Тагор, Рабиндранат

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рабиндранат Тагор
бенг. রবীন্দ্রনাথ ঠাকুর
англ. Rabindranath Tagore
Псевдонимы:

Бхану Шингхо[1]

Место рождения:

Калькутта, Британская Индия

Место смерти:

Калькутта, Британская Индия

Род деятельности:

поэт, писатель, драматург, художник, композитор

Направление:

Бенгальское Возрождение

Жанр:

эссе, новелла, роман

Язык произведений:

бенгальский

Премии:

Нобелевская премия по литературе (1913 год)

Подпись:

Рабиндрана́т Таго́р (бенг. রবীন্দ্রনাথ ঠাকুর, Робиндронатх Тхакур[Комм 1]; 7 мая 1861 — 7 августа 1941[Комм 2]) — индийский писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель. Его творчество сформировало литературу и музыку Бенгалии. Он стал первым среди неевропейцев, кто был удостоен Нобелевской премии по литературе (1913).[2] Переводы его поэзии рассматривались как духовная литература и вместе с его харизматичностью, создали образ Тагора-пророка на Западе.[3]

Тагор начал писать стихи в возрасте восьми лет.[4] В шестнадцать лет он написал первые новеллы и драмы, опубликовал свои поэтические пробы под псевдонимом Солнечный Лев (бенг. Bhānusiṃha).[5][6] Получив воспитание, пропитанное гуманизмом и любовью к родине, Тагор выступал за независимость Индии. Им были организованы Университет Вишва Бхарати и Институт реконструкции сельского хозяйства. Стихи Тагора сегодня являются гимнами Индии и Бангладеш.

Творчество Рабиндраната Тагора включает в себя лирические произведения, эссе и романы на политические и социальные темы. Наиболее известные его произведения — «Гитанджали» (Жертвенные песнопения), «Го́ра» и «Дом и мир» — являются примерами лиризма, разговорного стиля, натурализма и созерцательности в литературе.





Биография

Детство и юность (1861—1877)

Рабиндранат Тагор, младший из детей Дебендранатха Тагора (18171905) и Шарады Деви (18301875), родился в имении Джорасанко Тхакур Бари (север Калькутты).[7] Род Тагоров был очень древним и среди его предков были основатели религии Ади Дхарм (англ.). Отец, будучи брахманом, часто совершал паломничества к святым местам Индии. Мать, Шарода Деви, умерла, когда Тагору было 14 лет.[8]

Семья Тагоров была очень известной. Тагоры являлись крупными заминдарами (землевладельцами), их дом посещали многие выдающиеся писатели, музыканты и общественные деятели. Старший брат Рабиндраната Двиджендранатх был математиком, поэтом и музыкантом[9], средние братья Диджендранатх и Джотириндранатх, были известными философами, поэтами и драматургами. Племянник Рабиндраната Обониндранатх стал одним из основателей школы современной бенгальской живописи.[10]

В пять лет Рабиндраната отдали в Восточную семинарию, а впоследствии перевели в так называемую Нормальную школу, которая отличалась казенной дисциплиной и неглубоким уровнем образования.[11] Поэтому Тагор больше любил прогулки по имению и окрестностям, чем школьные занятия.[12][13] По завершению обряда упанаяны в 11 лет, Тагор покинул Калькутту в начале 1873 года и путешествовал с отцом несколько месяцев. Они посетили семейное имение в Шантиникетане (англ.) и остановились в Амритсаре. Молодой Рабиндранат получал хорошее домашнее образование изучая историю, арифметику, геометрию, языки (в частности английский и санскрит) и другие предметы, познакомился с творчеством Калидасы. В «Воспоминаниях» Тагор отмечал:[11][14][15]

Наше духовное воспитание шло успешно потому, что мы учились в детстве именно на бенгальском языке… Несмотря на то, что повсеместно твердили о необходимости английского воспитания, мой брат был достаточно твёрд, чтобы дать нам «бенгальское».
Семья Рабиндраната Тагора
Шарада Деви, мать  
Двиджендранатх Тагор (англ.), старший брат  

Первые публикации и знакомство с Англией (1877—1901)

Вишнуистская поэзия вдохновила шестнадцатилетнего Рабиндраната на создание поэмы в стиле майтхили, основанном Видьяпати. Она была опубликована в журнале «Бхароти» под псевдонимом Бхану Шингхо (Bhānusiṃha, Солнечный Лев) с пояснениями, что рукопись XV столетия была найдена в старом архиве, и была положительно оценена экспертами.[1][16] Он написал «Бикхарини» («Нищенка», опубликованная в 1877 году в июльском номере журнала «Бхароти»,[17] стала первым рассказом на языке бенгали)[18][19], поэтические сборники «Вечерние песни» (1882), включивший поэму «Нирджхарер Свапнабханга», и «Утренние песни» (1883).

Перспективный молодой барристер Тагор поступил в публичную школу в Брайтоне в Англии в 1878 году. Вначале он остановился на несколько месяцев в принадлежавшем его семье доме недалеко оттуда. Годом ранее[что?] к нему присоединились племянники — Сурен и Индира, дети его брата Сатьендранатха (англ.), приехавшие вместе со своей матерью.[20] Рабиндранат изучал право в Университетском колледже Лондона, однако вскоре покинул его для изучения литературы: «Кориолан» и «Антоний и Клеопатра» Шекспира, Religio Medici (англ.) Томаса Брауна и других.[21] Он вернулся в Бенгалию в 1880 году так и не получив степени. Однако это знакомство с Англией позднее проявлялось в его знакомстве с традициями Бенгальской музыки, позволяя создавать новые образы в музыке, поэзии и драме. Но Тагор в своих жизни и творчестве так никогда целиком и не принял ни критики Британии ни строгих семейных традиций, основанных на опыте индуизма, вместо этого вбирая лучшее из этих двух культур.[22]

9 декабря 1883 года Рабиндранат женился на Мриналини Деви (урожд. Бхабатарини, 1873—1902). Мриналини как и Рабиндранат происходила из семьи брахманов-пирали. У них было пять детей: дочери Мадхурилата (1886—1918), Ренука (1890—1904), Мира (1892—?), и сыновья Ратхиндранатх (1888—1961) и Саминдранатх (1894—1907).[23][24][25][26][27] В 1890 году Тагору были вверены огромные поместья в Шилайдахе (англ.) (теперь часть Бангладеш). Жена и дети присоединились к нему в 1898 году.

В 1890 году Тагор опубликовал одну из своих самых известных работ — сборник поэм «Образ любимой».[28] Как «заминдар бабу», Тагор объезжал семейные владения на роскошной барже «Падма», собирая плату и общаясь с сельчанами, которые проводили праздники в его честь.[29] 1891—1895 гг., период садханы Тагора, были очень плодотворными.[8] В это время им было создано более половины рассказов из восьмидесяти четырёх, вошедших в трёхтомник «Гальпагуччха».[18] С иронией и серьёзностью они изображали множество сфер жизни Бенгалии уделяя внимание, в основном, сельским образам.[30] Конец XIX века знаменуется написанием сборников песен и поэзии «Золотая ладья» (1894) и «Мгновение» (1900).

