Тайфер, Жермен

Жермен Тайфер
Жермен Тайефер и певец Марио Акуар
Основная информация
Имя при рождении	Марсель Тайфес
Дата рождения	19 апреля 1892(1892-04-19)
Место рождения	Сен-Мор-де-Фоссе (департамент Валь-де-Марн, Франция)
Дата смерти	7 ноября 1983(1983-11-07) (91 год)
Место смерти	Париж
Страна	Франция
Профессии	пианистка, композитор

Жермен Тайфер (фр. Germaine Tailleferre, настоящее имя Марсель Тайфес, фр. Marcelle Taillefesse; 19 апреля 1892 — 7 ноября 1983) — французская пианистка и композитор, единственна женщина – член группы композиторов, известных как «Шестерка».

Преамбула

«Мари Лоренсен для слуха» так Жан Кокто говорил о Жермене Тайефер, единственной женщине знаменитой шестёрки, наряду с Жоржем Ориком, Луи Дюрей, Артюром Онеггером, Дариусом Мийо и Франсисом Пуленком. Долгое время считалось, что творчесво Тайефер может быть сведено к серии очаровательных работ для фортепиано, написанных в межвоенный период, и что её карьера композитора закончилась после Второй мировой войны. Стали забывать, что кроме этих небольших пьес, она сочинила камерную музыку, два фортепианных концерта, три этюда для фортепиано с оркестром, скрипичный концерт,  «Кончерто Гроссо» («Concerto Grosso») для двух фортепиано, восьми солистов, квартета саксофонистов и оркестра, четыре балета, оперы, две оперетты, помимо многих других работ для небольших ансамблей или полного оркестра. Наиболее важные сочинения написаны между 1945 годом и до конца её жизни, 1983 годом. До недавнего времени, огромная часть её произведений оставались неопубликованными. Например, Концерт для двух гитар и оркестра, найденный и записанный только в 2004 году Крисом Билобрам и Кристиной Альтман в Германии. Только в последнее время, мы смогли измерить объем её работы и место, которое она занимает в французской музыке ХХ века.

Биография

Жермен Тайефер (Germaine Tailleferre) родилась 19 апреля 1892 года  в одном из самых отдаленных юго-восточных поместий Парижа Парк-Сен- Мор (Saint-Maur-des-Fossés) под именем Марсель Тайфес (Marcelle Taillefesse).  Её мать, Мари-Дезире, (в замужестве Тайфес) была вынуждена по воле отца разорвать помолвку, чтобы выйти замуж за молодого Артура Тайефес (Arthur Taillefesse). Отец выбрал его по той простой причине, что у них была одна и та же фамилия. Это брак по договоренности был самым несчастным, и единственной радостью Мари-Дезире были её дети.

Молодая Жермен начала учиться игре на фортепиано с матерью в очень раннем возрасте и сразу стала сочинять короткие произведения.  Несмотря на противодействие отца, она поступила в Парижскую консерваторию по классу фортепиано и теории музыки и вскоре выиграла свой первый приз по теории музыки. В консерватории она занимается у Ж. Коссада (контрапункт), Г. Форе и Ш. Видора (композиция). Её первый успех произвел впечатление на отца, и он разрешает ей продолжать учебу, но отказываясь при этом её финансировать. Рост самосознания, в сочетании с местью, заставляет Жермен изменить свою фамилию Тейфесс на Тайефер (Tailleferre).

В 1912 году, в Парижской консерватории, Тайефер знакомится с Дариюсом Мийо, Жоржем Ориком и Артюром Онеггером, начает бывать в художественных кругах вместе с Г. Аполлинером, М. Лорансен, П. Фором, Ф. Леже, скульптором Эммануилом Центором, который впоследствии женился на Жанне, сестре Жермен. В 1913 году, в консерватории, Жермен выигрывает первые премии в конкурсах по контрапункту и гармонии, а в 1915 году по фуге. Также в консерватории, она познакомился и подружился с арфисткой Кэролайн Луиджи-Тардье, дочерью композитора и дирижера Александра Луиджи, который был тогда помощником Альфонса Хасельмана, учителя арфы. Для неё Тайефер написала «Маленькую книгу для арфы для Мадам Тардье» (1913-1917), которая представляла собой сборник из 18 небольших музыкальных пьес.

