Ниси, Такэити

Такэити Ниси 西竹一 Дата рождения 12 июля 1902(1902-07-12) Место рождения Токио, Япония Дата смерти 22 марта 1945(1945-03-22) (42 года) Место смерти Иводзима , Япония Принадлежность Японская империя Японская империя Род войск кавалерийские, танковые Годы службы 1924—1945 Звание подполковник полковник (посмертно) Командовал 26-й танковый полк ИАЯ Сражения/войны Битва за Иводзиму Связи сын Токудзиро Ниси

Олимпийские награды Конный спорт (Конкур) Золото Лос-Анджелес 1932 Личное первенство

Такэити Ниси (яп. 西 竹一 Ниси Такэити, 12 июля 1902, Токио — 22 марта 1945?, Иото) — японский барон (дансяку), армейский офицер, олимпийский чемпион 1932 года в личном первенстве по конкуру. Командовал танковыми частями обороны Иводзимы и погиб в ходе битвы за этот остров.

Детство и молодые годы

Такэити Ниси был незаконнорожденным третьим сыном барона Ниси Токудзиро. Токудзиро работал в министерстве иностранных дел Японской империи и был членом Тайного Совета. Во время Ихэтуаньского восстания он был послом в Китае. Мать Такэити вскоре после рождения сына была вынуждена уйти из дома.

Такэити учился в начальной школе Гакусюин и часто дрался с учениками соседней школы Тиёда. В 1912 году, после смерти отца, он унаследовал титул дансяку. В 1915 году, согласно воле отца, он поступил в самую престижную школу Токио (東京府立第一中学校). Одноклассниками Ниси стали Хидэо Кобаяси, будущий известный литературный критик, и Хисацунэ Сакомидзу, первый секретарь кабинета министров в 1945 году.

В 1917 году Ниси поступил в Хиросимскую школу кадетов, обучение в которой проходило по прусской модели, а в 1920 году перешёл в Токийскую центральную академию кадетов. Здесь его одноклассником стал лучший студент Нагойской академии, Масанобу Цудзи, будущий тактик имперской армии, обвиняемый в многочисленных военных преступлениях. Через полгода Ниси был переведён в высшую военную академию Японии и приписан к 1-му кавалерийскому полку. В 1924 году Ниси успешно сдал выпускные экзамены и полностью перешёл в подчинение полка.

Олимпийские игры

В 1930 году Ниси нашёл в Италии коня по кличке Уран. Выкупив его на собственные деньги, барон успешно участвовал с ним в европейских соревнованиях. В 1932 году старший лейтенант Ниси принял участие в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе, где завоевал золотую медаль в личном первенстве по конкуру. Эта награда на данный момент остаётся единственной олимпийской медалью Японии в конном спорте.

В свете недавнего захвата Маньчжурии отношение к японцам в западном мире было враждебным, однако новоиспечённый чемпион вызывал там уважение, его называли Барон Ниси (Baron Nishi). Он был особенно популярен у подвергнувшейся остракизму японской диаспоры в США. Во время пребывания в Лос-Анджелесе Ниси стал известной фигурой из-за его любви к езде в кабриолетах и частых появлений на голливудских вечеринках Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса. После Олимпиады Ниси был переведён в 16-й кавалерийский полк и повышен до кавалерийского инструктора в полковой школе.

Ниси участвовал и в Олимпиаде 1936 года в Берлине, но упал с лошади во время соревнований. Из-за последующего сближения Японии и Германии появилось предположение, что падение было преднамеренным: золото выиграл немецкий спортсмен. После Олимпиады Ниси был переведён в департамент снабжения, где занимался подбором лошадей для кавалерийских частей.

Военные годы

В этот период Япония усиленно сокращала кавалерийские подразделения и формировала танковые. Ниси получил в подчинение 26-й танковый полк, базировавшийся в маньчжурском Муданьцзяне, а также погоны подполковника. В 1944 году полк барона был переброшен на остров Иото (он же Иводзима), в поддержку ожидавшего вражеского десанта гарнизона генерала Тадамити Курибаяси. 18 июля полковой транспорт был поражён торпедой субмарины USS Cobia; хотя погибло всего двое солдат, все 28 танков затонули. Ниси был вынужден на время вернуться в Токио, где добился возмещения 22 танков. После этого барон вернулся на Иводзиму, а его конь Уран остался в Токио.

