Таино (группа народов)

Таино (исп. Taíno) — собирательное обозначение ряда аравакских племён, населявших к моменту открытия Америки острова Гаити, Пуэрто-Рико, Куба, Ямайка, Багамские острова и ряд северных Малых Антильских островов до острова Гваделупа на юго-востоке. Среди них различаются классические таино на Гаити (кроме крайнего юго-запада), Пуэрто-Рико и востоке Кубы, западные таино в средней части Кубы, на крайнем юго-западе Гаити, на Ямайке и Багамских островах и восточные таино на северных Малых Антильских островах. Это обозначение было введено в обиход как этноним в XX веке. До этого в ходу были другие этнонимы, такие, как макори, сигуайи, лукайо, сибонеи и др.

История изучения

Открывший страну таино в 1492 году Христофор Колумб сначала полагал, что все жители этих островов говорят на одном и том же языке. Он писал: «На всех этих островах я не замечал большого разнообразия ни в облике людей, ни в их обычаях и языке. Напротив того — все они понимают друг друга…» Позже он сам понял, что это не так. Это известно из следующего исторического факта: Рамон Панэ, живший на острове Гаити в крепости Магдалена в провинции, населённой индейцами макори, получил от Колумба указание отправиться в другую провинцию, к касику Гуарионешу. При этом Колумб якобы сказал Панэ, что язык макори непонятен остальным индейцам острова, в то время как язык касика Гуарионеша понимался «по всей той земле». Так как Панэ знал только язык макори, то он отправился к Гуарионешу с индейцем-макори, знавшим оба местных языка. В работах Лас-Касаса можно найти неоднократные упоминания о трёх языках на Гаити. В его «Истории Индий» при описании первого плавания встречаются этнонимы «макори» и «сигуайи», которые употреблены после описания встречи испанцев с воинственными лучниками на северо-востоке Гаити. Язык этих индейцев отличался от «общего» языка индейцев острова, писал Лас-Касас. Из другой части «Истории» явствует, что были две провинции, называвшиеся Макори: одна — Нижнее Макори, где находилась провинция Магдалена, другая — Верхнее Макори, находившаяся в горах к северу от долины Вега-Реаль. На страницах «Апологетической истории» утверждается, что языки обитателей Верхнего и Нижнего Макори различались между собой и отличались от «общего» языка Гаити. У Лас-Касаса объяснено значение слова «макори» — «странный», «чужой», «варвар». И в самом деле, в аравакских языках частица «ма» означает отсутствие какого-то качества, а слово «кори» (с вариантами «кари», «кери», «хери» и пр.) в некоторых языках южноамериканских индейцев значит «человек, мужчина» (например, кечуа qhari «мужчина, мужской»). В этом случае «макори» действительно должно пониматься как «нечеловек» и «чужой человек». То, что на Гаити отмечено много топонимов и этнонимов «макори», может говорить, видимо, о том, что на острове было несколько групп индейцев, считавших одна другую чужаками. Если они и имели свои собственные названия, то они не сохранились, за исключением, возможно, одного случая — сигуайев.

Если большинство населения Гаити говорило на родственных языках или диалектах, связанных с аравакскими языками Южной Америки, как это было доказано Д. Бринтоном, то язык «немых» индейцев запада острова был совершенно непонятен соседям. Относился ли он к более далёким ветвям аравакской языковой семьи или к иной языковой семье, сказать невозможно, так как в источниках пока не найдено никаких следов словарного фонда этого языка.

Ведущий научный сотрудник сектора Америки Института антропологии и этнографии РАН, специалист по индейцам Антильских островов доктор исторических наук Эдуард Григорьевич Александренков в своей книге «Индейцы Антильских островов до европейского завоевания» отмечает следующее:

«Следует сказать ещё об одном названии индейцев Гаити, широко распространённом в литературе об индейцах Антил. Речь идёт о таинах. В конце XV века слово „таино“ употреблялось индейцами не как этноним, а как социальный термин. Лишь в начале XX столетия и особенно после работ Харрингтона и Ловена таинами стали называть индейцев земледельцев Гаити периода завоевания этого острова испанцами и периода, непосредственно предшествующего завоеванию.»