Шантиникетан и Нобелевская премия (1901—1932)

В 1901 году Тагор вернулся в Шилайдах и переехал в Шантиникетан (англ.) (Обитель мира), где основал ашрам. Он включал в себя экспериментальную школу, молитвенную комнату с мраморным полом (мандир), сады, рощи и библиотеку.[31] После смерти жены в 1902 году Тагор публикует сборник лирических стихов «Память» («Sharan»), пронизанных щемящим чувством утраты. В 1903 году от туберкулеза умирает одна из дочерей, а в 1907 году от холеры — младший сын. В 1905 году не стало отца Рабиндраната. В эти годы Тагор получал ежемесячные платежи как часть его наследства, дополнительный доход от махараджи Трипура, продажи семейных драгоценностей и роялти.[32]

Общественная жизнь не осталась в стороне от писателя. После ареста колониальными властями известного индийского революционера Тилака, Тагор выступил в его защиту и организовал сбор денежных средств для оказания помощи заключенному. Акт Керзона о разделе Бенгалии в 1905 году вызвал волну протеста, которое выразилось в движении «Свадеши», одним из руководителей которого стал Тагор. В это время им были написаны патриотические песни «Золотая Бенгалия» и «Земля Бенгалии». В день вступления в силу акта Тагором был организован Ракхи-бондхон — обмен повязками, символизирующий единство Бенгалии, в котором приняли участие индусы и мусульмане. Однако когда «Свадеши» начало принимать формы революционной борьбы, Тагор отошёл от него считая, что социальные изменения должны происходить путём просвещения народа, создания добровольных организаций и расширения отечественного производства.[33]

В 1910 году был издан один из наиболее известных сборников стихов Тагора «Гитанджали» (Жертвенные песнопения). Он много путешествовал, с 1912 года посетив Европу, США, СССР, Японию и Китай.[34] Будучи в Лондоне, он показал несколько самостоятельно переведенных на английский язык стихов из «Гитанджали» своему другу, британскому художнику Уильяму Ротенштейну, на которого те произвели большое впечатление. При содействии Ротенштейна, Эзры Паунда, Уильяма Йейтса и других лондонское «Индийское общество» (India Society of London) издало 103 переведенных стиха Тагора — в 1913 году, а ещё через год появилось четыре русскоязычных издания.[35][36]

14 ноября 1913 года Тагор узнал, что стал лауреатом Нобелевской премии по литературе

за глубоко прочувствованные, оригинальные и прекрасные стихи, в которых с исключительным мастерством выразилось его поэтическое мышление, ставшее, по его собственным словам, частью литературы Запада.

[nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/1913/ The Nobel Prize in Literature 1913] (англ.). Nobelprize.org. Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvmykwF Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

Тагор стал первым её лауреатом из Азии. Шведской академией была высоко оценена идеалистическая, и доступная для западных читателей небольшая часть переводного материала, включившего в себя часть «Гитанджали». В своей речи представитель академии Харальд Йерне отметил, что наибольшее впечатление на членов Нобелевского комитета произвели «Жертвенные песни». Йерне также упомянул английские переводы других, как поэтических, так и прозаических, произведений Тагора, которые в большинстве своем были опубликованы в 1913 году.[37] Денежная премия Нобелевского комитета была пожертвована Тагором его школе в Шантиникетане, впоследствии ставшей первым университетом с бесплатным обучением.[38][39] В 1915 году ему был пожалован титул рыцаря, от которого он отказался в 1919 году — после расстрела мирных жителей в Амритсаре[39].

В 1921 году Тагор вместе со своим другом, английским агрономом и экономистом Леонардом Элмхерстом (англ.), основал в Суруле (англ.) (неподалеку Шантиникетана) Институт реконструкции сельского хозяйства, позднее переименований в Шриникетан (Обитель благосостояния). Этим Рабиндранат Тагор обошёл символический сварадж Махатмы Ганди, который, он не одобрял.[40] Тагору приходилось искать помощи спонсоров, должностных лиц и ученых во всем мире для «освобождения деревни от оков беспомощности и невежества» путём просвещения.[41]

По Микеле Морамарко, в 1924 году Верховным Советом Шотландского обряда Тагору была присуждена почетная премия. Согласно ему, Тагор имел возможность стать масоном в молодости, предположительно пройдя посвящение в одной из лож, во время своего нахождения в Англии.[42][значимость?]

В начале 1930-х гг. Тагор обратил своё внимание на кастовую систему и проблемы неприкасаемых. Выступая на публичных лекциях и описывая «неприкасаемых героев» в своем творчестве, он сумел добиться разрешения на посещения ими Храма Кришны в Гуруваюре.[43]

На склоне лет (1932—1941)

Многочисленные международные путешествия Тагора лишь укрепили его во мнении, что всякое деление людей очень поверхностно. В мае 1932 года, во время посещения им лагеря бедуинов в пустыне Ирака, к нему обратился вождь со словами: «Наш Пророк сказал, что настоящий мусульманин тот, от чьих слов или действий не пострадает ни один человек». Впоследствии в своём дневнике Тагор отметит: «Я начал распознавать в его словах голос внутренней гуманности».[44] Он тщательно изучал ортодоксальные религии и упрекал Ганди за высказывание, что землетрясение 15 января 1934 года в Бихаре, повлекшее тысячи смертей, было наказанием свыше за угнетение касты неприкасаемых.[45] Он оплакивал эпидемию бедности в Калькутте и всё ускорявшийся социоэкономический спад в Бенгалии, который он подробно описал в нерифмованной поэме в тысячи строк, чья уничтожающая техника двойного видения предвестила фильм Сатьяджита Рея «Апур Сансар (англ.)».[46] Тагором было написано ещё множество произведений, составивших пятнадцать томов. Среди них такие поэмы в прозе как «Снова» («Punashcha», 1932), «Последняя октава» («Shes Saptak», 1935) и «Листья» («Patraput», 1936). Он продолжал экспериментировать со стилем, создавая песни в прозе и танцы-пьесы, такие как «Читрангада» («Chitrangada», 1914),[47] «Шьяма» («Shyama», 1939) и «Чандалика» («Chandalika», 1938). Тагором были написаны романы «Дуи Бон» («Dui Bon», 1933), «Маланча» («Malancha», 1934) и «Четыре части» («Char Adhyay», 1934). В последние годы жизни его заинтересовала наука. Он написал сборник эссе «Наша Вселенная» («Visva-Parichay», 1937). Его исследования биологии, физики и астрономии нашли отражение в поэзии, которая часто содержала широкий натурализм, подчеркивающий его уважение перед законами науки. Тагор участвовал в научном процессе, создавая рассказы об учёных, вошедших в некоторые главы «Си» («Se», 1937), «Тин Санги» («Tin Sangi», 1940) и «Гальпасальпа» («Galpasalpa», 1941).[48]