В 1917 году с помощью своих новых друзей, Тайефер вскоре знакомится с художниками  П. Пикассо и А. Модильяни, жившими на Монмартре и Монпарнасе. В студии одного из этих друзей, 15 января 1918 года состоялся первый концерт «Новая молодежь» («Nouveaux Jeunes»), в котором принимали участие Франсис Пуленк и Луи Дюрей. В программе концерта были также произведения Тайефер «Подвижные игры» (Jeux de plein air) и Сонатина для струнного квартета (Sonatine pour quatuor à cordes), который стал впоследствии Струнным квартетом (Quatuor à cordes).

Музыкальный критик Анри Колле создал концепцию «группы Шести» в память о русской «Пятерке». Публикация манифеста Жана Кокто и статьи Анри Колле, опубликованных в 1920 году в СМИ, привели к мгновенной славе для знаменитой «Шестерки», в которой Жермен была единственной женщиной – полноправным членом. Хотя деятельность группы продолжалась недолго, но они остаются друзьями до конца своих дней. Слух, что Дюрей спровоцировал конец группы, отказавшись участвовать в работе над балетом-пантомимой «Новобрачные на Эйфелевой башне» (Mariés de la tour Eiffel) в 1921 году является не точным. Это произведение первоначально должно было быть написано Ориком, который обратил внимание на то, что не успевает выполнить заказ. Тогда он обратился к своим друзьям, которые помогли ему закончить работу. Но Дюрей, по причине отсутствия в то время в Париже, не участвовал в проекте. Для этого балета Тайефер написала «Кадриль» и «Вальс телеграмм». Члены «Шестёрки» сохранили её дух, и даже через двадцать лет после смерти первого из них, они продолжали встречаться, оставаясь друзьями.

Первая соната для скрипки и фортепиано (Première Sonate pour violon et piano) Тайефер была написана для известного скрипача и друга Жака Тибо. Она была впервые исполнена  в Париже в 1922 году самим Тибо и Альфредом Корто. В 1923 году шведский балет поставил на эту музыку неоклассический балет «Продавец птиц» (Le Marchand d'oiseaux). Княгиня де Полиньяк заказала Тайефер фортепианный концерт (Concerto pour piano) в том же стиле, что и «Продавец птиц». Его успешно исполнил Альфред Корто в 1925 году в Филадельфии.

Именно в это время, Тайефер проводит много времени с Морисом Равелем в его доме в  Монфор Ламори. Они познакомились в Сен Жан де Луц рядом с Беариццем в 1919-1920 гг. Равель, который фокусирует своё внимание на молодом композиторе, давал советы и рекомендации по оркестровке материала, а также предложил ей готовиться к конкурсу на Римскую премию. Их регулярные встречи перемежались долгими прогулками по Монфору и часто заканчивались долгими и изнурительными уроками на фортепиано. Эти занятия таинственно прекратились в 1930 году, когда Тайефер отказалась давать объяснения и больше никогда не видела Равеля.

В 1925 году, Тайефер выходит замуж за американского карикатуриста Ральфа Бартона и переезжает в Нью-Йорк на Манхеттен. Она много общается с друзьями своего мужа и особенно с Чарли Чаплином. Именно в этот период она пишет Концертино для арфы (Concertino pour harpe), посвященное мужу. В 1927 году по просьбе Бартона, пара переезжает во Францию, и Тайефер сочиняет музыку для Поля Клоделя к его оде в честь ученого Марселлено Бертело «Под покровительством Афины» (Sous le rempart d'Athènes). Тайефер также создает балет «Новая Кифера» (La Nouvelle Cythère), который был включен в программу Русского балета в 1929 году, но спектакль был отменен из-за внезапной смерти Сергея Дягилева.

В 1929 году, через несколько месяцев после возвращения Ральфа Бартона в Америку, он покончил жизнь самоубийством, и таким образом закончился первый брак Ж. Тайефер. В это время она пишет цикл «Шесть французских песен» (Six chansons françaises) на тексты XV–XVIII веков, где рассказывается о женщинах. Каждая песня посвящена её подруге, и эти мелодии являются одним из немногих примеров феминизма в творчестве Тайефер.