В 2008 году Э. Г. Александренков дал следующее пояснение относительно термина «таино»:

«Никогда не было индейского народа (или племени, как хотите) таино. Слово распространилось после того, как Свен Ловен назвал им одну из археологических культур на Больших Антилах, последнюю по времени до прихода европейцев. Когда-то это слово услышали испанцы от индейцев, когда те говорили „мы — хорошие“, в отличие, вероятно, от „плохих“-карибов, соседей с востока.»

Что касается Кубы, то уже после первого плавания Колумба вдоль южного берега острова стало известно, что в центральной и восточной областях живут индейцы, понимающие язык индейцев Багамских островов, а на западе говорят на непонятном для багамцев языке. Позже в источниках появляются названия групп коренного населения, обособленных по каким-либо признакам. Одно из них, гуанахатабибе или гуанахакабеи, можно отнести к той части Кубы, где обитали индейцы, речь которых не смог понять переводчик Колумба с Багам. Эта группа выделялась не только языком, но и образом жизни. В отличие от земледельцев центральных и восточных областей гуанахатабеи (как их сейчас называют учёные) жили только охотой и рыболовством и не строили хижин. Гуанахатабеи были представителями первой волны заселения Больших Антил, которых таино оттеснили на крайний запад Кубы, и к таино их не относят. По описаниям, гуанахатабеи Кубы очень напоминают «немых» индейцев запада Гаити, однако ныне запад Гаити включается в ареал расселения западных таино (см. выше). Кроме этих индейцев на Кубе называются сибонеи — жители средней части острова, также не относимые к таино, — и «индейцы садов» («Садами короля» и «Садами королевы» именовались два архипелага небольших островов — кайо — вблизи северного и южного берегов Кубы; в некоторых источниках эти группы называются кайо). В «Истории Индий» Лас-Касас говорит, кроме того, об индейцах, переселившихся на Кубу с Гаити.

Ранее считалось, что мореплаватели таи́но родственны аравакам Южной Америки. Последние открытия свидетельствуют скорее о более вероятном происхождении та́ино от андских племён, в частности от колья. Их язык относится к майпурским языкам, распространённым в Южной Америке и в Карибском море, входящим в состав аравакской языковой семьи. Багамские таино назывались юкайцами, или лукайо (тогда Багамы были известны под именем Лукайских островов).

Некоторые исследователи проводят различие между нео-таино Кубы, лукайо Багамских островов, Ямайки и в меньшей степени Гаити и кискейя (Quisqueya) (примерно территория Доминиканской Республики) и истинными таино Борикена (Boriquen) (Пуэрто-Рико). Они считают такое различение важным, поскольку нео-таино характеризуются бо́льшим культурным разнообразием и более значительной социальной и этнической неоднородностью по сравнению с первоначальными таино.

Во время прибытия Колумба в 1492 году на территории Эспаньолы было пять «королевств» или территорий, во главе каждой из которых стоял касик (вождь), которому платилась дань. Во время испанских завоеваний крупнейшие населённые пункты таино насчитывали до 3 тысяч человек и более.

Исторически таино были соседями и соперниками караибов, другой группы племён, ведущих своё происхождение из Южной Америки, которые в основном населяли Малые Антильские острова. Отношениям между этими двумя группами посвящено много исследований.

Утверждается, что таино вымерли в XVII веке от завезённых болезней и последствий принудительного включения в плантационную экономику, которую внедрила Испания в своих карибских колониях с последующим ввозом рабов из Африки. Однако основной причиной исчезновения этой культуры было физическое уничтожение индейцев испанцами. Утверждается, что имела место значительная метисация, а также что несколько индейских селений сохранились до XIX века на Кубе. Испанцы, которые первыми высадились на Багамских островах, Кубе и Эспаньоле в 1492 году, а затем на Пуэрто-Рико, не привезли с собой женщин. Они вступали в гражданский брак с женщинами таино. От этих браков рождались дети-метисы.