Последние четыре года жизни Тагора были омрачены хроническими болями и двумя длительными периодами болезней. Они начались когда Тагор потерял сознание в 1937 году и долго оставался в коме на грани жизни и смерти. Это же повторилось в конце 1940 года, после чего он уже не оправился. Поэзия Тагора, написанная в эти годы, является образчиком его мастерства и отличалась особой озабоченностью смертью.[49][50] После продолжительной болезни Тагор скончался 7 августа 1941 года в имении Джорасанко.[51] Весь бенгалоязычный мир оплакивал уход поэта.[52] Последним, кто видел Тагора живым, был Амия Кумар Сен, записывавший под диктовку последнюю его поэму. Позже её черновик был передан музею Калькутты. В воспоминаниях индийского математика, профессора П. Ч. Махалонбиса отмечалось, что Тагор сильно переживал из-за войны между нацистской Германией и СССР, часто интересуясь сводками с фронтов, и в последний день жизни высказал твёрдую веру в победу над нацизмом.[53]

Путешествия

Между 1878 и 1932 годами Тагор посетил более тридцати стран на пяти континентах.[54] Многие из этих поездок были очень важными для ознакомления неиндийской аудитории с его творчеством и политическими взглядами. В 1912 году он показал некоторые собственноручно сделанные переводы своих стихов на английский язык знакомым в Великобритании. Они очень впечатлили близкого товарища Ганди Чарльза Эндрюса, ирландского поэта Уильяма Йейтса, Эзру Паунда, Роберта Бриджа, Томаса Мура и других.[55] Йейтсом было написано предисловие к англоязычному изданию «Гитанджали», а Эндрюс позднее посещал Тагора в Шантиникетане. 10 ноября 1912 года Тагор посетил США[56] и Великобританию, остановливаясь в Буттертоне (Стаффордшир) у священнослужителей-друзей Эндрюса.[57] С 3 мая 1916 по апрель 1917 года, Тагор читал лекции в Японии и США, в которых осуждал национализм.[58][59] Его эссе «Национализм в Индии» получило как презрительные, так и хвалебные отзывы от пацифистов, включая Ромена Ролана.[60]

Вскоре по возвращению в Индию, 63-летний Тагор принял приглашение правительства Перу. Потом он посетил Мексику. Правительства обеих стран предоставили кредит в $100 000 школе Тагора в Шантиникетане в честь его визита.[61] Через неделю после прибытия в Буэнос-Айрес (Аргентина) 6 ноября 1924 года заболевший Тагор поселился на Вилле Миральрио по приглашению Виктории Окампо.[62] Он вернулся в Индию в январе 1925 года. 30 мая следующего года Тагор посетил Неаполь (Италия), а 1 апреля общался с Бенито Муссолини в Риме.[63] Их поначалу теплые отношения закончились критикой со стороны Тагора 20 июля 1926 года.[64]

14 июля 1927 года Тагор с двумя компаньонами начал четырёхмесячный тур по Южной Азии посетив Бали, Яву, Куала-Лумпур, Малакку, Пинанг, Сиам и Сингапур. Рассказы Тагора об этих путешествиях были позднее собраны в произведении «Джатри» («Jatri»).[65] В начале 1930-х гг. он вернулся в Бенгалию для подготовки к годичному путешествию по Европе и Соединенным Штатам. Его рисунки выставлялись в Лондоне и Париже. Однажды, когда он вернулся в Великобританию, он остановился в поселении квакеров в Бирмингеме. Там он написал свои Оксфордские лекции и выступал на собраниях квакеров.[66] Тагор говорил о «глубокой трещине отчужденности» рассказывая об отношениях между британцами и индусами — теме, которую он прорабатывал последующие несколько лет.[67] Он посетил Ага-хана III, жившего в Дарлингтон Холле, и отправился в Данию, Швейцарию и Германию, будучи в дороге с июня по середину сентября 1930 года, потом посетив Советский Союз.[68] В апреле 1932 года Тагор, познакомившийся с сочинениями персидского мистика Хафиза и легендами о нём, остановился у Резы Пехлеви в Иране.[69][70] Столь насыщенный график поездок позволил Тагору общаться с многими известными современниками, такими как Анри Бергсон, Альберт Эйнштейн, Роберт Фрост, Томас Манн, Бернард Шоу, Герберт Уэллс и Ромен Ролан.[71][72] Последние заграничные поездки Тагора включали в себя визиты в Персию и Ирак1932 г.) и Шри-Ланку1933 г.), которые лишь укрепили писателя в его позициях относительно деления людей и национализма.[44]

Творчество

Наиболее известный как поэт, Тагор также рисовал и сочинял музыку, он был автором романов, эссе, новелл, драм и множества песен. Из его прозы наиболее известны его новеллы, более того, он считается родоначальником бенгалоязыязычной версии этого жанра. В работах Тагора часто отмечают их ритмичность, оптимистичность и лиризм. Такие его произведения, в основном, заимствованы из обманчиво простых историй из жизни простых людей. Из-под пера Тагора вышел не только текст стиха «Джанаганамана», ставшего Гимном Индии, но и музыка, под которую он исполняется[74]. Рисунки Тагора, выполненные акварелью, пером и тушью, выставлялись во многих странах Европы[75].

Поэзия

Поэзия Тагора, богатая в своем стилевом разнообразии от классического формализма до комического, мечтательного и восторженного, имеет корни в творчестве вайшнавских поэтов XV—XVI веков. Тагор испытывал благоговение перед мистицизмом риши, таких как Вьяса, написавших Упанишады, Кабира и Рампрасада Сена (англ.)[76]. Его поэтические произведения стали более свежими и зрелыми после его знакомства с народной музыкой Бенгали, включавшей в себя баллады певцов-мистиков баулов[77][78]. Тагор вновь открыл и и сделал широко известными гимны Картабхаджи (Kartābhajā), в которых основное внимание уделялось внутренней божественности и бунте против религиозной и социальной ортодоксальности[79]. За годы, проведенные в Шилайдахе, стихи Тагора приобрели лирическое звучание. В них он стремился к связи с божественным через обращение к природе и трогательное сопереживание человеческой драме. Тагор использовал подобный приём в своих поэмах, посвящённых отношениям между Радхой и Кришной, которые опубликовал под псевдонимом Бханусимха (Bhānusiṃha, Солнечный Лев). К этой теме он возвращался ещё не раз[80].

Участие Тагора в наиболее ранних попытках развития модернизма и реализма в Бенгалии проявилось в его литературных экспериментах 1930-х годов[81], примерами которых могут служить «Африка» или «Камалия», одни из наиболее известных из его поздних стихов. Иногда Тагор писал стихи используя диалект шадху бхаша, образовавшийся вследствие влияния санскрита на бенгальский язык, позднее начав использовать более распространенный чолти бхаша. Другие его значительные сочинения включают «Образ любимой» (1890), «Золотая ладья» (1894), «Журавли» (бенг. Balaka, 1916, метафора для переселяющихся душ[82]) и «Вечерние мелодии» (1925). «Золотая ладья» является одной из наиболее известных его поэм об эфемерности жизни и достижений.