В течение 1931 года главным проектом Тайефер была её комическая опера «Зулейна» (Zoulaina), которая никогда не была поставлена. Рукопись тоже не сохранилась, за исключением знаменитой Увертюры (Ouverture), которая является одним из наиболее популярных произведений композитора. 4 ноября 1931 года на свет появилась единственная дочь Франсуаза, родившаяся от её связи с французским юристом Жаном Ладе, за которого она вышла замуж на следующий год. Но в очередной раз брак становится помехой её композиторской карьере. Новый муж, поддерживает её в музыкальной деятельности не более, чем предыдущий.

Несмотря на это, Тайефер очень продуктивно сочиняет. Она создает Сюиту для камерного оркестра (Suite pour orchestre de chambre), «Дивертисмент в стиле Людовига XV» (Divertissement dans le style de Louis XV), Концерт для скрипки с оркестром (Concerto pour violon), который был утерян в своей первоначальной виде (Вторая Соната для скрипки и фортепиано – это  сокращенная версия концерта), а также Concerto grosso для двух фортепиано, квартет для саксофонов, восьми солистов и оркестра (1934). Она также начинает  писать музыку к кинофильмам. В 1937 году, вместе с Полем Валери Тайефер работает над кантатой «Нарцисс» для сопрано, баритона, женского хора и струнных. В 1937 году в содружестве с композиторами, примкнувшим к антифашистскому Народному фронту, участвовала в создании массового спектакля «Свобода» (по пьесе М. Ростана; для Всемирной выставки в Париже).

В начале 1942 года Тайефер сочиняет Три этюда для фортепиано с оркестром (Trois Études pour piano et orchestre), посвященные Маргарите Лонг и её мужу. Немецкая оккупация подталкивает её с сестрой покинуть Францию. Из оккупированной Франции Тайефер бежит в Испанию, затем Португалию, откуда на катере плывет в США. Годы войны они проведут в Филадельфии, штат Пенсильвания. Тайефер в этот период сочиняет мало, занимаясь в основном своей дочерью. Тем не менее, она создает «Ave Maria»  для голоса a capella, которую исполняют в Суортмор-колледж (Swarthmore College). Сейчас это произведение утеряно.

В 1946 году Тайефер возвращается во Францию и переселяется в Грассе, недалеко от Ниццы. Её отношения с Лаже ухудшились, но пара остается в браке. Её первая значительная работа по возвращении во Францию – это балет «Магия Парижа» (Paris-Magie créé) с Лиз Деларме, который был исполнен в Комик-Опере в 1949 году. Потом появилась комическая опера «Жил был кораблик» на либретто Генри Джонсона: произведение было очень плохо принято публикой и потому не было опубликовано. В это время она сочиняет свой Второй концерт для фортепиано (утерянный позднее), знаменитую Сонату для арфы (Concerto n^o 2 pour piano), Концерт для флейты, фортепиано и оркестра (Concertino pour flûte, piano et orchestre), музыкальную комедию «Ароматы» (Parfums) для баритона, фортепиано и оркестра, написанную для Монте Карло в 1951 году (также утеряна) и балет «Паризиана» (Le Maître) , поставленная в Копенгагене в 1953 году.

В 1955 году Лаже и Тайефер разводятся, в то время как у её дочери Франсуазы рождается дочь Эльвир (внучка Тайефер). В этом же году, Тайефер пишет для французского радио свою серию из четырех небольших комических опер «Стиль галантный или стиль дурной» (Du style galant au style méchant). В последующие годы она создала Концерт «Напрасные слова» (Concerto des vaines paroles) на текст Жана Тардье, который пропадает, за исключением первой части Концертного аллегро (Allegro concertant). В 1957 году, во время недолгого периода экспериментов в додекафонной технике она сочиняет оперу «Маленькая русалочка» (La Petite Sirène), а также Сонату для кларнета соло (Sonate pour clarinette solo) и Токкату для двух фортепиано (Toccata pour deux pianos), фортепианный дуэт «Золото и Фитздаль». Этот период заканчивает её опера «Учитель» (Le Maître) на сюжет Эжена Ионеско.

В течение 1960-х годов она сочиняет много музыки к кинофильмам, а также Концерт для 2-х гитар (Concerto pour deux guitares), «Воспоминания о Рамо» (Hommage à Rameau) для двух фортепиано и двух ударных. С баритоном Бернардом Лефортом (позже директором Парижской оперы), она создала дуэт, чтобы гастролировал по всей Европе. В 1970 году Тайефер становится профессором в Певческой школе, но была вынуждена отказаться из-за отсутствия учеников. Тогда она знакомится с  руководителем оркестра Дезире Дондейеном (Désiré Dondeyne), который предлагает ей написать для оркестра и помогает в реализации некоторых проектов.