Битва за Иводзиму

В 1945 году Ниси командовал на Иводзиме 26-м танковым полком, вошедшим в 109-ю дивизию (корпус Огасавара). Он неизменно ходил по острову в сапогах для верховой езды от Hermès и с любимым стеком. Из-за рельефа было решено использовать средние танки Чи-Ха и лёгкие Ха-Го в качестве стационарной артиллерии, для этого они по башню были помещены в окопы.

После массированной бомбардировки побережья корабельной артиллерией американцев 19 февраля на побережье высадились морские пехотинцы при поддержке танков-амфибий. После высадки штаб полка был перенесён из деревни Маруман в более спокойную восточную часть острова. Американцы, зная, что Ниси был японским командиром, ежедневно передавали тому призывы сдаться, так как мир будет сожалеть о потере «Барона Ниси»; японец не ответил на эти сообщения. Эту попытку совершил офицер разведки 315-го бомбардировочного крыла Сай Бартлетт, позже написавший сценарий к фильму «Вертикальный взлёт». В 1966-м году Бартлетт посетил вдову Ниси в Токио и почтил его память в храме Ясукуни.

Обстоятельства гибели Ниси неизвестны и породили несколько версий. По одной из них, Ниси был расстрелян из американского пулемёта утром 21 марта около штаба. По второй, он и его помощники застрелились около деревень Гинмёсуи или Футагоива. По другим, он был сожжён американским огнемётом 22 марта или повёл остатки своих подчинённых в последнюю атаку. Джон Шивели в романе «Последний лейтенант» описывает ночную атаку подразделения своего дяди-огнемётчика на японцев, после чего утром якобы нашли обгоревшее тело в сапогах для верховой езды и рейтузах; дядя Шивели был практически уверен, что это труп Ниси.

Через неделю после гибели хозяина умер Уран. Ниси был посмертно награждён званием полковника. Его сын Ясунори получил титул третьего барона Ниси. Во время послевоенной оккупации титул был отменён, в настоящее время Ясунори Ниси является вице-президентом Ассоциации Иводзимы.

В фильме 2006 года «Письма с Иводзимы» роль Ниси сыграл Цуёси Ихара. В фильме барон был изображён другом генерала Курибаяси, хотя на самом деле они неприязненно относились к друг другу. Ниси проигнорировал запреты генерала на использование драгоценной воды для мытья танков и на телесные наказания солдат. Несмотря на это, популярность Ниси в метрополии и на острове была очень высока. В фильме Ниси потратил дефицитные медикаменты на раненого американского морпеха, хотя, по рассказам ветеранов, он даже стонущему от ран японцу сказал «заткнись, или задушу!» По сценарию фильма барон покончил с собой после тяжёлого ранения и слепоты от разрыва артиллерийского снаряда.

Литература

• Сирояма Сабуро. 硫黄島に死す. — 新潮社, 1984. — ISBN 9784101133164.  (яп.)
• Оно Каору. オリンポスの使徒「バロン西伝説はなぜ生れたか」. — 株式会社文藝春秋, 1984.  (яп.)
• Футабаси Синго. 風と踊れ！ 時代を疾走ぬけた男 バロン西. — Shueisha, 2003.  (яп.)
• Zaloga, Steven J. Japanese Tanks 1939-45. — Osprey, 2007. — ISBN 9781846030918.  (англ.)

Ссылки

• [www.aafla.org/SportsLibrary/JOH/JOHv11n2/johv11n2o.pdf Baron Nishi: 1932 Olympic Gold Medalist for Japan]PDF (251 KB), Amateur Athletic Foundation of Los Angeles  (англ.)
• [www.databaseolympics.com/players/playerpage.htm?ilkid=NISHITAK01 Статистика Такэити Ниси на DatabaseOlympics]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ниси, Такэити

Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.