Сборник стихов «Гитанджали» (бенг. গীতাঞ্জলি, англ. Gitanjali, «Жертвенные песнопения») был отмечен Нобелевской премией по литературе в 1913 году[83].

Поэзия Тагора была положена на музыку многими композиторами, среди произведений которых триптих для сопрано и струнного квартета Артура Шеферда (англ.), Лирическая симфония Александра Цемлинского, цикл любовных песен Йозефа Фёрстера, «Странствующий безумец» (Potulný šílenec) Леоша Яначека, вдохновленного выступлением Тагора в Чехословакии в 1922 году, «Прана» на стих «Поток жизни» из «Гитанджали» Гарри ШуманаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4754 дня]. В 1917 году Ричард Хагман (англ.) перевел и переложил на музыку его стихи, создав одну из известнейших своих песен «Do not go my love»[84]. Джонатан Харвей создал композиции «One Evening» (1994) и «Song Offerings» (1985) на стихи Тагора[85].

Романы

Тагор написал восемь романов, множество новелл и рассказов среди которых «Чатуранга» («Chaturanga»), «Прощальная песня» (также переводится как «Последняя песня», «Shesher Kobita»), «Четыре части» («Char Adhay») и «Ноукадуби» («Noukadubi»). Новеллы Тагора, в основном описывающие жизнь бенгальского крестьянства, впервые появились на английском языке в 1913 году в сборнике «Страждущие камни и другие рассказы» («Hungry Stones and Other Stories»). Один из известнейших романов, «Дом и мир» («Ghare Baire»), представляет индийское общество сквозь призму видения заминдара-идеалиста Никхила, обнажающего индийский национализм, терроризм и религиозное рвение в движении «Свадеши». Роман заканчивается противостоянием между индуистами и мусульманами и глубокими душевными ранами Никхила[86]. Роман «Светлолицый» («Gora») поднимает противоречивые вопросы индивидуальности Индии. Как и в «Ghare Baire» вопросы самоидентификации (jāti), личной и религиозной свободы прорабатываются в контексте истории семьи и любовного треугольника[87].

Рассказ «Взаимоотношения» (также переводится как «Связи», «Jogajog») повествует о соперничестве двух семей Чаттиржи (Бипродас) — ныне обедневших аристократов — и Госалов (Мадхусудан), представляющих новое высокомерное поколение капиталистов. Кумудини, сестра Бипродаса, оказывается меж двух огней выйдя замуж за Мадхусудана, будучи воспитанной под надежной защитой, в уважении к религии и обрядам. Героиня, связанная идеалами ШивыСати на примере Дакшаяни, разрывается между жалостью к судьбе своего прогрессивного, сострадательного брата и его противоположности — своим распутным мужем-эксплуататором. Этот роман посвящён тяжелому положению бенгальских женщин, оказавшихся между долгом, честью семьи и беременностью, так же он показывает снижение влияния земельной олигархии Бенгалии[88].

Тагором были написаны и более оптимистичные произведения. «Последняя поэма» (так же переводимая как «Прощальная песня», «Shesher Kobita») является одним из наиболее лирических его романов, с выписанными поэмами и ритмичными пассажами главного героя — поэта. Произведение так же содержит элементы сатиры и постмодернизма, оно атакует старое, отживающее, опротивевшее поэту, который идентифицируется с самим Рабиндранатом Тагором. Хотя его романы остаются наименее оцененными, они получили значительное внимание со стороны кинорежиссёров, таких как Сатьяджит Рей и других, например фильмы по одноимённым произведениям Тагора «Чокхер Бали» («Chokher Bali») и «Дом и мир» («Ghare Baire»). В первом из них Тагор описывает бенгальское общество начала XX века. Центральным персонажем является молодая вдова, желающая жить собственной жизнью, что вступает в конфликт с традицией, не позволяющей вступать в повторный брак и обрекающий на уединенное, одинокое существование. Эта тоска, замешанная на обмане и горе, возникшая из неудовлетворенности и печали. Тагор говорил о романе: «Я всегда жалел его конец». Саундтреки из фильма часто характеризуют как рабиндрасангиты — музыкальные формы, проработанные Тагором на основе бенгальской музыки. Во второй киноленте иллюстрируется борьба Тагора с самим собой: между идеалами Западной культуры и революции против неё. Эти две идеи выражаются через двух главных героев — Никхила, олицетворяющего рациональное начало и выступающего против насилия, и Сандипа, не останавливающегося ни перед чем для достижения своих целей. Подобные противоположности очень важны для понимания истории Бенгалии и её проблем. Существуют споры, не попытался ли Тагор выразить Ганди в образе Сандипа и аргументы против этой версии, так как Тагор очень уважал Махатму, выступавшего против какого-либо насилия.

Документалистика

Тагор написал много документальных книг, охватывающих темы от истории Индии до лингвистики и духовности. Кроме автобиографических работ, его дорожные дневники, эссе и лекции были собраны в несколько томов, включающие «Лекции из Европы» («Europe Jatrir Patro») и «Религия человека» («Manusher Dhormo»). Краткая переписка Тагора и Эйнштейна, «Записки о природе реальности», вошла в них как дополнение.

Музыка

Тагор сочинил около 2 230 песен. Его песни, часто написанные в стиле рабиндра сангит (бенг. রবীন্দ্র সংগীত — «песня Тагора»), являются значительной частью культуры Бенгалии. Музыка Тагора неотделима от его литературных произведений, многие из которых — поэмы или главы романов, рассказы — брались за основу для песен. Испытавшие значительное влияние стиля тхумри (дев. ठुमरी, один из стилей музыки хиндустани)[89]. В них часто обыгрывается тональность классических раг в различных вариациях подчас полностью имитируя мелодию и ритм заданной раги, или смешивая различные раги создавая новые произведения[90].

Изобразительное искусство

Тагор является автором около 2 500 рисунков, которые участвовали в выставках Индии, Европы и Азии. Дебютная выставка состоялась в Париже, по приглашению деятелей искусства, с которыми Тагор общался во Франции[91][92]. На Арсенальной выставке, во время её экспозиции в Чикаго в 1913 году, Тагор изучал современное искусство от импрессионистов до Марселя Дюшана. Его впечатлили лондонские лекции Стеллы Краммрих (1920 год) и он пригласил её выступить с рассказами о мировом искусстве от готики до дадаизма в Шантиникетане. Влияние на стиль Тагора оказало посещение Японии в 1912 году. В некоторых его пейзажах и автопортретах явно прослеживается увлечение импрессионизмом[92]. Тагор подражал многочисленным стилям, включая ремесла севера Новой Ирландии, резьбе народности хайда с западного берега Канады (Британская Колумбия) и ксилогравюр Макса Пехштейна.

Тагор, предположительно, имевший дальтонизм (частичную неразличимость красного и зелёного цветов), создавал работы с особенными композициями и цветовыми решениями[73]. Его очаровывали геометрические фигуры, он часто использовал в портретах угловатые, устремленные вверх линии, узкие, вытянутые формы, отражающие душевные переживания. Поздние работы Тагора характеризуются гротескностью, и драматизмом, хотя остается непонятным, отражает ли это боль Тагора за свою семью или за судьбу всего человечества[92].