В 1976 году (до 84 лет) Тайефер соглашается стать концертмейстером для детей в Эльзасской школе, одной из самых известных частных школ Парижа. Эта должность, которая приносила ей небольшой дополнительной  доход к пенсии, способствует улучшению условий жизни, и она завершает последние произведения, среди которых Соната для двух фортепиано (Sonate pour deux pianos), Серенада ля минор (Sérénade en la mineur) для четырех духовых и фортепиано или клавесина, Концертное аллегро «Пустые слова» (Les Vaines paroles) и Сельская соната (Sonate champêtre) для трех духовых и фортепиано. В течение последнего периода её жизни она в основном писала сочинения в небольших формах из-за проблем с артритом в руках. Её последняя значительная работа, написанная в 89 лет, была сделана по заказу министерства Культуры Франции – это Концерт «Верность» (Concerto de la fidélité) для колоратурного сопрано и оркестром (аранжировка Дондейена). Премьера последнего сочинения состоялась в Парижской Опере за год до её смерти.

Жермен продолжала сочинять вплоть до последних дней. Тайефер умирает 7 ноября 1983 года в Париже. Она похоронена на маленьком кладбище в Куинси-Вуазен, Сена и Марна, Франция.

Ж. Тайефер в отечественном музыкознании

Имя Жермен Тайефер практически не известно в России, а её имя привлекает внимание ученых только в связи с группой «Шести». На данный момент в российском музыкознании есть только две небольшие статьи Т.Буниной и О.Демехиной, посвященные жизни и творчеству Ж. Тайефер.

Основные произведения

Тайефер принадлежат произведения различных жанров; большое место в её творчестве занимают концерты для различных инструментов, а так же сценические произведения (большинство которых из-за слабых либретто и посредственных постановок не имели успеха).

Шесть каталогов, опубликованных работ Тайефер, в настоящее время не сведены воедино. Каталог Жорж Акуар включен в книгу «Жермен Тайфер: Леди Шесть» (Л'Арматтан, 1997) и перечисляет работы, название которых даже не упоминает сама композитор. В следующем списке использует три основных источника:

– каталог работ, представленных с компьютеризированного старого каталога и на бумаге;

– работает идентификация, которую легко проверить: например, опубликованные работы, музыка к кинофильмам, для телевидение и радиовещания, которые включают в себя проверку в архивах INA или BNF;

– каталог, сделанный к 100-летию Ж. Тайефер музыковедом Робертом Орледжем (Muziek & Wetenshap, 1992), с полным и тщательным описанием всех рукописей: местоположение, количество страниц, формат и т.д.

Этот каталог можно считать наиболее удобным для классификации сочинения по дате написания:

1909 : Impromptu pour piano ;

1910 : Premières Prouesses, pour piano à quatre mains ;

1910 : Morceau de lecture pour harpe ;

1912 : Fantaisie sur un thème de G. Cassade, pour quintette avec piano ;

1913 : Berceuse pour violon et piano ;

1913 : Romance pour piano ;

1913-1917 : Le Petit Livre de harpe de Mme Tardieu, écrit pour la harpiste Caroline Luigini-Tardieu ;

1916-1917 : Trio pour piano, violon et violoncelle

1917 : Jeux de plein air, pour deux pianos ou orchestre ;

1917-1919 : Quatuor à cordes ;

1917 : Calme et sans lenteur, pour violon, violoncelle et piano5;

1918 : Image, pour flûte, clavier, piano et cordes ;

1918 : Image, pour piano à quatre mains ;

1919 : Pastorale pour piano ;

1920 : Morceau symphonique, pour piano et orchestre ;

1920 : Très Vite, pour piano ;

1920 : Hommage à Debussy, pour piano ;

1920 : Ballade, pour piano et orchestre ;

1920 : Fandango, pour deux pianos ;

1921 : Les Mariés de la tour Eiffel : Quadrille / Valse des dépêches, pour orchestre ;

1921 : Première sonate pour violon et piano ;

