приносит свои воды Сейхан с устьем ниже Аданы, и дальше, с северо-востока идет Джейхан. Менее значительны другие реки: Тарсус-чай (Куднус у армян и греков) у Тарса, Гёксу y Селефке, Капри-су (Eurimedon у армян и греков), Ак-су (Cestrus у армян и греков), Коджа-чай (Xanthus у армян и греков) и др. Гораздо беднее реками северная сторона. Только у самой подошвы гор с северной стороны лежит довольно большое количество озёр, по большей части солёных.

Принято делить Таврские горы на:

• Восточный Тавр (Армянский Тавр) — от озера Эгирдир на западе до верховий реки Евфрат на востоке — 600 км.
• Центральный Тавр
• Западный Тавр — в районе Анталийского залива

Геологическое строение

В своей основной части Тавр состоит из старых палеозойских отложений с расположенными между ними третичными, а в западной части — только из последних. На востоке от главного прохода отделяется огромная боковая цепь, старое название которой название Антитавр. Замыкая сначала долину верхнего течения Сейгана, она тянется к северу, приближаясь к Кизил-Ирмаку, затем, повернув на северо-восток, подходит к Евфрату и образует водораздел между обеими этими реками. Различные горные цепи и группы полуострова не следует рассматривать как продолжение или разветвление Тавра или Антитавра. У древних название «Тавра» носили армянские горные цепи, которые по ту сторону Евфрата образуют водораздел между его истоками и Тигром.

Отрывок, характеризующий Тавр (хребет)

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.