В письме к Рани Махаланобис, жене известного индийского математика и своего друга Прасанты Махаланобиса[93], Тагор писал:

Прежде всего есть намек на линию, потом линия становится формой. Более выраженная форма становится отображением моей концепции… Единственное обучение, которое я получил в молодости, было обучением ритма, в мысли, ритма в звуке. Я пришёл к пониманию, что ритм создает реальность, в которой бессистемное незначительно.

— «Rabindranth Tagore to Rani Mahalanobis», November 1928, trans. Khitish Roy, in Neogy, pp. 79—80.

Для Тагора этот ритм являлся отражением игры Создателя. Он переосмысливал опыт модернистов, мастерски сохраняя баланс между индивидуальностью и разнообразием в творчестве[92].

Драма и проза

Хотя на Западе Тагор больше известен как поэт, он был также автором многочисленных пьес: «Жертвоприношение» («Visarjan», 1890), герой которой, молодой человек, занят мучительными поисками истины; «Почта» («Dakghar», 1912) — печальная история подростка; «Красные олеандры» («Rakta-Karabi», 1925) — драма социального и политического протеста. Роман Р. Тагора «Гора» неоднократно переиздавался в переводе на русский язык в России \ СССР.

Оценка творчества

Литературный секретарь Тагора Ами Чакраварти отмечал, что стихотворения поэта пользовались такой популярностью у простых бенгальцев, что часто воспринимались ими как народные. Но популяризации творчества на Западе мешало относительно небольшое количество качественных переводов, иные же не передавали всего первоначального смысла и красоты строк. Множество ранних произведений оставались непереведенными и, таким образом, доступными лишь для бенгалоязычных читателей[94].

Сотрудник школы в Шантиникетане и помощник Тагора Кришна Крипалани[95] писал:

…главное значение Тагора состоит в том импульсе, который он дал всему течению культурного и духовного развития Индии… Он дал индийцам веру в свой язык и в своё культурное и интеллектуальное наследие.

Крипалани К. Рабиндранат Тагор = Rabindranath Tagore. A Biography / Пер. Л. Н. Асанова. — М.: Молодая гвардия, 1983.

Библиография

Жизненная философия

Отношение к религии

Политические взгляды

Влияние и память

В память Рабиндраната Тагора устраиваются многочисленные фестивали и праздники: Кабирпранам в годовщину его рождения, ежегодный Фестиваль Тагора в Иллинойсе, шествия из Калькутты в Шантиникетан, чтения поэзии Тагора на значительных событиях и другие.[56][96][97] Эта традиция ощущается во всех сферах культуры Бенгалии от её языка и искусства до истории и политики. Нобелевский лауреат Амартья Сен охарактеризовал Тагора как ключевую фигуру, остро чувствующего и разностороннего мыслителя современности.[97] Его «Рабиндра Рачанавали» (Rabīndra Rachanāvalī) были признаны величайшим культурным сокровищем Бенгалии, а сам Тагор признан величайшим из поэтов Индии.[98]

Известность Тагора простиралась от Европы до Восточной Азии и Северной Америки. Он был соучредителем школы в Дарлингтон Холле (англ.), передового учебного заведения совместного типа.[99] Он оказал влияние на нобелевского лауреата из Японии, писателя Ясунари Кавабату.[100] Сегодня творчество Тагора переведено на английский, немецкий, испанский, русский и другие европейские языки. Среди переводчиков были известный чешский индолог Винценц Лесный,[101] нобелевский лауреат из Франции Андре Жид, поэтесса Анна Ахматова,[102] премьер-министр Турции Бюлент Эджевит и другие.[103] В Соединенных Штатах лекции Тагора 1916—1917 годов были широко известны и бурно приветствовались. Однако некоторые дебаты, в которые он был вовлечен, были причиной снижения его популярности в Японии и Америке после 1920-х годов, вплоть до почти полной безвестности за пределами Бенгалии.[104] В основном, это было следствием его отношений с индийскими националистами Субхасом Босом[104] и Рашем Босом,[105], а также его отношением к коммунистической идеологии, победившей в СССР.[106][107] Его, первоначально, дружеские отношения с Муссолини так же вызывали нарекания друзей.[108][109]

Знакомство с переводами работ Тагора оказало влияние на представителей испанской литературы, таких как Пабло Неруда, Хосе Ортега-и-Гассет, Хуан Хименес и его жена Зенобия Кампруби, Габриэла Мистраль, мексиканский писатель Октавио Пас. Между 1914 и 1922 годами чета Хименес-Кампруби перевела 22 книги Тагора на испанский. В это же время Хименес разработал стиль «голой поэзии» (исп. poesia desnuda)[110]

Тагор полагал, что некоторые западные читатели его переоценивают.[104] Действительно, на Западе его читали не очень многие и Грэм Грин в 1937 году сказал

Что касается Рабиндраната Тагора, я не могу поверить, что кто-то кроме м-ра Йейтса может воспринимать его поэмы серьёзно.

Amartya Sen. [www.countercurrents.org/culture-sen281003.htm Tagore And His India] (англ.). Counter Currents. Проверено 18 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvt2Lnk Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

В честь Рабиндраната Тагора назван кратер на Меркурии.[111]

  • Имя присвоено школе с углублённым изучением иностранных языков в Санкт-Петербурге.
  • Р. Тагор изображен на почтовой марке Болгарии 1982 года.

Памятник Тагору стоит в Москве в парке дружбы на пути к северному речному порту у ст. м. Речной вокзал,

В советской и российской фильмографии встречаются упоминания Тагора и используются песни на его стихи:

Труды

  • Рабиндранат Тагор. Собрание сочинений / Под ред. Е. Быковой, А. Гнатюка-Данильчука, В. Новиковой. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1961. — Т. 1. — 580 с. — 100 000 экз.
  • Рабиндранат Тагор. Стихотворения. Рассказы. Гора. — М., «Художественная литература», 1973. — 784 с., 303 000 экз. (Библиотека всемирной литературы. Том 184).
  • Рабиндранат Тагор. Избранные произведения. — М.: Панорама, 1999. — 496 с. — 5000 экз. — ISBN 5-85220-467-6.

См. также

Напишите отзыв о статье "Тагор, Рабиндранат"

Примечания

Комментарии

  1. Бенгали: ɾobind̪ɾonat̪ʰ ʈʰakuɾ .
    Хинди: rəʋiːnd̪rəˈnaːt̪ʰ ʈʰaːˈkʊr .
  2. Бенгальский календарь: 25 бойшаха, 1268 — 22 срабона, 1348 (২৫শে বৈশাখ, ১২৬৮ — ২২শে শ্রাবণ, ১৩৪৮ বঙ্গাব্দ).