1923 : Le Marchand d'oiseaux, ballet pour orchestre ;

1923 : Concerto no 1 pour piano et orchestre ;

1924 : Adagio, pour violon et piano ;

1925 : Berceuse du petit éléphant, pour voix solo, chœur et cors ;

1925 : Mon cousin de Cayenne, pour ensemble ;

1925 : Ban'da, pour chœur et orchestre ;

1927 : Concertino pour harpe et orchestre ;

1927 : Sous le rempart d'Athènes, pour orchestre ;

1928 : Deux valses pour deux pianos ;

1928 : Pastorale en la bémol, pour piano ;

1928 : Sicilienne, pour piano ;

1928 : Nocturne pour deux barytons et ensemble ;

1929 : La Nouvelle Cythère, pour deux pianos ou orchestre ;

1929 : Six chansons françaises, pour voix et piano ;

1929 : Pastorale en ut, pour piano ;

1929 : Pastorale inca, pour piano ;

1929 : Vocalise-étude, pour soprano et piano ;

1930 : Fleurs de France, pour piano ou orchestre à cordes ;

1931 : Zoulaïna, opéra-comique (d'après un texte de Charles Hirsch) ;

1932 : Ouverture, pour orchestre ;

1934 : Largo, pour violon et piano ;

1934 : La Chasse à l'enfant, pour voix et piano (d'après un texte de Jacques Prévert) ;

1934 : La Chanson de l'éléphant, pour voix et piano ;

1934 : Deux sonnets de Lord Byron, pour soprano et piano (d'après un texte de Lord Byron) ;

1934 : Concerto pour deux pianos, chœur, saxophones et orchestre ;

1935 : Divertissement dans le style Louis XV, pour orchestre ;

1935 : Les Souliers, musique de film ;

1935 : Chanson de Firmin, pour voix et piano (d'après un texte d'Henri Jeanson) ;

1936 : Cadences pour le Concerto pour piano no 22 de Mozart ;

1936 : Cadences pour le Concerto pour piano no 15 de Haydn ;

1936 : Concerto pour violon et orchestre  ;

1937 : Au pavillion d'Alsace, pour piano ;

1937 : Provincia, musique de Ffilm ;

1937 : Symphonie graphique, musique de film ;

1937 : Sur les routes d'acier, musique de film ;

1937 : Terre d'effort et de liberté, musique de film ;

1937 : Ces dames aux chapeaux verts, musique de film ;

1938 : Cantate du Narcisse, pour baryton martin, soprano, chœur, cordes et timbales ;

1938 : Le Petit Chose, musique de film ;

1939 : Prélude et Fugue, pour orgue, avec trompette et trombone, ad lib. ;

1940 : Bretagne, musique de film ;

1941 : Les Deux Timides, musique de film ;

1942 : Trois études pour piano et orchestre ;

1942 : Pastorale pour violon et piano 6 ;

1943 : Deux danses du marin de Bolivar, pour piano ;

1946: Les Confidences d'un microphone pour piano, musique radiophonique ;

1946 : Intermezzo pour deux pianos ;

1946 : Intermezzo pour flûte et piano ;

1946 : Coïncidences, musique de film ;

1948 : Paris-Magie, ballet pour orchestre ou deux pianos ;

1949 : Quadrille, ballet pour orchestre ;

1949 : Paysages de France, suite pour orchestre ;

1949 : Paris sentimental, pour voix et piano (d'après un texte de Marthe Lacloche) ;

1950 : Les Marchés du Sud, musique de film ;

1951 : Deuxième sonate pour violon et piano ;

1951 : Parfums, comédie musicale ;

1951 : Il était un petit navire, opéra-comique (d'après un texte de Henri Jeanson) ;

1951 : Il était un petit navire, suite pour deux pianos ;

1951-1954 : La Bohème éternelle, musique de théâtre ;

1951 (?) : Chant chinois, pour piano ;

1951 : Concerto no 2 pour piano et orchestre ;

1952 : Sarabande de la Guirlande de Campra, pour orchestre ;

1952 : Seule dans la forêt, pour piano ;

1952 : Dans la clairière, pour piano ;

1952 : Concertino pour flûte, piano et orchestre à cordes ;

1952 : Sicilienne pour flûte et deux pianos ;

1952 : Le Roi de la création, musique de film ;

1952 : Valse pour le funambule, pour piano ;