Происхождение

Существует точка зрения, что таи́но попали на Карибские острова через Гайану и Венесуэлу на Тринидад, впоследствии распространившись на север и запад по всем Антильским островам около 1000 года до н. э., после миграции сибонеев. Однако последние открытия показали, что более точной гипотезой является их близость к древнему племени колья в Андах. Таи́но активно торговали с другими племенами Флориды и Центральной Америки, где у них иногда размещались форпосты, хотя постоянных поселений не было. Караибы последовали за таи́но на Антильские острова ок. 1000 года н. э., где они вытеснили и ассимилировали игнери, аравакский этнос Малых Антильских островов. Они так и не смогли закрепиться на Больших Антильских островах или на самом севере Малых Антильских островов.

Караибы ведут своё происхождение от населения южно-американского континента. Караибов иногда относят к аравакам, хотя языковое сходство могло сложиться в течение столетий тесных контактов между этими группами, как до переселения на Карибские острова, так и после этого (см. ниже). В любом случае, между араваками и караибами наблюдается достаточно различий в общественно-политической организации для отнесения их к разным народам.

Терминология

Знакомство европейцев с таи́но происходило поэтапно по мере колонизации ими бассейна Карибского моря. Колумб назвал жителей северных островов таи́но, что по-аравакски значит «дружественный народ» в отличие от враждебно настроенных караибов. Это название охватывало всех островных таино, которые на Малых Антильских островах часто именовались по названию конкретного племени таино.

Другие прибывающие в Южную Америку европейцы назвали тот же этнос араваками по аравакскому слову, обозначающему муку маниока (тапиоки), которая являлась основным продуктом питания этого этноса. Со временем этнос стали называть араваками (англ. Arawak), а язык — аравакским. Позднее выяснилось, что культура и язык, равно как и этническая принадлежность людей, известных как араваки и как таино, были одними и теми же, и зачастую среди них различали материковых таино или материковых араваков, живущих в Гайане и в Венесуэле, островных таино или островных араваков, населяющих Наветренные острова и просто таино, живущих на Больших Антильских островах и на Подветренных островах.

Длительное время путешественники, историки, лингвисты, антропологи использовали эти термины вперемешку. Словом таино порой обозначали только племена Больших Антильских островов, иногда к ним относили ещё племена Багамских островов, иногда — Подветренных островов или их всех вместе взятых, за исключением племён Пуэрто-Рико и Подветренных островов. К островным таино относили обитателей только Наветренных островов, только население северной части Карибского бассейна или жителей всех островов. В настоящее время современные историки, лингвисты и антропологи полагают, что термином «таино» следует обозначать все племена таино/араваков, кроме караибов. Ни антропологи, ни историки не считают караибов тем же этносом, хотя лингвисты по-прежнему спорят о том, не является ли караибский язык аравакским диалектом или креольским языком, или, возможно, отдельным языком, притом что в общении часто используется пиджин аравакский язык.

Культура и образ жизни

Посередине типового поселения таино (юкайе́к) находилась ровная площадка (батей), где проходили общественные мероприятия: игры, празднования и публичные церемонии. Площадку окружали дома. Таино играли в церемониальную игру в мяч под названием «бату». В игре участвовали команды игроков (от 10 до 30 человек в каждой). Мяч изготавливался из литого каучука. Бату также служила для урегулирования конфликтов между общинами.