Источники

  1. 1 2 Крипалани, 1983, с. 55—56.
  2. Rabindranath Tagore. [www.parabaas.com/rabindranath/articles/brRedOleanders.html Red Oleanders] / Transl. by Nupur Gangopadhyay Lahiri. — Kolkata: Punashcha Publisher, 2008. — 95 p. — ISBN 97-81-7332-535-9.
  3. Amartya Sen. [nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/1913/tagore-article.html Tagore and His India] (англ.). Nobelprize.org (28 August 2001). Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvkowCZ Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  4. Rabindranath Tagore, Pratima Bowes. Songs and Poems / Transl. by P. Bowes. — East-West Publications (U.K.) Ltd, 1984. — P. xii. — 172 p. — ISBN 085692055X.
  5. Tapati Dasgupta. Social Thought of Rabindranath Tagore (Historical Analysis). — 1 ed. — Abhinav Pubns;, 1993. — P. 20. — 207 p. — ISBN 8170173027.
  6. Edward Thompson. Rabindranath Tagore — Poet and Dramatist. — Pierides Press, 2007. — P. 27—28 (в перв. изд. 1926 г.). — 352 p. — ISBN 978-1406789270.
  7. Dutta, Robinson, 1995.
  8. 1 2 Thompson, 1926, p. 20.
  9. [www.visva-bharati.ac.in/GreatMasters/Contents/dwijendranath.htm Dwijendranath Tagore (1840—1926)] (англ.). Vishva Bharati. — Краткая биография Двидженранатха Тагора. Проверено 27 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvlkXuy Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  10. Тагор (собр. соч.), 1961, с. 11.
  11. 1 2 Тагор (собр. соч.), 1961, с. 12.
  12. Thompson, 1926, p. 21–24.
  13. Soumitra Das. [www.telegraphindia.com/1090802/jsp/calcutta/story_11299031.jsp Tagore’s Garden of Eden] (англ.). The Telegraph India (Sunday, August 2 , 2009). Проверено 27 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvlujwn Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  14. Dutta, Robinson, 1995, pp. 55—56.
  15. Stewart, Twichell, 2003, p. 91.
  16. Stewart, Twichell, 2003, p. 3.
  17. Тагор (собр. соч.), 1961, с. 13.
  18. 1 2 Chakravarty, 1966, p. 45.
  19. Dutta, Robinson, 1997, p. 265.
  20. Dutta, Robinson, 1995, p. 68.
  21. Thompson, 1926, p. 31.
  22. Dutta, Robinson, 1997, pp. 11—12.
  23. Dutta, Robinson, 1995, p. 373.
  24. Крипалани, 1983, с. 79.
  25. [www.online-literature.com/tagore-rabindranath/ Rabindranath Tagore] (англ.). The Literature Network. — В статье сын Ратхиндра (сокр. от Ратхиндранатх) ошибочно зачислен в дочери, хотя у Рабиндраната Тагора было три дочери и два сына. Проверено 6 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvmCHTf Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  26. [rpo.library.utoronto.ca/poet/389.html Selected Poetry of Rabindranath Tagore] (англ.). Representative Poetry Online. Проверено 6 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvmP1a3 Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  27. [www.visva-bharati.ac.in/GreatMasters/Contents/RatindranathTagore.htm Rathindranath Tagore (1888-1961)] (англ.). Vishva-Bharati University. Проверено 6 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvmb5Iz Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  28. Scott, Tagore, 2009, p. 10.
  29. Dutta, Robinson, 1995, pp. 109—111.
  30. Dutta, Robinson, 1995, p. 109.
  31. Dutta, Robinson, 1995, p. 133.
  32. Dutta, Robinson, 1995, pp. 139—140.
  33. Тагор (собр. соч.), 1961, с. 29—33.
  34. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_literature/4471/Тагор Литературная энциклопедия] / Под ред. В. М. Фриче, А. В. Луначарского.. — М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература, 1929—1939.
  35. Тагор (собр. соч.), 1961, с. 37, 39.
  36. [www.calcuttaweb.com/tagore/ Rabindranath Tagore] (англ.). Calcuttaweb.com. Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvmkWHW Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  37. Hjärne, H (December 10, 1913), [nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/1913/press.html The Nobel Prize in Literature 1913: Presentation Speech], The Nobel Foundation, <nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/1913/press.html>. Проверено 13 августа 2009. 
  38. [www.visva-bharati.ac.in/Heritage/Contents/HeritageContents.htm?f=../Contents/Contents.htm Heritage: Vision & Values] (англ.). Vishva Bharati. — История основания университета Вишва Бхарати, основанного Тагором. Проверено 27 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvnhk5g Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  39. 1 2 [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/TAGOR_RABINDRANAT.html?page=0,1 Тагор, Рабиндранат]. Онлайн энциклопедия «Кругосвет». Проверено 27 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvnt9mC Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  40. Dutta, Robinson, 1995, pp. 239—240.
  41. Dutta, Robinson, 1995, pp. 242, 308—309.
  42. Морамарко М. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Moram/13.php Масонство в прошлом и настоящем]. — С. 273—274.
  43. Dutta, Robinson, 1995, pp. 303, 309.
  44. 1 2 Dutta, Robinson, 1995, p. 317.
  45. Dutta, Robinson, 1995, pp. 312—313.
  46. Dutta, Robinson, 1995, pp. 335—338, 342.
  47. [www.gutenberg.org/etext/2502 Chitra]. Gutenberg.org (1 февраля 2001). Проверено 20 марта 2010. [www.webcitation.org/60pvoO7Gh Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  48. [banglapedia.search.com.bd/HT/T_0020.htm Tagore, Rabindranath], Asiatic Society of Bangladesh, <banglapedia.search.com.bd/HT/T_0020.htm>. Проверено 13 августа 2009. 
  49. Dutta, Robinson, 1995, p. 338.
  50. "Recitation of Tagore's poetry of death", Hindustan Times (Indo-Asian News Service), 2005 
  51. Dutta, Robinson, 1995, pp. 363, 367.
  52. "[www.thedailystar.net/newDesign/news-details.php?nid=100259 68th Death Anniversary of Rabindranath Tagore]", The Daily Star (Bangladesh) (Dhaka), 7 August 2009, <www.thedailystar.net/newDesign/news-details.php?nid=100259>. Проверено 13 августа 2009. 
  53. Тагор (собр. соч.), 1961, с. 59—60.
  54. Dutta, Robinson, 1995, pp. 374—376.
  55. Dutta, Robinson, 1995, pp. 178—179.
  56. 1 2 [tagore.business.uiuc.edu/history.html History of the Tagore Festival], University of Illinois at Urbana-Champaign: College of Business, <tagore.business.uiuc.edu/history.html>. Проверено 29 ноября 2009. 
  57. Chakravarty, 1966, p. 1—2.
  58. Dutta, Robinson, 1995, p. 206.
  59. Hogan, PC & Pandit, L (2003), Rabindranath Tagore: Universality and Tradition, Fairleigh Dickinson University Press, сс. 56–58, ISBN 0-8386-3980-1 
  60. Chakravarty, 1966, p. 182.
  61. Dutta, Robinson, 1995, p. 253.
  62. Dutta, Robinson, 1995, p. 256.
  63. Dutta, Robinson, 1995, p. 267.
  64. Dutta, Robinson, 1995, pp. 270—271.
  65. Chakravarty, 1966, p. 1.
  66. Dutta, Robinson, 1995, pp. 289—292.
  67. Dutta, Robinson, 1995, pp. 303—304.
  68. Dutta, Robinson, 1995, pp. 292—293.
  69. Chakravarty, 1966, p. 2.
  70. Dutta, Robinson, 1995, p. 315.
  71. [www.sawf.org/newedit/edit03192001/musicarts.asp Tagore and Einstein — A Conversation] (англ.). South Asian Woman Forum. — Беседа Тагора и Эйнштейна с предисловием Раджана Паррикара. Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvogaFu Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  72. Chakravarty, 1966, pp. 99—103.
  73. 1 2 Dyson, K. K. (15 July 2001), "[www.parabaas.com/rabindranath/articles/pKetaki2.html Rabindranath Tagore and his World of Colours]", Parabaas, <www.parabaas.com/rabindranath/articles/pKetaki2.html>. Проверено 26 ноября 2009. 