1952 : Caroline au pays natal, musique de film ;

1952 : Caroline au palais, musique de film ;

1952 : Conférence des animaux, musique radiodiffusée ;

1953 : Caroline fait du cinéma, musique de film ;

1953 : Cher vieux Paris, musique de film ;

1953 : Caroline du Sud, musique de film ;

1953 : Gavarni et son temps, musique d'émission télédiffusée ;

1953 : Parisiana, ballet pour orchestre ;

1953 : Sonate pour harpe ;

1953 ? : Entre deux guerres, musique de film ;

1954 : L'Aigle des rues, suite pour piano ;

1954 : Fugue pour orchestre ;

1954 : Charlie, valse pour piano ;

1954 : Deux pièces pour piano ;

1955 : Une rouille à l'arsenic, pour voix et piano (d'après un texte de Denise Centore ;

1955 : La Rue Chagrin, pour voix et piano ;

1955 : Du style galant au style méchant, quatre opéras « de poche » (Le Bel Ambitieux, La Fille d'opéra, Monsieur Petitpois achète un château, La Pauvre Eugénie), livret de Denise Centore ;

1955 : Ici la voix, musique radiodiffusée pour orchestre ;

1955 : C'est facile à dire, pour voix et piano ;

1955 : Déjeuner sur l'herbe, pour voix et piano (d'après un texte de Claude Marcy) ;

1955 : L'Enfant, pour voix et piano (d'après un texte de Claude Marcy) ;

1955 : Il avait une barbe noire, pour voix et piano (d'après un texte de Claude Marcy) ;

1956 : Concerto des vaines paroles, pour baryton, piano et orchestre (d'après un texte de Jean Tardieu) ;

1956 : L'Homme, notre ami, musique de film ;

1956 : Le travail fait le patron, musique de film ;

1957 : Les Plus Beaux Jours, musique de film ;

1957 : Histoires secrètes, musique d'émission radiodiffusée ;

1957 : Petite suite pour orchestre ;

1957 : La Petite Sirène, opéra (d'après un texte de Philippe Soupault) ;

1957 : Sonate pour clarinette solo ;

1957 : Adalbert, musique d'émission radiodiffusée ;

1957 : Toccata pour deux pianos ;

1957 : Partita pour piano ;

1957 : Tante Chinoise et les autres, musique de film pour flûte solo ;

1959 : Mémoires d'une bergère, musique d'émission radiodiffusée ;

1959 : Le Maître, opéra de chambre (d'après un texte d'Eugène Ionesco) ;

1960 : Temps de pose, musique d'émission télédiffusée ;

1960 : La Rentrée des foins, ;

1960 : Les Requins sur nos côtes, musique de film ;

1961 : Les Grandes Personnes, musique de film ;

1962 : Au paradis avec les ânes, musique d'émission télédiffusée (d'après un texte de Francis Jammes) ;

1962 : Pancarte pour une porte d'entrée, pour voix et piano (d'après un texte de Robert Pinget) ;

1962 : Partita pour hautbois, clarinette, basson et cordes ;

1963 : L'Adieu du cavalier, in memoriam Francis Poulenc, pour voix et piano (d'après un texte de Guillaume Apollinaire) ;

1964 : Évariste Galois ou l'Éloge des mathématiques, musique d'émission télédiffusée ;

1964 : Hommage à Rameau, pour deux pianos et quatre percussions ;

1964 : Sans merveille, musique d'émission télédiffusée ;

1964 : Sonata alla Scarlatti, pour harpe ;

1964 ? : Concerto pour deux guitares et orchestre ;

1966 : Anatole, musique d'émission télédiffusée ;

1969 : Amertume, pour flûte, hautbois, clarinette, cor, harpe et cordes ;

1969 : Angoisse, pour orchestre de chambre ;

1969 : Entonnement, pour hautbois, harpe, pianoforte et cordes ;

1969 : Jacasseries, pour flûte, hautbois, clarinette, violoncelle, harpe et cordes ;

1970 : Impressionnisme, pour flûte, deux pianos et contrebasse, musique de film ;

1972 : Barbizon, pour piano ;

1972 : Forlane, pour flûte et piano ;

1972 : Sonate champêtre, pour hautbois, clarinette, basson et piano ;

1973 : Arabesque, pour clarinette et piano ;