В обществе таино выделялись четыре основные группы:

1. набория (простые люди)
2. нитаино (младшие вожди)
3. бохики (священнослужители/врачеватели)
4. касики (вожди)

Часто основное население проживало в больших круглых хижинах (бохио), сооружённых из деревянных жердей, плетёных соломенных циновок и пальмовых листьев. В таких хижинах размещалось 10-15 семей. Касики со своими семьями жили в прямоугольных строениях (каней) аналогичной конструкции с деревянным крыльцом. Из мебели в доме находились гамаки из хлопка (хамака), пальмовые маты, деревянные стулья (дуйо) с плетёными сиденьями, помосты, детские колыбели. У некоторых племён таино практиковалась полигамия. У мужчин могло быть 2 или 3 жены, иногда у женщин было 2 или 3 мужа, а касики имели до 30 жён.

Таино в основном занимались земледелием, а также рыболовством и охотой. Распространённой причёской была чёлка спереди и длинные волосы сзади. Иногда они носили золотые украшения, раскрашивали себя, украшали себя раковинами. Иногда мужчины таино носили короткие юбки. Женщины таино носили юбки (нагуа) после замужествa.

Таино говорили на разновидности аравакского языка и использовали такие слова: барбакоа (барбекю), хамака (гамак), каноа (каноэ), табако (табак) и хуракан (ураган), которые вошли в испанский, английский и русский языки.

Питание и сельское хозяйство

Основу питания таино составляли овощи, мясо и рыба. На островах никогда не водилось много крупной дичи, в пищу шла мелкая живность: грызуны, летучие мыши, дождевые черви, черепахи, утки и другие птицы.

Общины таино, обитавшие вдали от берега, больше полагались на сельское хозяйство. Свои урожаи они возделывали на конуко, больших гребнях, которые уплотнялись листьями для предотвращения эрозии и засаживались разными видами растений. Это делалось для получения урожая в любых погодных условиях. Они использовали коа, раннюю разновидность мотыги, изготовляемую целиком из дерева. Одним из основных видов корнеплодных культур, возделываемых таино, был маниок, который они употребляли в пищу в виде лепёшек, похожих на мексиканские плоские маисовые лепёшки-тортильи. Таино также выращивали маис, кабачки, бобовые, капсикум, батат, ямс, арахис и табак.

Технологии

Таино широко применяли хлопок, пеньку и пальму для изготовления рыболовных сетей и верёвок. Их выдолбленные каноэ (каноа) имели разные размеры, и могли перевозить от 2 до 150 человек. Каноа среднего размера выдерживало около 15 — 20 человек. Таино пользовались луками и стрелами и иногда намазывали наконечники стрел разного вида ядами. Для рыбной ловли они применяли копья. В военных целях они применяли деревянные боевые дубинки (палицы), которые у них назывались «макана» (macana), были около трёх сантиметров толщиной и напоминали cocomacaque.

Религия

Таино почитали все формы жизни и признавали важность благодарения, а также почитания предков и духов, которых они называли семи или земи. Сохранилось множество каменных изображений семи. Некоторые сталагмиты в дондонских пещерах обтёсаны в виде семи. Семи иногда имели облик жаб, черепах, змей, кайманов, а также различных абстрактных и человекоподобных лиц.

Некоторые из вырезанных семи включают небольшой столик или поднос, на который, как полагают, помещалась галлюциногенная смесь, так называемая кохоба, приготовляемая из бобов одного из видов дерева Анаденантера (Anadenanthera). Такие подносы были найдены вместе с украшенными орнаментом трубками для вдыхания через нос.

Во время некоторых обрядов таино вызывали рвоту с помощью глотательной палочки. Это делалось с целью очистки тела от нечистот, как буквального физического, так и символического духовного очищения. После ритуала поднесения хлеба вначале духам семи, затем касику, а затем и простым членам общины исполнялась эпическая песнь селения под аккомпанемент мараки и других музыкальных инструментов.

Устная традиция таино объясняет как солнце и луна вышли из пещер. В другой легенде повествуется, что люди когда-то жили в пещерах и выходили из них только по ночам, поскольку считалось, что Солнце их изменит. Происхождение океанов описывается в легенде о гигантском наводнении, которое случилось, когда отец убил своего сына (который собирался убить отца), а затем сложил его кости в бутыль из тыквы или калабаш. Тогда кости превратились в рыбу, бутыль сломалась и из неё излились все воды мира.