  74. Vani Doraisamy. [www.hindu.com/mag/2006/03/19/stories/2006031900120400.htm India beats: A Song for the Nation]. Chennai, India: The Hindu (March 19, 2006). Проверено 25 июля 2007. [www.webcitation.org/60pvovXdB Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  75. Ratnottama Sengupta. [articles.timesofindia.indiatimes.com/2011-03-06/kolkata/28659623_1_tagore-paintings-rabindranath-tagore-santiniketan How the Tagore paintings reached Govt Art College] (англ.). The Times of India, Kolkata (Mar 6, 2011). Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvpA04N Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  76. Basanta Koomar Roy. Rabindranath Tagore, the man and his poetry. — Folcroft Library Editions, 1977. — P. 201. — 223 p. — ISBN 978-0841473300.
  77. Rabindranath Tagore. The lover of God = Bhānusiṃha Ṭhākurer padābalī / Transl. by T. Stewart and C. Twichell. — Copper Canyon Press, 2003. — P. 94. — 121 p. — ISBN 9781556591969.
  78. Hugh B. Urban. Songs of Ecstasy: Tantric and Devotional Songs from Colonial Bengal. — Oxford University Press, 2001. — P. 18. — 200 p. — ISBN 978-0195139013.
  79. Hugh B. Urban. Songs of Ecstasy: Tantric and Devotional Songs from Colonial Bengal. — Oxford University Press, 2001. — P. 6—7, 16. — 200 p. — ISBN 978-0195139013.
  80. Rabindranath Tagore. The lover of God = Bhānusiṃha Ṭhākurer padābalī / Transl. by T. Stewart and C. Twichell. — Copper Canyon Press, 2003. — P. 7, 95. — 121 p. — ISBN 9781556591969.
  81. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 281. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  82. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 192. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  83. Rabindranath Tagore. The lover of God = Bhānusiṃha Ṭhākurer padābalī / Transl. by T. Stewart and C. Twichell. — Copper Canyon Press, 2003. — P. 95—96. — 121 p. — ISBN 9781556591969.
  84. [catalogue.nla.gov.au/Record/2849668 Do not go, my love] (англ.). National Library of Australia. Проверено 18 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvpoum5 Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  85. Jonathan Harvey. [www.vivosvoco.com/pdfs/list_of_works_77_to_present.pdf Works published after 1977] (англ.). Jonathan Harvey's site Vivosvoco. Проверено 18 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvrA0R1 Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  86. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 192—194. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  87. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 154—155. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  88. Mukherjee M. [www.parabaas.com/rabindranath/articles/brMeenakshi.html Yogayog (Nexus) by Rabindranath Tagore: A Book Review] (25 March 2004). Проверено 13 августа 2009. [www.webcitation.org/60pvrN9kz Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  89. Tagore R. Rabindranath Tagore: An Anthology / Ed. by K. Dutta and A. Robinson. — St Martins Pr, 1997. — P. 94. — 416 p. — ISBN 0312169736.
  90. Anirban Dasgupta. [www.parabaas.com/rabindranath/articles/pAnirban1.html Rabindra-Sangeet as a Resource for Indian Classical Bandishes] (англ.). July 15, 2001. Проверено 29 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvrcVJX Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  91. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 222. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  92. 1 2 3 4 Amrit Sen. «[rupkatha.com/V2/n1/rabindranathtagorepaintings.pdf „Beyond Borders“: Rabindranath Tagore’s Paintings and Visva-Bharati]». Rupkatha 2 (1): 34—43.
  93. [www.isical.ac.in/old/guptanivas.html Gupta Nivas] (англ.). Indian Statistical Institute. — Фотографии и история пребывания Р. Тагора, его дочери Миры и четы Махаланобисов в Гупта Нивас. Проверено 9 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvrmwgI Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  94. [n-t.ru/nl/lt/tagore.htm Тагор (Tagore), Рабиндранат]. Электронная библиотека «Наука и техника». Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvsMbMS Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  95. [www.indiaclub.com/Shop/AuthorSelect.asp?Author=Krishna+Kripalani Krishna Kripalani] (англ.). Inida Club. — Краткая биография Кришны Крипалани. Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvslJTM Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  96. Chakrabarti, I (15 July 2001), "[www.parabaas.com/rabindranath/articles/pIndrani1.html A People's Poet or a Literary Deity]", Parabaas, <www.parabaas.com/rabindranath/articles/pIndrani1.html>. Проверено 13 августа 2009. 
  97. 1 2 Hatcher, BA (15 July 2001), "[www.parabaas.com/rabindranath/articles/pBrian1.html Aji Hote Satabarsha Pare: What Tagore Says To Us A Century Later]", Parabaas, <www.parabaas.com/rabindranath/articles/pBrian1.html>. Проверено 13 августа 2009. 
  98. Kämpchen, M (25 July 2003), "[www.parabaas.com/rabindranath/articles/pMartin1.html Rabindranath Tagore In Germany]", Parabaas, <www.parabaas.com/rabindranath/articles/pMartin1.html>. Проверено 13 августа 2009. 
  99. Farrell, G (1999), Indian Music and the West (3 ed.), Clarendon Paperbacks Series, Oxford University Press, с. 162, ISBN 0-1981-6717-2 
  100. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 202. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  101. Cameron, R (31 March 2006), "[www.radio.cz/en/article/77431 Exhibition of Bengali film posters opens in Prague]", Radio Prague, <www.radio.cz/en/article/77431>. Проверено 13 августа 2009. 
  102. Sen, A (2006), The Argumentative Indian: Writings on Indian History, Culture, and Identity, Picador, с. 90, ISBN 0-3124-2602-X 
  103. Kinzer, S (5 November 2006), "[www.nytimes.com/2006/11/06/world/europe/06iht-web.1106ecevit.3406951.html Bülent Ecevit, who turned Turkey toward the West, dies]", The New York Times, <www.nytimes.com/2006/11/06/world/europe/06iht-web.1106ecevit.3406951.html>. Проверено 13 августа 2009. 
  104. 1 2 3 Amartya Sen. [www.countercurrents.org/culture-sen281003.htm Tagore And His India] (англ.). Counter Currents. Проверено 18 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvt2Lnk Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  105. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 214. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  106. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 297. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  107. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 214—215. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  108. Kundu, K (2009-05-07), "[www.parabaas.com/rabindranath/articles/pKalyan.html Mussolini and Tagore]", Parabaas, <www.parabaas.com/rabindranath/articles/pKalyan.html>. Проверено 26 ноября 2009. 
  109. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 273. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  110. Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 254—255. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  111. [photojournal.jpl.nasa.gov/catalog/PIA11365 PIA11365: Exposing Mercury’s Colors] (англ.). NASA (14 October 2008). — Две фотогарфии кратера Тхакур, названного в честь Рабиндраната Тагора. Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvtcoun Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