1973 : Choral pour trompette et piano ;

1973 : Gaillarde pour trompette et piano ;

1973 : Rondo pour hautbois et piano ;

1973 : Sonatine pour violon et piano ;

1974 : Sonate pour deux pianos ;

1974-1975 : Sonate pour piano à quatre mains ;

1974-1975 : Symphonietta pour trompette, tympani et cordes ;

1975 : Allegretto pour trois clarinettes (ou trompettes ou saxophones) et piano ;

1975 : Escarpolette, pour piano ;

1975 : Menuet pour hautbois (clarinette ou saxophone) et piano ;

1975 : Piémont des Pyrenées françaises, musique de film ;

1975 : Singeries, pour piano ;

1975-1978 Trois sonatines pour piano ;

1975-1981 : Enfantines, pour piano ;

1976 : Choral et fugue pour orchestre d'harmonie (orchestration Paul Wehage) ;

1976 : Marche pour orchestre d'harmonie (orchestration Désiré Dondeyne) ;

1976-1977 : Sérénade en la mineur, pour quatre vents et piano ou clavecin ;

1977 : Aube, pour soprano solo et chœur a cappella ;

1977 : Nocturne pour orgue ;

1977 : Suite divertimento, pour piano ou orchestre d'harmonie ;

1977 : Trois chansons de Jean Tardieu, pour voix et piano (d'après un texte de Jean Tardieu) ;

1977 : Un bateau en chocolat, pour voix et piano (d'après un texte de Jean Tardieu) ;

1978 : Trio pour violon, violoncelle et piano ;

1979 : Choral et deux variations pour vents ou quintette de cuivres ;

1979 : Choral et variations pour deux pianos ou orchestre ;

1979 : Menuet en fa pour hautbois, clarinette, basson et piano ;

1979 : Sarabande pour deux instruments ou piano ;

1980 : Suite burlesque, pour piano à quatre mains ;

1981 : Concerto de la fidélité, pour soprano et orchestre ;

1982 : Vingt leçons de solfège, pour voix et piano. 

Источник: Жорж Акар, Леди и ковчег, текст презентации CD, Контрабас, 2002.

Память

Имя Тайефер носят несколько улиц во Франции: в Аркуэль (с 1987 года), в Куинси-Войсинс (с ноября 2003 года). Существует также улица «Жермены Тайефер» в Витри-сюр-Сен, Бобиньи в Париже.

Избранная библиография

• Бунина Т. Забытые имена XX века: Жермена Тайефер //PIANO DUO: Альманах молодых ученых. Вып. 3. – Петрозаводск, 2005. – с. 43-57.
• Демехина О.В. «Женская» музыка Жермены Тайефер // IN MEMORIAN: И. Брамс, К. Дебюсси. – Петрозаводск, 1998. – с. 45-97.
• Тевосян А.Т. Музыкальная энциклопедия. Гл. ред. Ю.В. Келдыш. т. 5. Симон-Хейлер. – М.: «Советская энциклопедия», 1981. – с. 386-387.
• Шнеерсон Г., Французская музыка XX века, М., 1964, 1970;
• Janelle Gelfand «Germaine Tailleferre (1892—1983) Piano and Chamber works», Doctoral Dissertation, 1999 University of Cincinnati College Conservatory of Music
• Laura Mitgang «Germaine Tailleferre : Before, During and After Les Six» in The Musical Woman, Vol. 11 Judith Lang Zaimont, editor (Greenwood Press 1987)
• Caroline Potter/Robert Orledge : Germaine Tailleferre (1892—1983) : A Centenary Appraisal" Muziek & Wetenshap 2 (Summer 1992) pp. 109–130
• Robert Shapiro «Germaine Tailleferre : a bio-Bibliography» (Greenwood Press 1994)
• Samuel Anthony Silva «In Her Own Voice: Exploring the Role of the Piano in the Deuxieme Sonate pour Violine et Piano by Germaine Taillferre», Doctoral Dissertation, 2008 University of Memphis Rudi E. Scheidt School of Music

Ссылки

• [www.slovarik.net/muzyikalnaya_entsiklopediya/page/tayfer_j.7527 Тайфер Ж.] // Музыкальная энциклопедия
• Шестёрка (группа композиторов)

Отрывок, характеризующий Тайфер, Жермен

– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.