Высшее божество называлось «юкаху́» (Yucahú), что означает «белая юка» или «дух юки», так как юка служила основным источником пищи для таино, и в этом качестве почиталась.

Таино Кискейи (Доминиканская Республика) называли его «Юкаху́ Багуа Маороко́ти», что означает «Белый Юка, великий и могучий как море и горы». «Юкаху» также был невидимым духом неба, матерью которого была «Атабей» (Atabey), матерь богов и дух воды. Среди других имён этой богини — «Гуабансекс» (Guabancex), «Атабей» (Atabei), «Атабейра» (Atabeyra), «Атабекс» (Atabex) и «Гуимазоа» (Guimazoa). «Хурака́н» (Juracán) был злым божеством штормов, хотя некоторые историки утверждают, что это всего лишь слово на языке таино, обозначающее «шторм», а на самом деле богиней штормов была «Гуабансекс». Некоторые антропологи утверждают^[кто?], что некоторые или даже все из ритуалов петво вуду (Petwo Voodoo) могут восходить к религии таино.

Колумб и таино

Христофор Колумб со своим экипажем, высадившиеся на Багамах 12 октября 1492 года, стали первыми европейцами, увидевшими народ таино. Именно Колумб назвал таино «индейцами», дав им название, которое со временем охватило все коренные народы западного полушария.

Идут дискуссии о численности таино, населявших Гаити, когда там высадился Колумб в 1492 году. Католический священник и историк того времени Бартоломе де Лас Касас писал (1561) в своей многотомной «Истории Индий»:

«На этом острове жило 60 тысяч человек, [когда я прибыл в 1508 году], включая индейцев; таким образом с 1494 по 1508 год более трёх миллионов человек погибло от войны, рабства и рудников. Кто в будущих поколениях поверит этому?»

Сегодня ряд историков^[кто?] предполагает, что цифры Лас Касаса в отношении численности населения таино до появления европейцев преувеличены, и что более вероятной представляется цифра, близкая к одному миллиону. Оценки численности таино сильно различаются, от нескольких сотен тысяч до 8 миллионов человек. У них не было иммунитета от болезней европейцев, особенно от оспы, но многие из них были сведены в могилу непосильным трудом на рудниках и на полях, умерщвлены при жестоком подавлении восстаний или покончили с собой, чтобы спастись от своих новых жестоких хозяев. По мнению некоторых^{[каких?]} учёных, численность населения на Эспаньоле резко сократилась до 60 тысяч, а к 1531 году — до 3 тысяч.

Во время второго путешествия Колумба он начал требовать от таино на Гаити уплаты дани. Каждый взрослый таино старше 14 лет должен был отдать определённое количество золота. На раннем этапе конкисты в случае неуплаты дани ему либо причиняли увечье, либо казнили его. Позднее, опасаясь потерять рабочую силу, им приказали сдавать по 11 кг хлопка. Это опасение также привело к требованию отработки, называемой «encomienda». В рамках этой системы таино должны были работать на испанца-владельца земли большую часть года, что оставляло им мало времени на занятие делами своей общины.

Сопротивление колонизации

Первое вооружённое столкновение между европейцами и индейцами произошло 13 января 1493 года, когда люди Колумба хотели силой забрать с собой в Испанию в качестве трофеев нескольких сигуайев и их луки. Сигуайи кинулись на испанцев, и последние пустили в ход мечи и арбалеты и убили одного индейца и ранили в грудь другого.