Литература

На русском языке
  • Бродов В. В. Рабиндранат Тагор // Вопросы философии. — 1961. — № 5.</span>
  • Ивбулис В. Я. Литературно-худдожественное творчество Рабиндраната Тагора: (проблема метода). — Рига: Зинатне, 1981. — 389 с. — 2000 экз.
  • Крипалани К. Рабиндранат Тагор / Пер. с англ. Л. Н. Асанова, науч. ред. И. Д. Серебряков. — М.: Молодая гвардия, 1983. — 287 с. — (Жизнь замечательных людей. Серия биографий.). — 100 000 экз.
  • Рабиндранат Тагор — друг Советского Союза: 100 лет со дня рождения. 1861—1961. Сборник документов и материалов / Отв. ред. В. А. Вдовин, Л. С. Гамаюнов. — М.: Издательство восточной литературы, 1961. — 207 с.
  • Рабиндранат Тагор: Жизнь и творчество : [сб.] / Отв. ред. Е. П. Челышев, Н. Д. Гаврюшина. — М.: Наука (ГРВЛ), 1986. — 216 с. — 13 000 экз.
  • Рабиндранат Тагор: К столетию со дня рождения (1861—1961) : Сборник статей / Отв. ред. Н. М. Гольдберг, Ш. Чаттерджи, Е. П. Челышев. — М.: Издательство восточной литературы, 1961. — 364 с.
  • Энгельгардт Э. Рабиндранат Тагор как человек, поэт и мыслитель / Сокр. пер. с нем. А. С. Полоцкой; ред. А. Г. Горнфельд. — Л.: Книгоиздательство «Сеятель», 1924. — 150 с.
На других языках
  • Rabindranath Tagore. A Tagore reader / Ed. by Amiya Chandra Chakravarty. — Beacon Press, 1966. — 411 p. — (UNESCO collection of representative works: Indian series, Unesco). — ISBN 9780807059715.
  • Dutta K., Robinson A. Rabindranath Tagore: The myriad-minded man. — 1st U.S. Edition. — London: Bloomsbury, 1995. — P. 37. — 608 p. — ISBN 0747520046.
  • Tagore R. Rabindranath Tagore: An Anthology / Ed. by K. Dutta and A. Robinson. — St Martins Pr, 1997. — 416 p. — ISBN 0312169736.
  • Rabindranath Tagore. The lover of God = Bhānusiṃha Ṭhākurer padābalī / Transl. by T. Stewart and C. Twichell. — Copper Canyon Press, 2003. — 121 p. — ISBN 9781556591969.
  • Scott J., Tagore R. Bengali Flower: 50 Selected Poems from India and Bangladesh, Rabindranath Tagore. — CreateSpace, 2009. — P. 10. — 144 p. — ISBN 1-4486-3931-X.
  • Thompson E. Rabindranath Tagore — Poet and Dramatist. — Pierides Press, 2007 (first in 1926). — 352 p. — ISBN 978-1406789270.

Ссылки

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

Творчество

  • Wikilivres — Переводы Тагора на русский, английский и французский языки в Wikilivres.
  • [stihipoeta.ru/poety-serebryanogo-veka/tagor-rabindranat/ Рабиндрат Тагор стихи], переведенные на русский язык — [stihipoeta.ru/ Стихи Поэта. Ру]
  • [www.litera.ru/stixiya/authors/tagor.html Рабиндранат Тагор] (рус.). litera.ru. — Стихи. Проверено 26 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvtxS3Y Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • [tagoreweb.in/ The Complete Works of Rabindranath Tagore] (бенг.). — Произведения Рабиндраната Тагора на английском и бенгальском языках. Проверено 26 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvuA5v6 Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • [terebess.hu/english/tagore5.html Fireflies by Rabindranath Tagore] (англ.). Terebess Asia Online. — Оригинал и английский перевод хайку Тагора, начатого в Японии и завершенного в Венгрии. Проверено 29 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvuXpS9 Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • [www.gutenberg.org/author/Rabindranath_Tagore Rabindranate Tagore] (англ.). Project Gutenberg. — Проза, поэзия и пьесы Тагора. Проверено 29 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvv3sHR Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

Отзывы современников

  • [www.omkara.ru/library/tagore Беседы Эйнштейна и Рабиндраната Тагора] (рус.). Omkara.ru. — 14 июля и 19 августа 1930 года. Проверено 26 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvvHvFF Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • Николай Рерих. [roerih.ru/kostushina48.php Глава четвертая. Сеятели] (рус.). Зажигайте сердца. roerih.ru. — Николай Рерих о Толстом и Тагоре. Проверено 26 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvve529 Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • Уильям Балер Йейтс. [www.darial-online.ru/2009_6/yaets.shtml Из письма У. Ротенстайну по поводу перевода сборника стихов Рабиндраната Тагора]. Литературный журнал «Дарьял». Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvw7ZGW Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

Другое

  • Ниланджан Банерджи. [indonet.ru/ip/Tagor-Gitandzhali-i-Nobelevska Тагор, Гитанджали и Нобелевская премия] (рус.). Индия по-русски, по мат. жур. «Индия Перспективы». — Предыстория вручения Тагору Нобелевской премии. Проверено 28 марта 2011.
  • [uqconnect.net/~zzhsoszy/ips/misc/tagore.html Tagore (Family)] (англ.). Genealogical Gleaning. — Родословная семьи Тагоров от прадеда Рабиндраната Тагора до его внуков. Проверено 6 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvxSNUg Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • [tagorelibrary.tripod.com/ Tagore Library] (англ.). Lucknow University. — Страница библиотеки имени Тагора в Университете Лукнау (Уттар-Прадеш, Индия). Проверено 29 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvxlgDi Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].
  • Sugata Bose. [nsc.iseas.edu.sg/documents/conferences/Rabindranath%20Tagore%20and%20Asian%20Universalism.pdf Rabindranath Tagore and Asian Universalism] (англ.). Nalanda Sriwijaya Centre (Institute of Southeast Aisan Studies). Проверено 11 апреля 2011. [www.webcitation.org/60pvyDsts Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Тагор, Рабиндранат

На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.