В том же 1493 году, после отбытия Колумба, оставившего на северо-западном берегу острова Гаити форт Навидад (название, означающее «Рождество», было дано первой европейской колонии в Америке потому, что форт был основан 25 декабря 1492 года) с 39 вооружёнными испанцами, индейцы уничтожили форт и почти всех его защитников, а те из испанцев, кто избежал смерти от рук аборигенов, предпочли броситься в море и погибнуть в его пучине. По возвращении Колумба дружественный ему вождь провинции Марьен Гуаканагари рассказал ему, что форт уничтожили вождь провинции Магуана Каонабо и вождь провинции Сибао Маябанеш, потому что испанцы чинили насилие в отношении индейских женщин.

Наследие таино в наши дни

Многие люди всё ещё заявляют о том, что являются потомками таино, особенно среди пуэрториканцев, как на самом острове, так и в материковой части США. Люди, заявляющие, что они являются потомками таино, активно пытаются добиться признания своего племени. Не так давно в этих целях был создан ряд организаций таино, таких, как «Объединённая конфедерация таино» (United Confederation of Taíno People) и «Племя хатибонику-таино из Борикена (Пуэрто-Рико)» (The Jatibonicù Taíno Tribal Nation of Boriken (Puerto Rico)). То, что некоторые считают движением за возрождение таино, можно рассматривать как неотъемлемую часть более широкого процесса возрождения национального самосознания и организации карибского коренного населения.

Также на Кубе, в восточных провинциях, более 1 тыс. человек сохранили до сегодняшнего дня физические признаки и элементы культуры своих предков таино.

В 1979 году испаноязычное студенческое общество «Лямбда Сигма Ипсилон» (Lambda Sigma Upsilon, Latino Fraternity, Incorporated) сделало индейцев таино своим культурным символом.

См. также

• Индейцы
• Геноцид индейцев

Литература

• Александренков Э. Г. «Индейцы Антильских островов до европейского завоевания». — М: «Наука», 1976. (232 с.)
• «Путешествия Христофора Колумба». — М., 1952.
• Primer viaje de Cristóbal Colón. Según su diario de a bordo. Recogido y transcrito por Fray Bartolomé de las Casas. — Barcelona: Editorial Ramón Sopena, S. A., 1972. (XVI, 193 p.)
• Felipe de Jesús Pérez Cruz. Los primeros rebeldes de América. — La Habana: Editorial Gente Nueva, 1988. (114 p.)
• Guitar, Lynne. 2000. «Criollos: The Birth of a Dynamic New Indo — Afro — European People and Culture on Hispaniola.» KACIKE: The Journal of Caribbean Amerindian History and Anthropology, 1(1): 1-17 www.kacike.org/LynneGuitar.html
• United Confederation of Taino People www.uctp.org/
• [www.hartford-hwp.com/Taino/jatibonuco.html The Jatibonicù Taino Tribal Band of New Jersey] (A Tribal Government Affairs website)
• [www.taino-tribe.org/index.html The Jatibonicù Taino Tribal Nation of Boriken] (Puerto Rico Tribal Government website)
• Indigenous Resurgence in the Contemporary Caribbean: Amerindian Survival and Revival. Edited by Maximilian C. Forte. New York: Peter Lang Publishing, 2006. www.centrelink.org/resurgence/index.html
• DeRLAS. [www.udel.edu/LASP/Vol1-2MartinezC.html Some important research contributions of Genetics to the study of Population History and Anthropology in Puerto Rico]. Newark, Delaware: Delaware Review of Latin American Studies. August 15, 2000.
• The Role of Cohoba in Taino Shamanism Constantino M. Torres in Eleusis No. 1 (1998)
• Shamanic Inebriants in South American Archaeology: Recent lnvestigations Constantino M. Torres in Eleusis No. 5 (2001)

Ссылки

• [www.domrep.ru/history/ Доминиканская Республика] — История Таино на острове Эспаньола
• [pem.org/island/ Island Thresholds], интерактивная страница Музея Пибоди в Эссексе, демонстрирующая самобытные работы карибских художников.
• [www.flickr.com/photos/dejeuxx/7126621147/in/photostream/] — сайт с петроглифами племени Таино.

Отрывок, характеризующий Таино (группа народов)

Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.